Из лошков в котёночки

POV Антона       Можно сказать, день Х (УЙ). Генеральная репетиция, конечно, не такое серьёзное мероприятие, как само выступление, но не менее волнительное (особенно для такого стеснительного человека, как я). Костюм выдадут на репетиции, краски для грима, как и всегда, лежат в кабинете, и мне оставалось только взять с собой заранее распечатанный на предыдущих занятиях сценарий, сто пятьсот раз переправленный. Как бы не запутаться и не начать делать старые ошибки, необдуманно читая напечатанный текст и пропуская написанное поверх него ручкой (именно так и делаются правки). В любом случае, наша преподавательница, Наталья Витальевна, хоть и ровесница моей мамы, совершенно комфортно чувствовала себя в беседах с молодёжью, здраво рассуждала на «современные» темы и, казалось, была словно восемнадцатилетняя девушка в теле зрелой женщины. Я не чувствовал себя с ней, как с человеком, перед которым нужно следить за своими словами, поведением и осанкой. Я просто говорил, что хотел (конечно, исключая мат), и мои мысли нормально ей воспринимались (не то, что с мамой, для которой каждый наш разговор являлся основой для очередного нравоучения). В общем, мне нет смысла бояться неодобрения преподавательницы или её строгости – она так же, как и всегда, спокойно укажет на ошибки и позволит попробовать ещё раз.       Около кабинета меня встретили парни: Ваня, Андрей и Лёша (я пришёл последний, хотя до начала было ещё немного времени). Лёша стоял чуть дальше от двери и с кем-то общался. Когда мы встретились глазами, я бросил быстрое «привет» и подошёл непосредственно к кабинету, где стояли Ваня с Андреем. Пожав им руки, я уже хотел было открыть дверь, как меня остановили: – Погодь, Антон, там девочки переодеваются, – Ваня взял меня за предплечье. Я нахмурил брови – в смысле, какие девочки, почему переодеваются. Моя тугодумка в этот день плохо переваривала информацию. – Сначала они, потом мы. Мы пришли в назначенное время, а ждём уже минут двадцать, – Андрей был явно раздражён. – Надо было опоздать как ты, блин. – Я опоздал? Разве нам нужно было не к трём? – с каждым словом мой голос становился всё тише. Я проипался. Опять. – А ты беседу не читал, что ли? Мы там решили, что лучше прийти раньше, чтобы до трёх переодеться, а потом оставшееся время потратить на прогон текста. Планировалось на мальчиков и девочек по десять минут потратить, но эти…Слов нет просто! А ты чего опоздал, кстати? – вопрос Андрея, конечно, совсем сбил с мыслей. И что отвечать? Ну, не знаешь, что ответить, – отвечай правду. – Я не читал беседу, – и сделал максимально сожалеющее лицо. Авось прокатит. – М-да уж, Антоша, а ещё таким приличным показался, – съязвил Ваня. – Ага, а сам-то. Я тебе, между прочим, о переносе репетиции написал. Ты ж у нас сообщения копишь, чтобы, наверное, самому себе казаться популярным. Такую подставу от друга Ваня, конечно, не ожидал, поэтому сначала открыл рот, но, не найдясь с ответом, закрыл. В этот момент дверь распахнулась (чуть не пришибив Ваню), и из кабинета по одной стали выходить девочки. Все они были в костюмах лесных зверей, а на лице красовался грим мордочек этих самых животных. Не знаю, больше ли девочки тяготеют к искусству (хотя сомневаюсь) или они по природе более талантливы (опять-таки не знаю), но у каждой краска была нанесена аккуратно, и смотрелось всё гармонично. Но с моими талантами, боюсь, дети в безобидном коте углядят главную героиню хоррор игры «Глаз», и из весёлого праздника всё превратиться в завязку какого-нибудь западного ужастика.       Мы вошли в кабинет, где на столе уже были разложены вешалки с костюмами и стояли баночки с красками. Возможно, девочки так долго провозились, потому что сначала искали нужные материалы для грима, спрятанные в глубоких недрах этого помещения. Полки здесь обычно до завала набиты всяким добром, из-за чего поиск определённой вещи очень затруднялся.       Ребята начали доставать из шкафа свои костюмы (свой я нашёл на диване у стола) и переодеваться. Вслед за нами, в свою очередь, вошёл Лёша и закрыл дверь. Она как обычно громко хлопнула, так что я повернул голову в сторону резкого шума. Мы вновь встретились глазами с Лёшей, но он быстро отвернулся и пошёл к противоположной стороне стола. Я не знал почему, но продолжал следить за его манипуляциями, не имея в себе сил отвести взгляд. Он положил рюкзак на диван и вытащил из него свой костюм. Тем временем мои руки всё ещё находились в состоянии ожидания приказов от мозга, поэтому, скрещенные, покоились на крае футболки. Лёша на меня не смотрел и продолжал свои переодевания. Он схватился за подол тенниски (которая, между прочим, выгодно подчёркивала его мышцы) и потянул её вверх. Мои руки зеркалили его движения. Глаза ловили каждый сантиметр его крепкого тела: вот кубики, почти открылась грудь. Представление закончилось, когда мои собственные руки натянули мою же футболку до уровня глаз. Я попытался быстро стянуть её, чтобы успеть ещё немного насладиться видом его тела. Хотя он уже успел сесть на диван, и большая часть его рельефа осталась «за кадром» (стол закрыл весь обзор), я всё ещё мог любоваться Лёшиной накачанной грудью. Он снимал штаны. Мне почему-то в голову мысль сесть на диван, дабы не палить собственные труселя, не пришла, так что я продолжил показывать пародию на очень дешёвый стриптиз. Хотя моя голова сейчас была забита совершенно другим.       Лёша недолго провозился со штанами и из того же сидячего положения начал надевать костюм. Этот явно отличался от того, что я видел на первом занятии: и невооружённый глаз бы заметил, что данная модель была на пару размеров больше предыдущей. Он быстро встал с дивана и попытался застегнуть молнию на спине, однако для него это оказалось проблематичным. Сначала ему удалось застегнуть молнию снизу до половины спины, а затем он попробовал продолжить застёгивать сверху, только вот его рука никак не хотела ловить злосчастный замок. Как бы он ни выгибался, как бы ни пытался попробовать застегнуть замок снизу ещё больше, у него не получалось. Выглядело это крайне забавно, но я, даже не улыбаясь, заворожёно наблюдал за изгибами его спины и расположением родинок.       Ваня и Андрей уже начали наносить грим на лицо, так что их руки сейчас походили больше на холст, чем на руки, поэтому Лёша посмотрел на меня. Я, напомню, до сих пор стоял в трусах и, мягко говоря, ахуел, когда на меня обратили внимание. Я резко начал искать глазами свой костюм, чтобы побыстрее напялить его на своё хлипкое тело и больше не позориться. Лёша наблюдал за этим цирком до тех пор, пока я не столкнулся с той же проблемой. Однако я, в отличие от некоторых, не имею дополнительных мышечных образований, которые не позволяют, например, свободно перемещаться моим рукам за спиной, так что я свой замок быстро застегнул. Увидев, что я закончил, Лёша подошёл ко мне, и когда я наконец обратил на него внимание (при этом сильно испугавшись), попросил: – Можешь мне, пожалуйста, молнию застегнуть.       Он повернулся спиной, так и не дождавшись моего согласия, и встал, ожидая помощи. Я, чуть помедлив, подошёл к нему ближе, так что до моего лица чуть доходил жар его тела. Невольно засмотрелся на родинку под лопаткой. И опять меня настигло чувство, будто мы здесь одни, в комнате тихо, и слышно только моё сердцебиение. Я осторожно дотронулся до собачки (забавно), честно пытаясь не задеть пальцами кожу. Второй рукой зафиксировал молнию чуть ниже бегунка, чтобы замок лучше скользил по звеньям, при этом через материал костюма дотронулся до спины парня (так уж вышло, хе-хе). Затем аккуратно повёл слайдер вверх по зубцам, стараясь не зажевать ткань. Не помню, прикасался ли я к нему когда-нибудь вообще. Не он ко мне, а я к нему. В любом случае, это безумно приятно. Когда я закончил и опустил руки, он повернулся ко мне и улыбнулся, сказав «спасибо». Я уже хотел было ответить ему, но в дверь постучали: – Даю вам максимум десять минут, иначе мы вообще ничего не успеем, – по ту сторону стояла явно не очень добрая Наталья Витальевна.       Парни ответили: «хорошо», когда как я решил, что лучшего времени поздороваться, чем сейчас, нет, поэтому вместе со всеми проорал «здравствуйте». Дурак, не спорю. Лёша отошёл от меня в сторону красок и взял баночку в руку. В карман его костюма предварительно был помещён телефон, который он вытащил свободной рукой и начал использовать как зеркало. Простыми манипуляциями кисточка в его ладони начала вырисовывать на лице с каждый движением больше приобретающую знакомый вид собачью мордочку. Сначала белыми красками он аккуратно нарисовал морду, выделяя чёрным нос, губной желобок и верхнюю губу. У нижней губы появился красный высовывающийся язык с белым бликом. Вокруг левого глаза Лёша изобразил чёрное пятнышко.       Я тоже попытался изобразить нечто дельное на своём лице, подражая блоггерам с «Ютуба», видео которых смотрел вчера перед сном, чтобы хоть отдалённо понимать, что делать. Но всё, как и ожидалось, благополучно забыл, второй раз стирая влажными салфетками расплывшееся пятно на глазу. В дверь второй раз постучались, и голос одной из девочек, Ани, оповестил, что на всё про всё нам даётся пять минут. Адреналин, из-за паники оказавшийся в моей крови, подействовал как тормозная жидкость для моего организма – я, принимая всю тщетность бытия, встал с не дотёртым чёрным пятном на лице и уставился на стену. Парни уже начали выходить из кабинета, как Лёша остановился около меня: – Ты чего стоишь? – Да так, думаю, – даже не взглянув на него, опустил глаза в пол. Лёша засмеялся. – Пха-ха, ты не умеешь грим делать? Ну ладно, вас ещё должны этому учить. Этот праздник тем и сложен, что он первый в учебном году и проводится перед важными занятиями. Давай нарисую, – и опять, не дождавшись ответа, он взял баночку с чёрной краской из моей руки и поставил на стол. – Сначала вытрем лицо, – он открыл упаковку с влажными салфетками, выудил оттуда одну и мягко прикоснулся к моему глазу.       Его руки сразу же, хотя быстро и с небольшим нажимом, но очень плавно и нежно стали убирать краску с моего лица. Было чувство, будто я маленький ребёнок, который стоит перед мамой, пока та заботливо вытирает своё чадо от уличной грязи. Он выше меня и больше в теле – я точно упаду с одного его удара, но он, в комнате, наполненной тёплым осенним солнцем, в абсолютной тишине, нарушаемой лишь редким птичьим пением и шумом листвы, аккуратно вытирает моё лицо влажной салфеткой с лимонным запахом. Когда моё лицо приобрело похожий на человеческий вид, он взял белую краску: – Сначала наносишь белую краску, а дальше от самых светлых к самым тёмным. Чёрная должна быть последней. – Но ты сначала нарисовал чёрным нос, а потом красным язык, – моё замечание должно было звучать как наблюдение, а не замечание. – Но я эти мордочки уже года два рисую, так что приноровился. А ты, если сначала чёрным рисовать будешь, то, допустив ошибку, не перекроешь, поэтому не спорь, а учись, – сказал он дружелюбно, но всё равно с неким упрёком. Я тихо ответил: «Я и не спорю», – и продолжил молча стоять.       Он быстро семенил кисточкой и, наверное, полностью закрасил белым моё многострадальное лицо (так мне показалось). Затем попросил чуть приоткрыть рот, чтобы пройтись кисточкой ещё и по губам. Я послушно распахнул их, после чего он взял меня за подбородок и потянул вниз. От его манипуляций в животе проснулись давние подружки-бабочки и полетели щекотать стенки желудка. Его взгляд был прикован к кисточке, чтобы не промахнуться и не заехать на зубы, в то время как мой был прикованы к его серым с буро-жёлтым обрамлением у зрачков глазам. Но, как только его глаза куда-то начинали перемещаться, я быстро отводил свой взгляд на посторонние объекты. Когда с белым цветом было покончено, он взял баночку с чёрной краской. Небольшими отрывистыми движениями Лёша нарисовал имитацию шерсти у глаз, кошачьи усы, затем закрасил кончик носа и губной желобок. Он поставил баночку на стол и вновь прикоснулся свободной рукой к моему подбородку, в этот раз поднимая голову вверх. – Приоткрой рот.       Я послушно выполнил его просьбу (хотя звучало это, скорее, как приказ) и чуть разомкнул губы. Он прикоснулся большим пальцем к моему подбородку и, сказав: «Больше», – потянул его вниз, толкая вместе с тем голову вверх. От вида его лица «сверху» и какой-то собственнической грубости в голосе (но не жесткой, а больше сексуальной) бабочки, видимо, сошли с ума и подоставали одноимённые ножи, уже не щекоча, а кромсая внутреннюю плоть. Внизу от его прикосновений и этого слишком эротично (в моей больной фантазии) сказанного «больше» начало что-то просыпаться, но Лёша быстро закончил и отступил. Он бросил что-то типа: «Ну, вроде нормально», - и быстро ушёл из кабинета, а я остался стоять, разгорячённый, возбуждённый (во всех смыслах) и совершенно неготовый сейчас ничего репетировать.