Супергерои носят белый халат

Костян смотрит на неё сквозь запотевшие очки и тяжело пыхтит в респиратор. Оксана снова глубоко затягивается и смотрит в ночное небо. Начинается мелкий снег. Нужно что-то сказать, но слова улетучиваются. Как и обычно, между ними воцаряется неловкое молчание. С Костяном непросто. И всегда так было. Ещё на первом курсе он умудрился пересраться с парой людей прямо перед важным экзаменом и прослыть мудаком далеко за пределами их группы. Впрочем, его это совсем не волновало. «Я пришёл сюда учиться, а не строить отношения», — сказал он и сдал на «отлично». Оксана тогда махнула рукой и решила для себя, что чем меньше общаешься с неприятными людьми, тем целее будет психика. «Смотри сама. Как по мне, вы были бы отличной парой», — сказала как-то Нинка. Оксана тогда фыркнула и ничего не ответила. Потому что было лето второго курса, были долгие прогулки по ночному городу с Игорем под ручку, были бесконечные сообщения в мессенджерах обо всём и ни о чём. Им было по девятнадцать, а впереди была целая вечность. А потом как-то резко наступил четвёртый курс, и Оксана решила, что работа на скорой — это самое то, чтобы отвлечься от глупых и никому не нужных чувств. Она, в общем-то, не прогадала. Поначалу было тяжело — оранжевая сумка казалась неподъёмной, вены были тонкими и лопались, едва стоило поднести иголку к коже, а бесконечные вызовы заставляли утром без сил падать на кушетку и наслаждаться заветными двадцатью минутами сна. Но через полгода оказалось, что вены у большинства пациентов не такие уж и плохие, особенно если не волноваться и нормально прицелиться, а ночь пролетает как миг, когда болтаешь с напарником в перерывах между вызовами о какой-то жизненной фигне, куря чрезвычайно вонючие сигареты, помогающие не заснуть прямо на месте. Оксана сама не заметила, как втянулась. Как подошла к заведующей и попросила целевое на скорую. «Наконец-то нашла свою специальность. Хочу работать у вас», — сказала она и улыбнулась. Целевое ей подписали быстро. «А то передумаешь ещё», — хмыкнула заведующая. Хотя они обе знали — не передумает. Поработав на скорой, ты либо сбегаешь навсегда, либо остаёшься насовсем. Третьего не дано. И Оксана выбрала второе. В отличие от Костяна. О том, что он работал на БИТах*, Оксана узнала случайно — столкнулась с ним нос к носу на одном из вызовов. У того деда не было шансов — он начал умирать задолго до их приезда. Они могли лишь отсрочить неизбежное — это её фельдшер старался объяснить разъярённым родственникам за закрытой дверью. Оксана осталась в комнате и безучастно наблюдала, как раствора в прозрачном флаконе становится всё меньше, а улучшение не наступает. «Ну их к чёрту. Я вызвал реанимацию. Пусть откачивают сами. Или объясняют по-научному, почему качать бесполезно». Оксана кивнула и отошла к окну. Сорок минут тянулись долго, дед за это время норовил отойти в мир иной пару раз, но, к счастью, передумал. Когда тревожной трелью раздался звонок, Оксана успела поставить капаться второй флакон и сгрызть часть ногтей на левой руке. Услышав тяжёлые шаги в комнате, она хмыкнула, повернулась. И забыла, как дышать. Костян не смотрел на неё — только на своего врача, готовый ринуться в бой с костлявой сию секунду. Синяя форменная куртка сидела на нём как влитая — будто бы он был рождён работать на скорой. Оксана шагнула к нему, и, стараясь не показывать удивления, вполголоса начала сообщать нужную информацию — про второй флакон, попытки отдёрнуть руку с катетером в ней и не особо хорошие вены. Фельдшер докладывал врачу о состоянии и введённых лекарствах. Костян слушал внимательно, сосредоточенно кивал, а под конец хлопнул её по плечу и шепнул: «Молодец, Уракина. Дальше мы сами». Оксана кивнула, не стала желать удачи и начала собирать оборудование. Где-то сзади врач и фельдшер в два голоса объясняли взбешённым родственникам, что они не боги. Так, супергерои на полторы ставки. Деда не спасли. Крякнул минут через пятнадцать после приезда БИТов — это она узнала на следующий день от Костяна во время скучной лекции по педиатрии. Глаза слипались после весёлой ночки, хотелось плюнуть на всё и завалиться спать прямо в лекционной аудитории. Но лектор был мерзким, и проблем с предстоящим экзаменом не хотелось больше. Поэтому Оксана встрепенулась и наклонилась к Костяну поближе. Кажется, после того вызова между ними начало зарождаться что-то. Это сложно было назвать дружбой. Костян всё так же придерживался своего принципа «учиться, а не дружить», всё так же крыл хуями всех, кто попадался ему под горячую руку (Оксану, естественно, тоже), всё так же ненавидел Игоря и упрямо шёл к своей цели — токсикологии. Только теперь он периодически писал Оксане, в своей резкой и отрывистой манере рассказывая об интересных случаях на сменах и интересуясь, когда она будет дежурить сама. И было в этих переписках что-то до боли знакомое, чего ей не хватало после отдаления от Игоря. Оксана сама не заметила, как втянулась в это — бесконечные обсуждения вызовов, сообщения ночью в стиле: «Спишь, пидораска? А мы тут бомжа качали. Живучий, сука». Как на сменах стала выглядывать большую жёлтую машину возле больниц. И, найдя, весело махала рукой. Костян отрывисто кивал и отворачивался к своему доктору, что-то постоянно рассказывающему и весело жестикулирующему. Это время она запомнила надолго — когда ты ничего не решал, не думал сам, лишь исполнял чужие приказы, учился работать не головой, а руками. За два года Оксана научилась многому: колоть в самые хуёвые вены (а если не находила, то не особо расстраивалась и не дрогнувшей рукой всаживала иглу в подбородок), распутывать провода кардиографа с закрытыми глазами и качать* желающих отойти в мир иной, не ломая при этом рёбра. Неплохие, в общем-то, навыки. «Ты научилась защищаться», — сказала как-то незадолго до выпускных экзаменов Нинка. «Шутишь пошло и черно, чтобы не было так больно. Выросла, малышка». Оксана, как и всегда, отмахнулась, закурила, некстати вспомнив аромат бомжа с крайней смены. От такого спасали только сигареты. «Дурочка ты, Кириллова. Не о том думаешь. Надо об экзаменах, а ты всё о какой-то херне». Нинка улыбнулась озорно и погладила себя по довольно уже заметному животу. «Это тебе надо думать. Я-то сдам. Эдик постарался на славу». Оксана прыснула. Экзамены они, конечно же, сдали. Впереди маячила ординатура и бесконечные возможности. А в тот момент было ощущение свободы. И казалось, будто и не было этих шести лет. Будто всего пару дней назад они только зашли в свою Alma mater*, испуганно озираясь по сторонам и не зная, как пройти на кафедру анатомии. Будто совсем недавно они повторяли невозможно длинные названия препаратов, готовясь к экзамену по фармакологии. Будто вчера Оксана пришла на скорую, трясясь от вида крови и молясь перед каждой внутривенной инъекцией. «Надо отметить», — написал в общем чате Эдик. И никто не стал отказываться. Душным июньским вечером они собрались в тесной двушке Кирилловых — ещё не врачи, но уже не студенты. Музыка орала неприлично громко, на столе скромно стояла закуска и пара бутылок с вискарём и пивом. Остальной алкоголь охлаждался в тёмной прихожей под вентилятором. Звенели бокалы, звучали банальные и короткие тосты. Все, кроме Нинки, стремительно пьянели и становились сентиментальнее. Каждый понимал: такого больше не будет. Не будет их группы. «Хотя, мы все останемся коллегами. Медицина — это навсегда», — хрипло сказал прилично уже набравшийся Игорь. Несогласных не нашлось. Опрокинув в себя далеко не первую стопку водки и решив, что ей пока хватит, Оксана вылезла из-за стола и не спеша направилась курить на балкон. Пуская дым в нехотя чернеющее небо и думая о чём-то своём, она не услышала, как хлопнула дверь. Костян совсем рядом щёлкнул зажигалкой и выдохнул. Они молчали, и это совсем не напрягало. Алкоголь шумел в голове, неспешно тлела сигарета. Было хорошо. Было правильно. «Эй, Уракина», — хрипло позвал Костян. Оксана затушила окурок и посмотрела на него. «Давай переспим». Оксана захлопала глазами и слегка ущипнула себя, стараясь понять, не алкоголь ли играет с ней злую шутку. Костян смотрел прямо перед собой, крепко сжимая в пальцах сигарету. Даже в сумерках было заметно, как он покраснел — яркие пятна растеклись по лицу и шее. Он дышал глубоко, стараясь успокоиться и не подать виду, что нервничает — пальцы слегка подрагивали. «Ты пьян», — попыталась образумить его Оксана. Осторожно коснулась плеча, но Костян сбросил руку и наконец перевёл на неё взгляд, полный решимости и нежелания отступать. «Ну конечно, я пьян. По трезвости я бы никогда не предложил тебе такого», — прошипел он. Оксана закусила губу и посмотрела сквозь стекло на их группу. Нашла Игоря, что-то увлечённо объясняющего Эдику. Помолчала пару секунд, спросила: «Ты знаешь про…» «Мидориева? Конечно». Его голос даже не дрогнул. Оксана закрыла лицо руками. Подумала о бездарно просранных шести годах. И решила: сейчас или никогда. «Чур, к тебе», — как можно спокойнее бросила она и вышла с балкона. Она смутно помнила, как плела что-то несвязное Нинке про Костяна, которому вдруг поплохело, и надо срочно довезти его домой, пока он не заблевал им всю квартиру. Нинка не поверила ни единому слову. Прищурилась только, спросила тихо: «Ты уверена, Ксюх?» И сунула в сумку парочку презервативов, когда Оксана молча кивнула. Эдик на балконе, кажется, спрашивал о том же Костяна. Оксана смутно помнила, как они выходили из квартиры, не попрощавшись ни с кем толком. Помнила, как поймала на себе взгляд Игоря, полный какой-то грусти и нежности. Помнила, как они бежали к такси под начинающимся ливнем. В машине было жарко и играла совершенно отвратительная музыка. Оксана отвернулась к окну, а Костян нашарил её руку и крепко сжал в своей. И начал не в такт подпевать отвратительным песням. Она помнила, что целоваться они начали ещё в лифте. Костян обнял её за талию и впечатал в стенку, впиваясь зубами в губы. Оксана сжимала его плечи мёртвой хваткой и старалась не уступать. В квартиру они ввалились растрёпанными и тяжело дышащими. «Душ там», — махнул рукой Костян куда-то вправо, параллельно пытаясь разуться. Оксана скинула сандали и стянула с себя лёгкое платье, бросив его на тумбочку. Она знала, зачем пришла. Тянуть время не было смысла. Алкоголь ещё гулял по крови и немного давал в голову. После душа они лежали на узком жёстком диване и целовались. Оксана дала себе слово молчать во что бы то ни стало, и теперь сдерживала стоны, когда Костян решил перейти к более решительным действиям. Он-то, оказывается, был тем ещё дамским угодником и творил губами и руками такое, о чём она давным-давно уже не мечтала. «Давай уже быстрее, пока не поздно», — прохрипела она, рвано дыша. Выбралась из-под горячего тела, нашарила презерватив, который вытащила заранее из сумочки, кинула его Костяну. Он резким движением разорвал упаковку, резким движением раскатал резинку по стоящему члену, куснул Оксану в плечо. «Готова, Уракина? Будет больно, у меня большой». Она хотела было сказать, что Костян — самовлюблённый мудак, а она давно уже не девственница и любит пожёстче, но издала лишь хриплый стон и прошипела сквозь зубы: «Давай уже, мать твою». За окном лило как из ведра и громыхало каждые пару минут. На тесном диване в маленькой комнате они двигались в хаотичном ритме, кусая губы друг друга почти до крови. Почти сгорая от близости. Костян нашарил её руку и крепко сжал, вколачиваясь с каким-то звериным остервенением. Оксана сжала его руку в ответ и с тихим стоном кончила. Костян кончил через пару минут. Перед тем, как уйти в душ, он накрыл её тонкой простынкой и сказал, глядя куда-то в окно: «Я собственник, Уракина. Я не хочу делиться ни с кем, особенно с этим задротом Мидориевым. Решай уже, что тебе нужно». Она хихикнула, спросила: «А ты всем в любви признаёшься после того, как выебешь?» Костян вспыхнул совсем как на балконе у Эдика, прошипел: «Это не любовь. Я хочу понять, стоит ли нам тратить время друг на друга, или ты всю жизнь будешь дрочить на своего Игорька. А потом он женится, а ты так и останешься за бортом». И ушёл, громко хлопнув дверью. В ванной зашелестела вода. Оксана закуталась в простыню и закрыла глаза. Хотелось спать. Было ужасно жарко. Слова Костяна неприятно горчили на языке. Она понимала, что надо выбирать. Но решила подумать об этом как-нибудь потом и провалилась в сон. А после всё пошло как-то наперекосяк. Костян больше не писал ей об интересных вызовах — ушёл в токсикологию, поближе к желаемой профессии. С Игорем она периодически созванивалась, но разговоры выходили скомканными и неловкими — каждый из них постоянно куда-то спешил, и звонки постоянно были не вовремя. Оксана устала от самой себя и взяла ещё полставки на доработку. «Чтобы умереть на смене?» — спросила её однажды Нинка. «Работа — не мужик. От тебя не сбежит», — процитировала она заведующую и устало улыбнулась. «Ага. Мидориев-то сбежал, не дождался. Бакиров, такими темпами, тоже не дождётся. Оксан, ёб твою мать, выбирай уже кого-нибудь. Часики-то тикают». Оксана затягивается сигаретой, вспоминая слова Нинки. Костян всё ещё стоит рядом и молчит. Снег всё ещё валит. Откуда-то сбоку доносится приглушённый голос Аськи. Оксана кусает губы. Решается. Тушит сигарету. «Эй, Костян. Там перелом открытый. Пневмония бонусом». Он начинает злобно пыхтеть, материться через слово, объясняя, что он делает с такими растяпами-пациентами, их мамами и врачами скорой, которые привозят таких растяп на ночь глядя. «Эй, Костян. Я с утра заскочу, расскажешь, что там с ним, за чашечкой чая. Адрес не нужен, сама найду». Он давится словами, стягивает респиратор. Требовательно протягивает руку, бросает: «Сигарету». Щёлкает зажигалка. Красный огонёк тлеет между его пальцами. «Уракина, ты помнишь, что я сказал тебе тогда? Ничего же не изменилось», — говорит он как-то слишком спокойно. Оксана усмехается. «Знаю, Костян. Делиться не придётся. У него новая любовь с первого взгляда. А мне уже давно пора идти дальше». Костян переводит на неё взгляд. Изучающий, задумчивый. «Ну приезжай, если не шутишь. Чай обеспечу». Из-за угла выглядывает Аська и показывает на часы, мол, пора. Оксана кивает и направляется к машине. «Привезёшь сегодня ещё хоть одного тяжёлого — попиздуешь домой сразу после чая на своих двоих», — несётся ей вслед. Оксана фыркает и, забравшись в кабину, выкручивает рацию на полную громкость. «База-четыре, восемьдесят первый свободен. Нам чего поинтереснее, Антон. В областной меня очень ждут», — говорит она и мстительно улыбается. До конца смены остаётся чуть больше восьми часов.