Чара, Фриск и Азриэль

«Ночь словно бы окутала мир вуалью манящей таинственности. Небосклон был далеким, холодным и прозрачным; в испещренном белыми огнями далёких звёзд космосе было что-то непостижимое. Полная луна смотрела на мир, как Божье око. Она была единственным свидетелем происходящего внизу, под крышей старинного храма. Ее нежное сердце трепетало, как крошечная птичка в серебряной клетке. Она поднимала испуганные, но ясные глаза на Луну, словно ища у нее поддержки. Она знала, что в эту ночь он снова навестит ее. Она ждала его появления, с трудом смиряя разрывающее ее душу на части волнение. — Ах, где же ты… — одними губами иногда шептала она. В ее глубоких темно-карих глазах стояли слезы, но это были отнюдь не слезы горя. Часы на башне пробили полночь. Бой тяжелого колокола раскалился по местности, подобно грому. Она вздрогнула и стала озираться по сторонам. — Это ты? Покажись! Прошу тебя… — ее голос стал тонким, а сердце забилось ещё сильнее. Ответа не было. — Я знаю, что это ты… Я получила твое письмо! Вот оно… — сказав это, она вынула из сумки на плече кусок серой бумаги, весь исписанный зелёными буквами. — Пожалуйста, не молчи!.. — Не бойся, — раздался вдруг чистый глубокий голос. Его голос. Она громко вздохнула и стала оглядываться. — Я не причиню тебе зла. Поверь мне… Его слова в мрачной тишине собора звучали как музыка, как мистические заклинания огромной магической силы. Она стала озираться по сторонам, в надежде увидеть говорившего. Это было почти что невозможно: голос шел одновременно и со всех сторон, как будто с ней говорили стены собора, и из ниоткуда, как будто бы голос внезапно обрела холодная тишина. — Покажись! — твердо попросила она. Ее ноги дрожали. — Я хочу тебя видеть! — Обернись. Слова произвели на нее какое-то гипнотическое воздействие. Она повернулась бы, даже если бы не хотела. Сзади действительно стоял он. Он производил впечатление искусно вырезанной античной статуи, настолько значительно выглядела его уверенная поза со сложенными на груди руками и прямой спиной. Глаза его источали красноватый свет; даже в темноте под крышей собора было видно, что это не человек. Его лицо было вытянутым и прямым, как морда зверя. Сходство со зверем придавали также торчащие из-под верхней губы острые клыки и белая, густая шерсть, покрывавшая все его стройное тело. Пальцы его заканчивались острыми когтями, но в глаза первым делом бросались, конечно, не они, а тяжелые, слегка изогнутые посередине рога на голове. В его облике было что-то чуждое человеческому миру, что-то демоническое и в то же время ангельское. От одного только взгляда его красных глаз ее душа затрепетала. — Я так долго ждала тебя… — она обхватила его за локти, смотря при этом прямо в красные глаза. Казалось, она разглядела внутри что-то, и боялась, что стоит ей отвести свой взгляд, как-то, что привлекло ее внимание, исчезнет. — Почему же ты так припозднился? — Я всегда прихожу вовремя, — ответил он. — У меня просто нет возможности прийти к тебе раньше полночи. Прошу, не задавай лишних вопросов. — Но поче… Он не дал ей закончить. — Одним движением притянув нежную девушку к себе, он поцеловал ее…» Чара не выдержал. Он захохотал, как сумасшедший, обхватив при этом свой живот. — Ну ты даешь, братик!.. — сквозь дикий хохот стонал он. — Боже, я сейчас, кажется, лопну!.. Фриск не смеялась. Ее лицо было красным, как будто его варили в кипятке. Ей казалось, что от смущения она сейчас провалится сквозь землю. Иногда она переводила взгляд на катающегося по полу Чару, а иногда — на измятую толстую тетрадь, всю исписанную аккуратным почерком Азриэля. Собственно, именно ее содержимое Чара и читал вслух пару минут назад. — Господи, Нобелевскую премию ему по литературе!.. Не, лучше две! Давно я так не смеялся… Чара уже даже не хохотал — он почти что стонал, по его широким щекам текли слезы. Охваченный порывами веселья Чара ничего не замечал. Фриск, воспользовавшись этим, взяла тетрадь и засунула ее в свое привычное место — под кровать. Она казалась задумчивой и очень серьезной. Похоже, писанина Азриэля не произвела на нее прямо противоположный эффект тому, что случилось с Чарой. Тот, впрочем, уже успокаивался. — Непременно все нашему юному прозаику расскажу! Вот потеха-то будет! — Не надо. Чара сразу перестал улыбаться. Он посмотрел на Фриск. Ее лицо было задумчивым и отнюдь не весёлым. — Умоляю тебя, ничего ему не говори. Это его ужасно ранит. Ты же не хочешь, чтобы твой брат страдал? Пусть это останется между нами, ладно? — Ладно, — сказал Чара. Отчего-то ему показалось, что Фриск говорит правду. — Я серьезно. Поклянись, что не расскажешь. — Клянусь, — ответил Чара, приложив правую руку к сердцу.