13
17 августа 2019 г. в 16:21
28 августа 2010 года
Сегодня утром случайно увидела Кэрол, выходящую из каморки Диксона. Я застыла на месте, не веря глазам. Она застегивала на ходу пуговицы своей старушачьей кофты и улыбалась. Не так, как обычно улыбается, виновато и замученно. Нет, это была такая нежная, мягкая, даже, наверно, мечтательная улыбка. Словно с ней там, у Диксона, что-то хорошее произошло.
Я не успела спрятаться, и Кэрол, увидев меня, испугалась. Глаза забегали, щеки покраснели.
Она ничего не сказала, просто прошмыгнула мимо. Как мышь.
А я так и осталась стоять, в шоке.
И сейчас, когда пишу это, все еще не могу поверить в то, что видела.
Что она и Диксон…
Несколько строк опять жирно заштрихованы, Дерил, тихо матерясь, потер их пальцем, соображая, когда это Кэрол заходила к нему. Утром. И почему он этого не помнит нихера? А девочка уже напридумывала себе. Теперь ее дальнейшее поведение вполне понятно. И, с одной стороны, очень даже прикольно, что она его ревновала, но с другой… Причина-то постепенно вырисовывается… И, судя по всему, к концу дневника все будет более чем ясно.
Но какая дура, бля! Ну ведь дура! Надо же себе представить! Он и Кэрол! Эта мышь, имя которой он запомнил только, когда с ее мужиком придурковатым разобрался!
Дерил, в очередной раз осознавая, что нихера не понимает в бабах (как, собственно, Мерл всегда и говорил), оставил попытки оттереть чернила и продолжил чтение.
29 августа 2010 года.
Мне очень нравится жить на ферме. Бет милая девочка, у нас много общих тем, несмотря на разницу в возрасте. С ее сестрой мы не так близки, она более закрытая что ли. К тому же очень увлечена Гленном.
Я с ним сегодня разговаривала, после обеда. Он показал мне часы, что подарил Хершелл. Значит, отец одобряет отношения дочери. Это все так мило. Мне стало немного больно от мысли, что мой папа никогда не поговорит уже вот так с будущим зятем. Не увидит внуков.
Господь милосердный, о чем я думаю! Какие дети? Какой зять? Словно с ума сошла, честное слово.
Но вот ведь странность, мысли о родителях, об Андреа, уже не причиняют той резкой боли, как это было совсем недавно. Словно я… Привыкаю? Боже мой, как это мерзко! Даже осознание этого делает меня черствой, жестокой и неблагодарной дочерью и сестрой. Я любила своих родных, и люблю. Но почему-то мне кажется, что я недостаточно по ним скорблю. Мало оплакиваю. И как же мне гадко от этого!
Может, я в самом деле не такая, как о себе всегда думала?
Да что там говорить, я однозначно не такая! Ну разве могла бы я раньше себе представить, что буду заниматься сексом с кем-то вроде Диксона? И, главное, что буду хотеть это делать? Что буду ревновать к какой-то забитой домохозяйке? Что из-за этого буду впадать в уныние? Из-за этого! А вовсе не из-за потери близкого человека? Дейл умер совсем недавно. Буквально на днях. Точно так же, буквально на днях умерла моя сестра. Мои родители.
А я живу. И не думаю об этом! А думаю о грубом реднеке, его руках, губах и глазах, от которых дрожь продирает до самого низа живота. Он посмотрит, и я уже млею. Как… Как давалка какая-то, шлюха, не умеющая удержать ноги сомкнутыми! Это не я! Это просто другой человек! Может, вирус превращающий мертвых в ходячих, распылен в воздухе и так странно влияет на меня? Да и на других тоже.
Потому что все ведут себя странно.
Лори ходит бледная и не разговаривает ни с мужем, ни с Шейном. Шейна я вообще десятой дорогой обхожу. Следы от его пальцев еще не сошли с шеи.
Ти хмурится, посматривает на меня как-то странно. Я тоже не хочу к нему подходить лишний раз.
Кэрол… Ну, здесь понятно… Ее мужа я вообще не видела эти дни. Только слышала пару раз, как он орет на жену.
Дерил… Вот Дерил ведет себя, как обычно. Умотал с самого утра на охоту. И ходячие ему не указ. Он тоже редко бывает в доме, не сидит за общим столом, еду ему Кэрол оставляет… Заботится. А он, судя по всему, за заботу ей платит той же монетой. И ему, судя по всему, все нравится. Потому что ко мне он не подходит. Смотрит только. Страшно так смотрит. Темно. У меня от его взгляда ноги отнимаются и сердце холодеет.
Ведь должна его презирать, может, ненавидеть даже за то, что сделал тогда, за тот насильный поцелуй, грубость и жестокость. А нет ненависти. Что-то другое есть.
29 августа 2010 года. Ночь.
Ну вот опять пишу, вместо того, чтоб спать лечь. Но не могу, не могу просто! Проклятый Диксон!
Хожу из угла в угол, Бетти спит. А я села писать. Может, если напишу, то в голове по крайней мере все уложится?
Сегодня после обеда мы с Мегги пошли в лес, рядом с фермой. Там росла дикая черная смородина, мы хотели набрать ягод и листьев. Днем Хершелл обмолвился, что скучает по смородиновому отвару, который готовила миссис Хершелл.
Мегги обрадовалась, что отец понемногу приходит в себя, и захотела его порадовать.
Тем более, что дела на ферме не очень. Сегодня с утра Рик и Шейн повезли куда-то Рендалла. Нам, само собой, никто не сообщил, что с ним намерены сделать. Убить или отпустить.
Вернулись они ближе к обеду, с разбитыми лицами и испуганным Рендаллом. Его опять заперли, а Рик о чем-то долго разговаривал с Лори.
Ужасная, напряженная атмосфера!
Дерил моментально собрался на охоту, Гленн напросился с ним.
Я как раз стояла на крыльце, принесла Ти и Хершеллу чай с кухни, когда они уходили. Ти меня тепло поблагодарил, провел рукой по предплечью. И именно этот момент, по закону подлости, увидел Дерил! Конечно, ничего не произошло, и оправдываться я не собиралась, но он так зло на меня посмотрел, что даже не по себе стало. А потом выругался на безответного Гленна, сплюнул презрительно и ушел в сторону леса.
Пока я переживала, на крыльцо впервые за несколько дней выполз муж Кэрол, Эд, и закатил скандал, разыскивая жену.
В общем, когда Мегги предложила мне прогуляться, я с радостью согласилась. Ее сестра леса боялась, как огня, а Мегги опасалась идти одна.
Мы на удивление весело провели время. Мегги оказалась компанейской девчонкой, мы болтали, вспоминая различные истории из студенческой жизни, потом она показывала мне полянки, на которых играла в детстве, потом мы рвали ягоды смородины, потом нашли малину и не заметили, как ушли гораздо дальше, чем планировали. Да и сумерки сгустились подозрительно быстро.
Мы опомнились и заторопились домой, благо Мегги каждый куст был знаком, но потом опять чуть-чуть отвлеклись на сбор листьев.
Короче говоря, когда на нас из чащи вывалились очень злые Гленн и Дерил, было уже совсем темно.
Гленн начал что-то очень тихо, но строго выговаривать Мегги, та — оправдываться, повышая тон. А Дерил, ни слова не говоря, просто утащил меня прочь от них.
Он так крепко сжал мой локоть, что вырваться было нереально. Голоса Гленна и Мегги уже давно были не слышны, а Дерил все тащил и тащил меня куда-то в чащу леса, в темноту. И был таким страшным, таким неумолимым, что я всерьез испугалась и начала, наконец, дергаться, стараясь освободиться. Все это время я тихим голосом, не поддаваясь панике, уговаривала его отпустить меня. Но он словно не слышал. Словно не человек, а какой-то механизм бездушный, робот. И выражение лица такое же. Никакое.
Наконец, мы вышли на полянку, даже в темноте я узнала место, что показывала Мегги. Она здесь играла с сестрой и братом в далеком детстве, и я поняла, что мы недалеко от фермы.
Дерил отпустил меня, оттолкнул от себя так, что я едва не упала.
Я ухватилась за ствол старой черемухи, с широкой развилкой, в которой Мегги рассаживала когда-то кукол, и посмотрела на Дерила. Сделать мне это было тяжело, но необходимо. Я не понимала причины его поведения и злилась. Что он себе позволяет, в конце концов! Я не Кэрол, нечего меня таскать и хватать до синяков. Хотя, ему на мое мнение, было, как всегда, все равно.
Он помолчал, потом положил арбалет и сделал шаг ко мне. Я вжалась сильнее в ствол дерева, раздумывая, не залезть ли на него? Взгляд Дерила мне не нравился совершенно. Очень злой, жестокий, яростный какой-то.
— Ну че, нагулялась? — он говорил очень тихо, практически шепча, и безэмоционально. Что никак не вязалось ни с его взглядом, ни с его действиями. — Какого хера вы здесь делали? Две ебнутые дуры? Мертвяков приманивали?
— Да что ты себе… — я, конечно, понимала, что мы с Мегги были неосторожны, и не стоило уходить так далеко и так надолго, но и тон Диксона стерпеть не могла. Надо же, какой наглец! То, что я с ним спала несколько раз не дает ему никаких прав на меня! Тем более, что сам он… — Это ты с Кэрол так разговаривай, понял? Ушлепок грязный!
— Че? — Диксон, казалось, удивился моим словам. Не ожидал, что ли? Или, быть может, думал, что он будет трахать Кэрол и меня одновременно? Хорошо, что хоть не вместе? И я ничего не буду иметь против?
— Ниче! — передразнила я его, выпрямляясь и переставая царапать ногтями ствол дерева. — Вали, говорю, к своей домохозяйке и таскай ее на пару с ее муженьком, а меня не трогай больше! И так все руки в синяках от тебя. И губа болит.
Я, может, и еще бы что-нибудь сказала такое, что успела напридумывать себе за эти дни, но Диксон, видимо, решил, что с него хватит слов, потому что резко оказался совсем рядом, вжал меня в ствол дерева и закрыл рот поцелуем.
У меня прямо сразу, вот просто в ту же секунду, отнялись ноги. Я даже обалдела от своей реакции на него, потому что никогда раньше такого со мной не происходило. А здесь просто какое-то физиологическое наваждение. Диксон держал меня за локти, фиксировал телом у дерева и целовал, отнимая последнюю волю и способность соображать. Потому что-то, что я творила дальше, никакого отношения к соображению не имело.
Я вообще не сопротивлялась! Абсолютно! Вот, буквально секунду назад я бесилась, злилась на него, желала провалиться в ад ему вместе с его домохозяйкой, а сейчас отвечала на его поцелуй. Да что там отвечала! Сама! Я сама его целовала, рвала его рубашку с плеч, облизывала шею, прикусывала кожу, когда он, уже привычно сдернув с меня джинсы, кинул в развилку дерева свою жилетку, подсадил меня туда, дернул на себя за бедра, врезаясь сразу на всю длину, до боли и сбитого дыхания. Я прижималась к нему, подаваясь навстречу, сама. Двигаясь и целуя. Сама. Совершенно себя не контролируя.
А он был жесток и груб. Крепко держал за попу, насаживая на себя, рычал сквозь зубы ругательства:
— Сучка, вот ты сучка, бля, носишь всяким хуям черножопым чаи, дрянь маленькая, порву, нахуй, еще раз увижу, ходишь, бля, хуй знает, где, идиотка, не вздумай больше, убью сам, тварь, вкусная такая, блядь, не могу, хочу…
А мне это нравилось. Это был ужас, но мне это нравилось. И я стонала, громко, так, что Диксону опять пришлось зажимать мне рот широкой ладонью. И это мне тоже нравилось.
И вообще, я думаю, что я извращенка. Что я явно больна, потому что такое не может нравиться. Не может нравиться, когда тебя берут вот так, в лесу, где темно и страшно. Возле дерева с царапучей и жесткой корой. Когда говорят такие грубые непристойные вещи. Когда мучают практически, не заботясь о твоем самочувствии. Вообще, такие, как Диксон не могут нравиться нормальным девушкам. Только забитым, на все согласным домохозяйкам. И таким извращенкам, как я.
Он кончил в меня, скотина, не думая даже о последствиях. Я тоже тогда не думала ни о чем.
Молча подождала, пока застегнет штаны, пока найдет мои джинсы. Он помог мне их одеть, практически сам всунул ноги в штанины, дернул молнию. Я была не в силах пошевелиться. Словно все силы высосал из меня, гад.
Диксон взял меня за руку и повел к ферме. Опять, ни слова не говоря.
И только перед тем, как зайти в дом, он сказал мне, все так же, грубо и безапелляционно:
— Спишь сегодня со мной.
И сжал руку. До боли.
Я не успела возразить, да и сознание все еще было в расхристанном состоянии.
Его отвлек Рик, позвал куда-то, а я убежала в комнату Бетти.
Успокоила девушку, заметившую мой взъерошенный вид, сказала, что немного испугалась в лесу, ополоснулась и легла спать.
Может, я и извращенка, но не дура. И к Диксону я точно не собираюсь идти. По крайней мере, пока мы не поговорим, и пока…
Здесь запись обрывалась.
Диксон знал, что случилось дальше, почему Эми не смогла дописать события этого дня. Может, дальше опишет, хотя это уже неважно.