Ужасная принцесса

      Первые два дня на яхте царило уныние. Арбузик оккупировал кают-компанию, а мы с Неррином засели каждый в своей каюте. Та дверь за лестницей вела в узкий коридорчик, в тупике которого находился санузел с «голубыми лучами», а по сторонам как раз две маленькие удобные комнаты, абсолютно одинаковые. Я выходил только поесть. Неррин, кажется, не выходил вовсе.       Утром третьего дня за завтраком я не выдержал.       – Этот дракон из своего логова так и не выползал? – спросил я тигрозайца.       Полосатый фыркнул. Он и юмор понимает, оказывается. Да, чудны твои дела, эволюция.       – Ты соскучился или волнуешься, что он умрет с голоду?       Уши у меня покраснели, но я все же нашел силы признаться честно.       – И то, и другое.       – Насчет голодной смерти можешь не беспокоиться. Ты ведь помнишь, что дилийцы угробили всю растительность и животный мир своей планеты?       Я кивнул.       – Вот представь: чем они тогда питались?       Мой глаза округлились, а рот приоткрылся от ужасной догадки.       – Они на самом деле людоеды?       Арбузик поморщился.       – Случалось такое, особенно среди бедноты. Сперва сожрали все запасы, затем принялись друг за друга. Но генетики вовремя просуетились. Значительно улучшили метаболизм, чтобы минимизировать отходы пищеварительной системы. Современному дилийцу требуется пищи намного меньше, чем тебе, и едят они обычно раз в несколько дней. Да и в каюте у Неррина наверняка есть какой-нибудь запас в виде питательных плиток. Дилиец всегда имеет запас еды, это в них на генетическом уровне заложено. Он голым останется, но что-нибудь съестное при нем будет обязательно.       Теперь пришла моя очередь фыркать. Я представил себе голого Неррина с бутербродом в зубах и сосиской за ухом.       – Ладно, попробую выкурить его из берлоги.       И я решительно направился к двери в каюту хозяина яхты. Но только занес руку, чтобы стукнуть слева от входа, как дверь распахнулась, едва не приложив меня по лбу, и на пороге появился Неррин. Одетый.       – Я тебя не ударил? – встревоженно спросил он.       Заботливый.       – Промазал, – решил пошутить я. – Неужели ты прервал свое добровольное затворничество?       Неррин вздохнул. Вид у него был какой-то выцветший: взгляд потухший, щеки бледные, плечи поникшие. Переживает, бедняга. Как будто я не переживаю!       – Я хотел тебя попросить, – вглядываясь в мое лицо, произнес Неррин. – Научи меня говорить по-русски.       – Зачем тебе? – вытаращился я.       – Хочу знать твой язык. Так будет проще тебя навещать.       – Ты будешь прилетать ко мне? – даже сердце замерло.       – Почему бы и нет? Координаты я теперь знаю.       Ур-ра! Я еще увижу Неррина и Арбузика! Мы не навсегда прощаемся!       Но эйфория развеялась уже через минуту. Мои друзья будут жить отнюдь не на соседней улице. Три месяца в один конец, три – в другой. Итого: полгода. Не намотаешься. Я живо вспомнил мамину сестру тетю Люду, которая живет на Урале. Последний раз она приезжала к нам когда родилась Фрося. И обещала приехать на мой восемнадцатый день рождения.       Вот и Арбузик с Неррином не смогут часто меня навещать. Скорее всего, первый визит последует через год-полтора. Потом еще через пару лет явятся. И это будет последняя встреча. Потому, что «Ветер счастья» отправится в очередной рейс. И Неррин, пусть уже и не Наследный принц, будет на его борту. Как бы не были сильны его чувства ко мне, они не вечны. Да и уклоняться от женитьбы долго не получится. У старейшин рода наверняка будут на него планы, так что не отвертишься.       А брак – это полный финиш для наших встреч. «Дорогой, я тут смотаюсь на другой конец Галактики к парню, которого люблю уже десять лет». Смешно представить.       Да и эти немногочисленные встречи, если трезво рассудить, будут очень рискованны для моих друзей. Я ведь не наивный несмышленыш, и прекрасно понимаю, чем грозит этой инопланетной парочке интерес со стороны спецслужб. Возможно, им удастся во время визита не привлечь внимание, но риск так велик… Я глубоко вздохнул, но не стал ничего говорить.       Первый месяц нашего путешествия прошел довольно однообразно. Неррин под моим чутким руководством и под ехидные комментарии Арбузика добросовестно осваивал наш великий и могучий. Я продолжал совершенствовать свой дилийский, изучал историю, географию и общественное устройство этого сектора. Спросите: зачем? Ведь я возвращаюсь домой?       Во-первых, интересно же. Я буду первым и единственным на Земле специалистом по инопланетному разуму. Тут Нобелевка светит. Хотя скорее палата в дурке. Вот если бы контакт с дилийцами установили официально… Та-ак, а это мысль! И разом все проблемы с посещением Земли снимаются! Я даже минут двадцать помечтал, как я буду работать переводчиком и сопровождать дилийские делегации, в составе которых непременно будет Неррин, а втихаря прицепом к нему – Арбузик. И озвучил столь гениальную идею своим спутникам.       Но меня жестоко обломали. Оказывается, законы Галактического союза запрещают официальные контакты с примитивными цивилизациями типа земной. М-да, недоразвитые мы еще, дикие. Ну, оно и правильно. В планетарном, так сказать, масштабе я с этим законом полностью согласен. А ну как супер технологии дилийцев попадут к каким-нибудь фанатикам или террористам? Не-не, мысленно я аж перекрестился, как представил, чем это может кончиться.       Во-вторых, как-то нужно общаться с Неррином. Он пока в русском не силен. Сложный у нас язык, чего уж там.       – Вот скажи мне, – ворчал Неррин, – почему стол и стул у вас мужского рода, а кровать – женского? Как вообще у предметов может быть род? Откуда ты знаешь, что тарелка – «она», а стакан – «он»? Но при этом ребенок – «он», хотя это же может быть и девочка?       Конечно, в дилийском все гораздо проще. Все неодушевленные предметы имеют средний род, а одушевленные отличаются приставками. Например, «ома» – мужчина, «има» – женщина. А для таких случаев, когда пол неизвестен, используется неопределенная приставка «у». Для обозначения детского возраста – приставка «т». То есть, ребенок без указания пола по-дилийски будет «тума», если мальчик, то «тома», девочка – «тима». Все просто и ясно.       Хоть Неррин и ворчал, но язык учил со всем прилежанием. Вот он безо всяких шуток будет главным спецом на Дилии по земным языкам. Даже дисер защитит или что там у них вместо этого.       Все бы и ничего, но с каждым днем нести этому инопланетному красавчику свет знаний становилось все сложнее. Слишком уж откровенно Неррин на меня пялился. И грустно так вздыхал. А еще как бы невзначай касался. Вроде и ничего военного, руку там или колено отдергивать как-то и неудобно. Дотрагивается-то почти незаметно. Но я замечал, и каждый раз старался не показывать виду, но внутри все замирало. Никак свою реакцию понять не мог. Пока не поймал себя на том, что тоже пялюсь украдкой.       И как тут не залипать взглядом, если он рядом ходит такой… совершенный! Я просто исходил белой завистью и любовался, да. Любой бы на моем месте… Наверное… А еще я боялся, что Неррин заметит мой интерес и неправильно его истолкует. Не хотелось бы давать надежду. Не честно это.       Вскоре мне начали сниться сны, очень смущающие. Если до этого события неслись как снежный ком, я уставал невероятно и эмоционально и физически, то теперь все устаканилось. И организм, успокоившись, вспомнил о других потребностях кроме сна и еды. Но (вот же засада!) снились мне никак не грудастые блондинки или сексуальные кошечки-брюнетки. А вполне себе конкретный брюнет без одежды и со стояком как тогда в ванной. А еще хуже – минет в его исполнении. Ну да, это был первый в моей жизни минет, все понятно. Но от этого никак не легче. Верно говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. Хочешь выучить язык – погрузись в языковую среду. Хочешь поголубеть, поживи пару месяцев среди геев.       Приспособить «обучалку» для Неррина я честно пытался. Но автоматизировать обучение языку, который не заложен в памяти устройства, невозможно. Приходилось по старинке, практически на пальцах. Что такое бумага и ручка дилийцы давно забыли. Поэтому пришлось «наколдовать» через коммуникатор муку и рисовать на ней черенком ложки. А потом Неррин догадался приспособить примитивную детскую «рисовалку» и процесс пошел веселее.       Но, все равно, сунуть в руки этого ходячего искушения гаджет и отодвинуться подальше не получалось. Приходилось сидеть рядом, контролировать и направлять. Невольно дотрагиваясь то до руки, то до колена. Вот как его учить, если мысли все время не туда сворачивают?       Видимо этот гад что-то почувствовал, потому что стал хитрить. Просит показать, к примеру, как правильно буква пишется. Вот и зачем ему это, если вручную дилийцы давно не пишут? Ладно, показываю. И чувствую, что он, сволочь такая, не на экран глядит, где я изгаляюсь в каллиграфии, а тихонечко меня в макушку целует или волосы перебирает, уха губами касается.       – Ты куда смотришь? – шиплю.       – На тебя, – совершенно невинным тоном отвечает Неррин.       – А надо на экран! – возмущаюсь и чувствую, как кончики ушей горят.       – Ты так мило смущаешься… – хихикает эта брюнетистая сволочь.       – Не буду больше тебя учить! – психую.       Неррин строит умильные честные-пречестные глазки и заверяет, что больше не будет, а выучить русский ему просто необходимо. И все начинается сначала. Чувствую себя девицей, которую соблазняют. И ведь соблазняюсь же! Знаю все его фокусы, а ведусь как дурак. Не иначе как размягчение мозга началось на почве сексуального напряжения.       Чем дальше, тем хуже. От каждого его прикосновения меня стало бить током и бросать в жар. Эффект замкнутого пространства, однако. Психологи утверждают, что если мужчина и женщина достаточно долго и плотно общаются, они непременно влюбятся друг в друга. Учитель, тренер, врач, начальник, старший брат подруги или ее муж, друг брата, сосед, одноклассник – наиболее распространенные сценарии сердечных привязанностей. Оказывается, и на парней это работает. И ближайшие два месяца нам друг от друга никуда не деться.       Я чувствовал, что скатываюсь в бездну, но почему-то не делал никаких решительных попыток затормозить. Так, вялое барахтанье для очистки совести. Я влюбляюсь в Неррина? Похоже, да, влюбляюсь… И что с этим делать?       Пока я рефлексировал, дилиец решил, что покружил вокруг достаточно и приучил меня к мысли, что никуда я от него не сбегу. Не с яхты в космосе. И пришло время активных действий.       Когда я в очередной раз втолковывал ему, что небо и солнце – среднего рода, а луна – женского, Неррин неожиданно заткнул мне рот. Поцелуем. А я, сам не понял как, ответил.       И все…       Мы выпали из времени и пространства в сверкающую, головокружительную и бездонную пропасть.