Рубеж

Когда в пещере оказываются адепты разных семей, искать им уже нечего. Белая фигура Лань Ван Цзи словно парит над землей, а может быть, так и есть. Он пытается восстановить циркуляцию энергии в своем теле, спастись от искажения ци, но есть что-то еще, что-то почти неосязаемое. Оно витает в воздухе и впитано в стены. Может быть, он пытается спастись от чего-то другого, что совсем не доступно другим? От адептов, прибывших в грот? От гнева брата? От глаз дяди? Тот смотрит в глубь стен, словно в кишечник страшного монстра, но ничего толком не видит. Лань Си Чэнь думает, что и не увидит. В пещере почти нет света. Несколько младших адептов пытаются зажечь талисманы, но у них ничего не выходит. Лань Ци Жэнь поднимает руку в пространство, открытой ладонью наверх, чтобы пламя объяло свод, чтобы мрак наконец рассеялся. Чтобы спасти дитя. Но натыкается на невидимую стену. Чтобы разглядеть фигуру, приходится напрячь зрение, обострить все пять чувств, и вот тогда! Тогда становится заметно переплетение темных тканей с белоснежными одеждами Ханьгуан-Цзюня. Он что-то держит в руках. Сначала кажется, будто оно живое. Словно какое-то существо. Может быть, монстр? Но стал бы заклинатель прижимать к себе монстра? Какую-то тварь вроде озерной гули? Стал бы демон послушно и ласково подставляться под чьи-то руки? Прятать лицо в чужие ладони? По сему выходило, что это так. Потоки темной энергии, отсутствие светлой… Лань Си Чэнь вдруг понял, что мешало огню пробиться — каждый чжань этого места был осквернен. Природа священна в своем начале, и, возможно, это образование до насильственного вторжения было таким. Словно во сне он первым из всех двинулся дальше, сделав несколько шагов, словно в мутной воде, а затем замер, позвав: — Брат? Белая фигура тут же дернулась. Тогда в нем не осталось сомнений. Одним движением он оказался подле нее, но оцепенел, потому что острое лезвие уперлось прямо у сердца — в грудь. Того и гляди, чужая рука вдруг дернется! Бледное лицо осветилось клинком. На него воззрились чужие глаза. Темные. — Брат? Голос вторил его собственному. — Ванцзи, опусти руку. Как и всегда, тот его послушал. Даже теперь, во власти искаженного ци, во власти чего-то чужого, что он впитал в себя, словно губка, подобно сосуду… Ханьгуан-Цзюнь отвел меч, но не опустил руку. Отчего-то голос Лань Хуаня оказал целебное действие, помогая больше, чем медитация, и взгляд напротив него на мгновение прояснился. А затем младший Нефрит посмотрел вниз. Лань Си Чэнь, до того видевший лишь лицо брата, сделал все то же самое. И тогда произошло сразу несколько вещей. За спиной у Цзэу-цзюня возник Лань Ци Жэнь. Рука Лань Ванцзи дрогнула, роняя меч, и тот, коснувшись пола пещеры, словно прорубив в ней окно, без остатка удалил весь темный поток. Раздался звон. Стало легче дышать. Казалось, что даже воздух разом очистился. Позади них послышались облегченные вздохи, зажегся огонь. На руках у Лань Чжаня лежал человек. Человеком это тело уже было, правда, сложно назвать. Оно было изуродовано до неузнаваемости, даже лицо. Однако верхние черные одежды и Суйбянь неподалеку не оставляли никаких сомнений. На руках у Лань Чжаня лежал Старейшина И Лин. Старейшиной его уже было, правда, назвать невозможно… Лань Си Чэнь замер, протянув руки. А затем опустил их и лишь беспомощно воззвал: — Брат… Он почувствовал, как за плечом их дядя начинал звереть. Увидел, как некоторые адепты (их было пять или шесть) сделали шаг к ним, потянувшись к Суйбяню, но Бичэнь тут же взмыл в воздух, отрубая им руки. Грот наполнился криками. Шок застыл на чужих лицах. Лань Хуань упал на колени рядом с братом, пока тот снова и снова касался тела в разных местах, а то разлагалось со стремительной быстротой, несвойственной привычному порядку. Труп уменьшился до размеров юноши, затем мальчишки. Ребенка. Бесформенного плода. А затем он рассыпался в черную пыль. Та взметнулась и резко осела вниз. На траурных одеждах Ханьгуа-Цзюня эта пыль смотрелась, подобно черному потоку. Как ночное небо. Либо речной омут. В своих пальцах он сжал оставшиеся клочки одежды. * Его судили со всей строгостью их дома. На совете старейшин единогласно признали вину. Когда выдался шанс говорить, Лань Ванцзи не сказал ни слова, и эта тишина обрушилась на всех присутствующих неоспоримым фактом: истина была такова, что сам Ханьгуан-Цзюнь признавался во всем случившемся. Так чем же паче? Адепты, лишившиеся рук, самолично наносили ему удары плетью, каждый — по одному. Шесть ударов от шести разных рук. Весь остаток наказания Лань Ци Жэнь исполнял лично. Кажется, на двадцать девятом замахе небо заволокло тучами, и потоки воды обрушились вниз. Присутствующие других кланов разразились бранью. И почему это младшему Нефриту так везет? Капли смыли кровь и, казалось, даже облегчили боль. Следующих ударов Лань Чжань не помнил. * Очнулся он уже в темноте. В этом месте не было ни единого источника света. Стены были холодными, без своего начала и без конца, они тянулись наверх, и вниз, в стороны, опутывая Лань Чжаня. Создавали непроходимый лабиринт. Темные частицы энергии сталкивались со светлыми, хаотично рассеиваясь. Он вытянул руки вперед, чтобы зажечь свет, но не смог. Тогда он бросил эту затею и побрел по коридорам, все дальше и дальше, ведя пальцем по камню, оставляя за собой нить, хотя в этом совершенно не было смысла. Возвращаться он не хотел. Возможно, единственные ответы ждали его именно на глубине, а не не поверхности? Воспоминания медленно возвращались к нему. Помимо наказания кнутом и шрамов, которые никогда не сойдут, ему было необходимо учинить то, что он сотворил, очистив священный грот от осквернения демонической сущностью, а именно — уничтожить весь остаток души Старейшины и след из энергии. Его поместили в пещеру, в ту же, где и нашли, запечатав все выходы.