Супергерои носят белый халат

Оставшаяся ночь проходит на удивление спокойно — пара бабок с давлением и малыш с температурой. Оксана трёт глаза и жалеет, что выспаться у Костяна теперь получится только утром. Здоровый сон в мягкой постели под чьим-нибудь боком ей точно сейчас бы не помешал. Заехав на подстанцию, она скидывает в диспетчерской кое-как написанные карточки и гонит Аську наверх — спать. «Ты — растущий организм, у которого завтра зачёт. Приляг хоть на пару часов». Аська сонно кивает и плетётся по лестнице в комнату, где на самой мягкой кушетке постелено самое мягкое покрывало. Оксана плюхается в кресло напротив диспетчерской и залипает в телефон — Нинка прислала очередной смешной видосик про мамские будни. Где-то на середине Оксана закрывает глаза, обещая себе, что это на пару секунд. Будит её вопль Антона по громкоговорителю. «Доктор Уракина, сдавайте наркоту!» — кричит он и хрипло смеётся. Оксана трёт затёкшую шею и обещает смерть в страшных мучениях тому, кто нарушил её священный покой. «Ты смотри, с высказываниями аккуратнее, а то на следующей смене будешь одних алкашей ездить подбирать», — ехидно отвечает Антон, и Оксана мигом замолкает. Плавала, знает: диспетчер и не такое может устроить провинившейся бригаде. Она потягивается и достаёт из внутреннего кармана маленькую рыжую коробку. Аська уже затащила все сумки в комплектную и торопливо бежит переодеваться, чтобы успеть на пары. Оксана радуется, что у неё эта ёбаная учёба давно позади, и выходит на крыльцо покурить. Морозный воздух обжигает щёки. Оксана задумчиво смотрит на пустые машины, без рабочих сумок и бригад выглядящие очень сиротливо. И вздрагивает, услышав до боли знакомый голос: «Привет, Ксюх». Игорь мнётся у ступенек, смущённо улыбается и дёргает шнурки на старой зимней куртке. У Оксаны что-то внутри сжимается, и не находятся слова для дальнейшего разговора. «А помощница твоя… Ася… Скоро выйдет? А то договорились, что я её до универа подкину…» — бормочет Игорь и краснеет до кончиков ушей. Оксана кусает губы, отвечает что-то неразборчивое и торопливо сбегает. Наверху она с остервенением кидает вещи в рюкзак и вызывает такси. До обещанного чая остаётся чуть больше десяти минут. В дверь квартиры она стучит громко и долго. Из глубины слышатся громкие вопли и обещания кровавой расправы с пидорасами, предлагающими всякую хуйню с утра пораньше. Наконец, Костян распахивает дверь. «Мило выглядишь. А я думала, что семейники с сердечками уже не продают», — говорит Оксана и смеётся, сама не зная, над чем больше: над трусами Костяна или его выражением лица. «Чаю-то попить пустишь, или передумал?» — спрашивает она и решительно шагает вперёд. Костян бурчит что-то себе под нос и уходит на кухню. Оксана скидывает куртку и оглядывается. Кажется, с их выпускного тут ничего не изменилось; та же маленькая прихожая, светлая кухня и комната с мерзко-зелёным диваном. «Ты там заснуть решила? Топай сюда уже!» — кричит Костян с кухни, стараясь заглушить чайник. «Бегу-бегу», — говорит она и идёт на голос. «Жрать нечего!» — Костян ставит на стол две здоровые кружки, до краёв наполненные горячим зелёным чаем. Подталкивает тарелку с засохшим печеньем. Оксана греет руки о кружку и тянется к форточке. «Курить-то тут можно?» — спрашивает она, и Костян тут же достаёт откуда-то блюдце с отбитыми краями. «Дай мне тоже», — просит он. Оксана хихикает, что у неё только тонкие, и Костян как пидор с ними, но двигает пачку на середину стола. Костян открывает окно, и они курят в морозной тишине, уплыв каждый в свои мысли. У Оксаны слипаются глаза, она стряхивает пепел на стол и думает, что было бы неплохо поспать пару часов. Костян, видимо, думает о том же самом. Не сговариваясь, они отставляют нетронутый чай в сторону и плетутся в зал, где на мерзко-зелёном диване расстелена уютно-жёлтая постель на двоих. Оксана скидывает с себя одежду прямо на пол рядом с диваном и, сонно моргая, лезет под стенку. Костян ворчит, что только-только впустил к себе эту наглую пидораску, а она уже чувствует себя как дома. Оксана тихо смеётся и закрывает глаза. Из сна её вырывает громкий звонок. Костян накрывает голову подушкой и обещает смерть в страшных муках тем, кто звонит с утра пораньше после смены. Оксана нашаривает телефон и нехотя отвечает на вызов. «Оксана Николаевна, врачей не хватает, сами понимаете, без Вас никак… Выйдете завтра на сутки?» — тараторят ей в трубку. Оксана тяжело вздыхает. «Выйду», — говорит она и швыряет телефон на пол. Костян смотрит на неё из-под подушки и молчит. «Отличные выходные», — шепчет Оксана и ложится обратно. Хочется плакать — она так заебалась работать сутки через сутки, но деваться некуда. Оптимизация здравоохранения, инфекция-которую-нельзя-называть, чтоб их. Костян ворочается совсем рядом, а затем обнимает её, прижимает к себе, гладит по голове, совсем как маленькую. «Эй, Уракина, ну ты чего. Скоро в отпуск свалишь, рванёшь жопу греть под солнцем, пошлёшь всех оптимизаторов, пусть ебутся, как хотят. Главное — без тебя», — шепчет он. Оксане хочется сказать, что до отпуска три долгих месяца, а послать всё и всех хочется уже сейчас. Но Костян такой горячий, такой спокойный, что даже говорить не охота — только бы не отпускал, пока она будет снова засыпать. «Аська меня убьёт, она уже не учится толком, на работе появляется чаще, чем в универе», — бормочет Оксана, греясь в тёплых объятиях. Остаток дня они спят — Костяну тоже завтра на сутки. Оксана просыпается первой, осторожно перелезает через Костяна, натягивает на себя футболку и убегает курить. Порывшись в холодильнике, она находит кусок мяса и овощи и решает, что несмотря на отсутствие кулинарных талантов, может состряпать какой-нибудь ужин. Костян выползает на запах жареного мяса. «А ничё так должно быть», — довольно хмыкает он и хватает кусочек помидора из салатника. Оксана возмущённо пыхтит, но не говорит ни слова — слишком ей уютно, даже с Костяном сраться не хочется. Хочется душевных посиделок и разговоров ни о чём — совсем как в универе на старших курсах, когда на смены ты ходил как на праздник, а высыпался гораздо чаще, чем сейчас. Оксана смеётся своим мыслям и продолжает резать огурец. «Эй, Уракина». Она лениво качает головой, спрашивает: «Чего тебе?». И вздрагивает, когда Костян кладёт свои ладони ей на талию и жарко дышит в шею. Костян горячий, как печка, и ей тоже горячо. почти как тогда. «Ты потный, как свинья, Бакиров», — говорит она наконец и пытается вырваться. Он кусает её куда-то в основание шеи, скользит ладонями всё ниже и ниже, возвращается к талии, хватает футболку и тянет вверх. «Когда чай отрабатывать будешь? Нам на сутки вообще-то завтра», — бормочет он, продолжая покусывать её шею. Оксана закрывает глаза и откидывает голову назад. Она устала от всего — от тупых пациентов, от тупого начальства. От Игоря, будто нарочно решившего замутить с Аськой, когда только-только начало получаться отпускать его. От катастрофического отсутствия личной жизни, хотя рубеж в «страшные тридцать» уже пройден, и старость скребётся в дверь костлявыми пальцами. Оксана думает, что переоценила свои возможности, придя к Костяну — от ситуации с Игорем ещё немного больно, а Костян и правда серьёзен, и давать ему ложную надежду будет нечестно. Она только набирает в лёгкие воздуха, чтобы сказать, что вся эта идея с чаем — полное фиаско, и вообще она сейчас уйдёт, как вдруг Костян отпускает её, схватив напоследок за задницу. «Ну ладно, пойду помоюсь. так и знал, что настоящие тестостероновые мужики тебя не возбуждают. У тебя вообще на них отвратительный вкус, Уракина», — говорит он и уходит в ванну. Через пару минут слышится шуршание воды. Оксана вываливает жареное мясо в тарелку, тащит салатник на стол и ищет в телефоне лекцию с последней конференции по сложной интубации. Как раз они пропустили это из-за смены. А говорят, было интересно. Костян выходит из душа в приподнятом настроении, неслышно пристраивается рядом и хватает рукой кусок мяса из общей тарелки. «Я досмотрел до середины, а потом вы привезли мне этого поломанного пидораса с сюрпризом», говорит он, жуя. «Ну ничего, зато жизнь спас», — хихикает Оксана, перемешивая салат. «Как он там, кстати, жить будет?». Костян перестаёт жевать и смотрит на неё, как на умалишённую. «Уракина, я не понял, тебе там совсем мозги отбили? Чтобы этот кабан помер от перелома?». «Открытого, Костян!». «Да похуй, от какого, крови-то не натекло! Ещё бы на моей смене всякие пидорасы помирали», — возмущённо шипит он. Под монотонный голос лектора они заканчивают ужин, Оксана торопливо сгребает в раковину посуду и бежит обратно на диван, пока Костян не занял место под стенкой. Она с разбегу прыгает на постель, Костян что-то недовольно ворчит, но накрывает её тёплым одеялом и устраивается рядом, слушая лекцию. «А как же отработать чай?» — насмешливо спрашивает она и ойкает, когда её с силой шлёпают по заднице. «Не задавай вопросы, на которые не хочешь услышать ответ. Может, тебе и кажется, что я конченный мудак, но я не насильник», — говорит Костян слишком спокойно, а его пальцы слегка подрагивают на горящей от шлепка коже. Оксана кусает губы и молчит, хотя очень хочется сказать «Спасибо». Через полчаса она понимает, что засыпает. Она пытается сделать над собой усилие и поставить на завтра будильник, но у лектора такой убаюкивающий голос, а Костян с одеялом такие тёплые, что Оксана обещает себе закрыть глаза на секундочку и тут же открыть. Просыпается она от громкого ора Костяна, мечущегося по комнате со сверхзвуковой скоростью. «Вставай, пидораска, мы всё проебали!» — орёт он и пытается застегнуть надетые наизнанку штаны. Оксана потягивается и смотрит на время. Что же, она успеет даже перекусить перед работой. «Чай, кофе, меня?» — спрашивает она и хохочет, услышав направление, в котором ей стоит двигаться. С Костяном, оказывается, так весело общаться. А ведь за последние пять лет, в течение которых она старалась свести их общение к минимуму, совсем позабылись эти перепалки невсерьёз. И это ощущение надёжности и крепкого мужского плеча забылось, а теперь вот вспоминается с невероятной теплотой. И зудящим где-то на кончиках пальцев предвкушением, что дальше — лучше. На работу она влетает за пять минут до планёрки, машет диспетчерам, расписывается за наркоту и виновато шепчет Аське, что сумки в машину перетащит сама. Негоже впустую эксплуатировать толковых помощников, особенно, когда сама отработала таким вот помощником грёбаных четыре года и знаешь, насколько тяжёлое это дело. До планёрки, впрочем, она так и не доходит. «Доктор Уракина, по скорой!» — кричат ей девчонки из диспетчерской. Оксана тяжело вздыхает, просит позвать Аську и бежит наверх переодеваться. Сутки обещают быть занимательными. Оксана читает повод «Плохо в кабинете эндоскопии», гаденько хихикает, шутит, что никому не будет хорошо, когда тебе в рот или жопу пихают большую трубку, закуривает сигарету и разрешает водителю не торопиться. То, что всё не очень хорошо, она понимает ещё на улице, когда к ним подбегает взволнованная медсестра и просит поторопиться. Аська хмурится и, помимо родного оранжевого чемодана, берёт тёмно-синюю сумку с растворами. Вдвоём они быстро и молча шагают следом за медсестрой. «Твою мать», — шепчет Оксана, видя открывшуюся картину. В коридоре на двух лавочках лежит мужчина среднего возраста, тяжело дышащий, хватающийся за рубашку на груди, едва слышно постанывающий. Рядом суетятся местные врачи, родственники стоят чуть поодаль и с тревогой наблюдают за происходящим. «Ася, пленку, давление, катетер. Дальше разберёмся», — командует Оксана и жестом отзывает коллег в сторону. Картина вырисовывается отвратительная. Живот заболел день назад. Гастроэнтеролог назначил ФГС. С утра боли усилились, на процедуре потерял сознание. Давления нет, боли по всему животу. «Ёбаный в рот», — шипит Оксана, которой Аська протягивает свежезаписанную плёнку. Приехали. Обширный инфаркт весело глядит на неё с розовой бумажки. «Давление 40/0», — тихо сообщает Аська. Ну привет, кардиогенный шок. «Ася, в катетер физ, допамин», — командует Оксана и, заметив на себе отчаянный взгляд родственников, подзывает их к себе. «Держим флаконы, наблюдаем за самочувствием. В истерику не впадаем, сознание не теряем, не всё потеряно», — нарочито бодро говорит она, понимая — шансы призрачные. Морфин колоть нельзя — нет давления. А без Морфина никак. Патовая ситуация выходит. Дрожащими руками она вытаскивает из куртки телефон и набирает знакомый номер. «Ало, Игорёк, работаешь? Приезжайте, работа как раз для вас. И поскорее, пожалуйста», — последняя фраза получается слишком жалобной. Игорь коротко отвечает: «Понял» и бросает трубку. Оксана сгоняет с себя накатившую слабость и бежит обратно к кушетке. Как оказывается, очень вовремя. «Оксана Николаевна, остановка», — слова застигают её почти врасплох. По спине градом катится холодный пот. Подскочив к пациенту, она краем глаза замечает на экране кардиографа ровную линию. «Ася, адреналин, мешок, дышим-качаем!» — командует она и, сорвав с груди электроды, начинает делать компрессии, считая вслух до тридцати. Где-то сзади слышатся сдавленные всхлипы и робкие молитвы. Аська прибегает с полным шприцом, кучей ампул и овальным мешком подмышкой. Резким движением она загоняет лекарство в вену и, дождавшись выкрика: «Тридцать!», ловко задирает подбородок пациента, прикладывает к нему прозрачную маску, и мешком делает два искусственных вдоха. Оксана продолжает качать, понимая, впрочем, насколько это бесполезное занятие. Слишком поздно приехали. Слишком долго возились. Слишком большое поражение. Слишком много слишком. Она осторожно оглядывается, видит глаза дочери, полные отчаяния и надежды. Она видит, с какой силой женщина сжимает флакон — будто бы от этого лекарства зависит, выживет её отец или нет. И Оксана начинает качать с новой силой. Не чтобы спасти — это почти бесполезно. Но чтобы с чистой совестью сказать потом, что сделала всё возможное и немного больше. Они с Аськой меняются каждые две минуты, чтобы была хоть какая-то передышка. Чтобы качать нормально — сдавливая сердце. Полчаса в таком темпе пролетают как миг. «Адреналина больше нет», — говорит Аська тихо и убирает руки с груди пациента. Оксана кладёт мешок на пол и смотрит на настенные часы. «Время смерти 9:15. Женщина, положите флакон и примите наши соболезнования». Когда Игорь, обвешанный сумками, вбегает в поликлинику, Аська собирает чемодан их бригады, а Оксана тихо разговаривает с дочерью погибшего, осторожно сжимая её ладонь. «Я опоздал», — тихо говорит он и сжимает до хруста кулаки. Оксана вздыхает, прощается с окружающими и жестом зовёт ребят за собой. Краем глаза она замечает, как у Аськи трясутся руки и губы, и украдкой кивает Игорю. На улице они не торопятся расходиться. Игорь просит своих помощников подождать его в машине, а сам остаётся стоять рядом с девчонками. Аська ставит чемодан в салон, обхватывает плечи ладонями и мелко трясётся. «Оксана Николаевна, есть закурить?» — спрашивает она. Оксана быстро и без всяких лекций о вреде табака достаёт из кармана помятую пачку, вытаскивает две сигареты, щёлкает зажигалкой. Рядом Игорь затягивается своей сигаретой, более крепкой, не тонко-девчачьей. Аська выдыхает едкий дым, кашляет с непривычки, но упрямо делает затяжку за затяжкой. «Первый раз?» — тихо и серьёзно спрашивает Игорь. Аська выдыхает новую порцию дыма и без слов кивает. Оксана и Игорь переглядываются. Она готова поспорить на что угодно: сейчас каждый из них вспоминает своих первых «трупов в присутствии». Да и не первых тоже. К этому невозможно привыкнуть до конца, ведь ты едешь спасать, едешь биться с костлявой. И проигрываешь. Не потому, что не хватило лекарств или знаний. А потому, что ты — не Бог. Хотя иногда, опьянённый количеством откачанных алкашей и вовремя довезённых бабуль с инсультами, ты начинаешь забывать об этом. И такие вызовы, как этот, всего лишь напоминание тебе: всех не спасти. Хотя и нужно стараться. Качать до победного, лить весь адреналин, ждать реанимацию до последнего. Чтобы потом с бесконечной грустью и чистым сердцем сказать тем, кому сейчас гораздо хуже тебя: «Мне жаль. Но я сделал всё, что мог». Оксана пытается донести это до помощницы. Но с губ срывается лишь: «Мы не боги, Асенька». А в глазах у неё самой предательски пощипывает. Мужик-то молодой был, пятьдесят всего — жить да жить ещё. Она глубоко вздыхает пару раз. А потом Игорь хватает их обеих за плечи и прижимает к себе. Он не говорит ни слова, но рядом с ним становится проще. От него пахнет сигаретами и антисептиком, Оксана видит на его куртке кучу бурых, уже не отстирывающихся пятен. И думает, что нашла нового супермена. А что, костюм синий, руки сильные, людей спасает. Она тихо смеётся и крепче прижимает к себе Аську, которая, кажется, немного успокоилась и даже слабо улыбается. «Если что, я на связи», — говорит Игорь и гладит Аську по голове (как кажется Оксане, особенно нежно и осторожно). «Ну а мы на следующий вызов, да? Алкаши сами себя не поднимут», — Оксана вздыхает и залезает в машину. Сутки обещают быть весёлыми. Баюкая в руках рацию, она думает, почему же несмотря на трудности работы она всё ещё здесь. Почему в калейдоскопе грубости, хамства и неблагодарности ярче остальных вспыхивают светлые моменты: улыбка бабули, которой удалось купировать отёк лёгких; смех облегчения мужчины, мучавшегося запредельным давлением, когда оно наконец-то начало падать; первый крик малыша, чью маму они не успели довезти до роддома. Оксана ловит себя на мысли, что ей нравится быть первой, кто увидит подкрадывающийся пиздец, первой, кто поймёт, что делать дальше. Первой, кто будет рядом. «Восемьдесят первый, примите вызов! Пятнадцать лет, алкогольное опьянение. школа…» — шипит ожившая рация. Оксана хмыкает и торопливо записывает адрес. Что ни говори, но как сутки встретишь, так их и проведёшь.