Монстры. Начало и конец

      У этого места нет названия. Оно одновременно обыденно мирское и совершенно фантастическое. Вокруг бескрайнее поле, сплошь покрытое цветами ветреницы, и озеро с хрустально-чистой водой, простирающееся так далеко, что сливается с лазурно-чистым небом. Воздух наполнен тонким, будоражащим приятные чувства ароматом весны, мягкая тишина, лишь ветер изредка касался бутонов цветов.       Нацистская Германия не сводил взгляда с широкой спины Советского Союза. Тот сидел на берегу озера, устремив взгляд на воду. Казалось, прошли столетия, когда он последний раз видел врага. Или действительно они прошли? Он себя ощущал «призраком былых времён». СССР пришел сюда только несколько ночей назад. Спокойный, умиротворённый, просто принявший свою смерть как должное. Рейх видел и других почивших. Так много смертей, дающих новую жизнь. Они уходили в туман на дальнем конце поля, не обращая никакого внимания на тёмную и мрачную фигуру. И, судя по всему, не возвращались более. Немец порой с тревогой всматривался в молочно-серые сгустки вдалеке, ему чудилось что от туда на него тоже кто-то смотрит. Хотя, чем больше дней проходило, сменяясь неделями и месяцами, тем больше понимал: безумие скоро станет ему верной подругой.       Сколько времени он созерцал спину своего кровного врага? Достаточно, чтобы понять, что СССР попросту его игнорирует. Рейх зло кусал острыми клыками нижнюю губу: задумывал явно что-то на его счёт, знает он эту красную заразу. Он, конечно, мог давно уйти куда-нибудь в даль бескрайнего поля, но не находил сил сделать это. Нацистская Германия испытывал смешанные чувства к Советам. Он его ненавидел, боялся и… страстно хотел. О, как же этот широкоплечий, мощный рабочий выглядел, когда они сражались не на жизнь, а на смерть. Казалось, ему должно быть стыдно, что он проиграл этому простаку, знавшему толк только в нищете да кровавых репрессиях. Но нет, в этом крестьянине была тонкая, манящая загадка. «Русская душа», — такое приторное, помпезное словосочетание, но, как ни странно, подходящее. Гордая, поэтичная, дикий зверь — не знающий гармонии, русского легко признать по глазам. А уж советского и по походке узнаешь легко. Рейх навсегда запомнит лица советских солдат — их глаза пылали праведной злобой и жаждой вершить кровавый суд. Советский Союз не один поднял знамя победы: страны союзники ворвались в город в одно время с разных фронтов. Но он нанес смертельный удар прямо в сердце, и в его глазах не отразилось ни капли жалости. — Может соизволишь подойти? — крикнул СССР без злобы, даже не обернувшись.       Рейх вздрогнул, словно его окатили ведром холодной воды. Подойти к нему? Он только задумался об этом, а ноги уже сами несли его. — Удивительно, — СССР не отвлекался от водной глади. — Вроде, казалось, я буду жить вечно и вот. Устал, ослаб.       Рейх лишь поморщился. Его-то смерть была быстрой и благородной, по-своему. Как же умирал герой войны? — Что его ждет? — Советы продолжал думать о своем вслух. — Что я ему оставил? Руины? Страх, голод и… я ведь был хорошим, а?       Немец на секунду оскалился, почувствовав слабое место своего врага: — Конечно, ты же хотел всем своим гражданам равенства и благ. Как жаль! Но добиваться этого приходилось через диктатуру, войну, кровь… хм, звучит так знакомо. Похоже на мою историю. А я хороший?       СССР обернулся, медленно. В его глазах не было злости или ярости, лишь отцовский укор. — Ты убивал невинных. — Ты свою родную матушку к стене поставил, — Нацистская Германия поднял руку, обтянутую кожаной перчаткой, словно хотел увидеть там капли крови. — Забавно! Кровь не становится водой, если придумать достойный повод ее пролитию, мой дорогой.       Советы смотрел в его глаза, пристально и не мигая. Рейх внутри весь сжался, позвоночник обхватила ледяная рука. Он дразнил зверя и прекрасно это осознавал. И взгляд отводить не собирался, но предательски дрогнула губа. СССР вдруг ухмыльнулся, по-доброму, отчего его лицо чуть посветлело: — А мы действительно похожи. Монстры.       Рейх презрительно изогнул бровь и с издевкой бросил: — Ты мне не ровня, оборванец.       В глазах его противника мелькнула тень. Это не сулило ничего хорошего. Советы медленно поднялся. Он возвысился над Рейхом, хотя разница в росте у них была маленькая, да и фуражка прибавляла роста немцу. — Болит? — Советы холодно сверлил его взглядом сверху вниз, ткнув его пальцем куда-то в грудь.       Рейх медленно качнул головой. Удар был внезапным. Германия отлетел на полметра, завалившись на бок, дыхание сбилось и застряло острым шипом в глотке. Бил враг не прямо, а из-под низа, явно целясь в солнечное сплетение. Фуражка слетела, рука непроизвольно сжала ворот кителя. Доболтался. А ведь речь была его сильнейшим оружием. Одним словом он мог сжечь целое поселение, пропагандой он связывал своим солдатам глаза, а генералам распахивал целый мир кровавой жатвы.       Советы схватил его за ворот сзади, чуть приподняв: — Не забывай, — он наклонился, выдохнув ему прямо в ухо, — я был у тебя первым.       Рейх ощутил, как внутри все сжалось и дрогнуло, как перетянутая струна. Этот крестьянин не намеренно вложил такой пошлый смысл в свои слова, ведь так? Он слишком ограничен в таких вопросах, прямолинейный, как шпала, и наивный, как дитя.       Свободная рука Советов скользнула вниз, обхватив Рейха под шею. Ладонь была шершавой на ощупь и грубой, как наждачная бумага. Пальцы легко сомкнулись на горле, ощутимо сжав. — Ты же понимаешь? — Советы хмыкнул. — Мне тебе, гадине, шею свернуть труда не составит. — Брось, к чему это? — Рейх обхватил своей рукой его кисть. — Все дела остались в прошлом, верно? — Мурлычешь, как котенок, стоит горелым запахнуть. Тебя от самого себя не тошнит?       Но Германия только и ждал момента, извернувшись, он ударил ногой Советы прямо в колено. Противник скривился и отшатнулся. Рейх быстро поднялся, подхватив фуражку. — Как в старые добрые, да? — СССР хмыкнул, закатывая рукава. — Я хочу твоей крови и услышать мольбы о пощаде. Разве так многого прошу?       Рейх бросился в атаку первым, кулак столкнулся с лицом Советов. Тот отступил, потирая челюсть. Ответный удар не заставил себя долго ждать: Красный устремился всем телом, чуть пригнувшись. Ударив ногой наотмашь, тут же перенося вес тела, замахнулся кулаком. Рейх увернулся с грацией змеи, отстраняясь подальше. Он прекрасно понимал, что Советы слишком силен по сравнению с ним. Тот опытный боец, но у каждого Ахиллеса есть своя пята. И коммунист был не исключением.       Они вальсировали в танце ударов и уворотов. Советам удалось пару раз его задеть, и вполне ощутимо, но тот выжидал, не спешил наносить ответные «па». Момент настал, когда СССР крайне неустойчиво поставил опорную ногу, стараясь нанести сокрушительный апперкот в голову. Рейх вложил всю свою силу и нанес один точный удар ногой в нижнюю часть тела. Противник упал, Германия навалился на него прижав к земле. Ловко выудив из ножен стилет, резко прижал его к мощной шее: — Ты одряхлел, мой дорогой. Расплылся, как нежные сливки.       Вместо того, чтобы закрыться или обороняться, Советы обхватил своими широкими ладонями его ниже спины. Рейх поперхнулся воздухом, выпустив оружие. Такого он явно не ожидал. — Ты не драки со мной все это время ждал, — Советы ухмыльнулся. — Ведь так, мой дорогой?       Руки скользнули ещё ниже, сжимая и разжимая. СССР приподнялся тазом, прижав Рейха сильнее к своему паху. От таких манипуляций Германия ощутил одновременно безумное желание удушить его голыми руками и покориться любой прихоти. Он оскалился в презрительной улыбке: — Я слышал, что у тебя секс под запретом. — А я слышал про целые отряды мальчиков-проституток.       Они смотрели друг другу в глаза, каждый ждал первого шага от другого. СССР резко опрокинул Рейха, нависнув над ним. Его губы жёстко впились в открытый маленький участок шеи. Германия сжал зубы, чтобы подавить предательский вздох возбуждения. Он плотнее сжал ноги, скрывая и другие признаки захлестнувшего его желания. Рука Советов скользнула по его груди, под ремень и ниже, одним резким движением заставив его раздвинуть их обратно. Он отстранился, смотря в лицо Рейха, властно произнес: — Раздевайся.       Германия хотел возразить ему, ударить в лицо или по крайней мере попытаться пошутить. Но вместо этого начал снимать перчатку с руки. — Нет, — СССР хмыкнул. — Их оставь. И фуражку. Остальное снимай. Живо. — Смотрю, «сексуальная революция» тебя не обделила фетишами, мой дорогой.       Советы навис над ним, грубо схватив за шею и, приблизившись, выдохнул прямо в губы: — Я с тобой не любовью заниматься собрался.       Его рука сжалась под челюстью сильнее, Рейх оскалился в улыбке, сдавленно прошептав: — А если мне понравится? — Ты тот ещё содомит. — Это сказал тот, кто хочет сверкать голым задом среди поля?       Советы хмыкнул, расстегивая ворот своей фуфайки и скинув шапку-ушанку. — Сверкать будешь только ты, да и вроде к нам никто ближайший час не торопится. — Час? Ты себе льстишь, мой дорогой.       СССР только улыбнулся. На все у него одна реакция — ухмылка. Рейх внутри горел от ненависти и вожделения, эти чувства сводили с ума и туманили разум. Сев, медленно, даже артистично, он начал снимать китель. Пуговица за пуговицей, совершенно неторопливо скинул его на траву. Он провел рукой по своей груди, прохладная кожаная перчатка заставила тело мгновенно покрыться ковром мурашек. Немец провел кончиками пальцев по большому шраму на груди, очертив изящную линию, начал опускать руку ниже. Не спуская взгляд с лица Советов, приоткрыл соблазнительно рот, медленно проведя языком по клыкам. — Нравится? — Рейх чуть прогнулся в пояснице. — Я всегда думал, что из тебя проститутка получше военного будет.       Германия оскалился, но уже злобно. Слова, переполненные едкой желчью, сами собой сорвались с языка: — Я не отрицаю себя. А ты? Кажется, у нас с тобой был один любовник.       С лица СССР сползла ухмылка, черты заметно заострились. — Ты про кого? — тихо произнес он. — Про одного старикана… — Рейх прищурился, мило промурлыкав. — Что с тобой? Как будто не строил, кхм, доверительных отношений с США. — Я был с ним дружен до определенного момента. Но не более. А ты, значит… хах.       Советы чуть отвернул голову, нахмурившись. Глубокая тень легла на его лицо, все его тело напряглось, как от удара. Германия скользнул к нему. Просто он не мог отказать себе в удовольствии воспользоваться этим моментом. — Что с тобой, мой дорогой? — Рейх смотрел прямо в его лицо, руки легли на ширинку галифе врага. — Что тебя так удивляет? Справедливости ради, у нас это было один раз. Знаешь, войну трудно без денег начать, а страна утопала в нищете.       Советы молчал, лишь смотрел в его лицо, не мигая. — Скажу честно, это было не так плохо, как звучит.       Руки скользили вниз-верх, зрительный контакт был непрерывен, между ними словно натянулся стальной канат из напряжения. Рейх продолжил, внутри упиваясь чувством опасности. Он уже не просто дразнил зверя, а нарочно пытался подпалить тому «хвост». — У него мощное тело… да и опыта не занимать.       Германия невольно погрузился в воспоминания: да, это был занятный вечер. Но в политике к такому не привыкать: хорошо, если отделываешься только телом, а не принципами и моральными устоями. В тот вечер он получил достаточно денег, да и даже немного удовольствия. Но глотка у него болела ужасно, да и старик подстегивал его обидной кличкой «жираф». В дальнейшем этот инцидент забыли оба, США ничто не помешало искренне желать немцу смерти. Хотя потом у него был более серьезный объект для ненависти. Бедняга Япония, Германия его предупреждал. — И? — СССР нагнулся к нему, они были теперь на одном уровне. — Ты так доволен. Каково это? — От него пахло яблоками и виски, — Рейх приблизился к его губам. — Я сорвал голос.       Он прикрыл глаза, готовясь болезненно прикусить губы Советов клыками. Но вместо этого ощутил весь вес тела своего врага на себе, а затем обе руки на шее. СССР на этот раз не придушивал ради удовольствия. В его глазах была та самая тихая ярость, когда он вонзал штык-нож в его сердце. «Можно ли умереть дважды?» — лишь подумал Германия, когда воздух резко прекратил поступать. Советы душил его ужасающе спокойно, в глазах мутнело, и грудь сковали огненные обручи. Рейх не мог отбиться, ноги плотно прижимались к земле под весом Красного, руки отчаянно цеплялись за чужие кисти. На губах выступила пена слюны, рот беззвучно открывался в глухой попытке вдохнуть. Когда мир почти утонул во тьме угасающего сознания, Советы резко убрал руки. Германия стал жадно хватать воздух, в голове стоял гул от прихлынувшей крови. Он перевернулся на бок, кашляя и жмурясь от подступивших слез. СССР схватил его за волосы, приблизив к себе. Не увидев сопротивления или попытки наброситься, оттолкнул его. Усевшись на колени, расстегнул солдатский ремень с тяжелой бляхой на своей талии и, сняв, продел конец через застежку. Накинув на шею ослабшего Рейха, несильно затянул, наподобие ошейника. Удерживая в руках свободный конец, расстегнул галифе, приспустив их вместе с нижним бельем. Германия взглянул в его лицо, тщетно ища хоть каплю эмоций. Желание язвить и подшучивать резко отпало, он вспомнил, насколько все-таки этот крестьянин был страшен в гневе.       СССР подтянул его с помощью «ошейника» к своему паху. Рейх прекрасно понимал, что тот от него хочет, но взгляд остановился на линии косых мышц. Рубцовый шрам — ровный и изящный. Ошейник натянулся, Германия кашлянул, приоткрывая рот. Член у Советов не шел в сравнение с США — размером он был больше. Хотя Рейх придерживался мнения «размер не главное», здесь же всерьез забеспокоился о своей челюсти. Но переживать ему пришлось недолго, СССР натянул его «поводок» и резко поддался тазом вперед. Не дав ему даже возможности вздохнуть или откашляться, начал делать мощные и размашистые поступательные движения. Рейху осталось лишь пытаться не поперхнуться и сильнее открыть рот: оцарапай он его клыками, явно не ласку получит. Он немного отклонился назад, чтобы как-то облегчить себе дыхание, слюна капала на обнаженную грудь. Бляха солдатского ремня больно упиралась в затылок, грубая кожа натирала шею. Но с каждым движением СССР он более сосредотачивался на происходящем процессе. Член Советов ходил как поршень, Германия непроизвольно стал покачиваться в такт движению. Было что-то неподдельно приятное в этом грубом обращении, нацист начал более эффективно работать ртом. Он вперед — язык касался самого основания, назад — налившейся головки. Выровняв дыхание и совладав с рефлексами, Рейх стал втягивать воздух, раскачивать головой, образуя воздушную «восьмерку», всецело отдаваясь этому процессу доставления удовольствия. Он нахмурился: Советы не стонал и не охал, даже дыхание не сбилось. Словно занимался чем-то будничным, не приносящим телесного блаженства. Германия разозлился, он заставит его отбросить атеизм и обратиться к небесам. Его язык заскользил, выписывая сложные узоры, он старался заглотить его член как можно глубже. Руки непроизвольно потянулись к бедрам СССР. Советы одной рукой держал конец ремня, второй резко схватил его за загривок, вжав лицом себе в пах. Рейх задергался, пытаясь отстраниться, но хватка была сильнее. Горячий орган упирался в самую глубину, перекрыв все поступления кислорода, слюна набралась во рту до краев. Германия замычал, зажмурившись, горло сдавило спазмом. Спустя пару мучительных мгновений, СССР так же резко полностью отстранился. Тот согнулся, долго кашляя и пытаясь стереть с лица мокрые дорожки.       Советы натянул вверх «поводок», так чтобы смотрел ему в лицо. Рейх затаился, стараясь даже дышать еле заметно. СССР прожигал его леденящим взглядом, но рука легла на щеку, плавным движением смахнув влагу. В жесте была стальная нежность, пробравшая Германию, он прикрыл глаза, поддавшись ласке. Скинув с шеи ремень, Советы провел пальцами по его губам, отвернув верхнюю, коснулся кончиком большого пальца клыка. Отпустив ремень, обхватил двумя руками лицо и страстно впился поцелуем в губы. Германия поперхнулся, даже попытался отстраниться. Но СССР держал крепко, язык скользил во рту, щекоча нёбо. Его поцелуй был удушающие глубоким, руки, сжимавшие лицо, скользнули ниже по шее, ключицам и остановились на бусинках сосков. Пальцы грубо сжали их, оттягивая и пощипывая. Рейх не выдержал и сдавленно вскрикнул, подавшись телом к нему. Советы хмыкнул, обхватив его одной рукой, второй приблизил к себе, возобновив поцелуй. Он словно пытался изнасиловать языком, французы явно даже представить не могли, как их коронный прием можно извратить. Язык извивался, щекотал, особенно уделяя внимание чужому языку, цепляясь за него и проскальзывая по нему вперед-назад. Но, кроме этого, он вжимался в губы так, что между их ртами нельзя было и тончайший лист подложить. Советы причмокивал, урча, как довольный кот, посасывая и еле ощутимо прикусывая нежную кожу. Германия возбудился слишком сильно, отчего не уследил за собственным ртом: — Да трахни ты уже меня, — сдавлено простонал он в его губы.       Советы отстранился, проведя напоследок языком по его припухшим губам. — Что ты сказал? — хитро прищурившись, произнес он, опустив руку на его пах.       Ладонь сжала эрегированный член сквозь плотную ткань галифе. Рейх зажмурился, прикусив свой язык. — Знаешь, оглох малость от твоих стонов, — Советы расстегнул его ремень. — Может, повторишь? — Сволочь. — Неправильный ответ.       Он опустил его спиной на землю. — Я тебе неваляшка, что ли?! — вскипел Рейх. — То вверх, то вниз!       СССР молча сорвал с него сапоги, следом галифе, носки и белье. Германия смотрел на него исподлобья. Советы нагнулся к нему и через плечо подцепил его фуражку, водрузив на место. Отстранившись, взглянул сверху вниз: — Тощий и костлявый, как вобла. Смотрю, «пивная диета» калориями не балует.       Рейх поджал ноги, скривив губы. — Я в таких вопросах не специалист, — Советы сел, сложив руки на груди. — Но, насколько мне известно, тут нужна смазка, которой у нас нет. А затем нужно растянуть. Или ты хочешь, чтобы я сразу вошел в тебя?       Он качнул бедрами, взгляд Рейха мгновенно уцепился за покачивающийся орган. Такой размер его попросту порвет. — Что же ты предлагаешь? — сдавленно прошептал он, не отводя взгляда от него.       СССР пожал плечами, отклонившись назад, удобно устроился. — Растягивай себя сам, а я посмотрю. Думаю, тебе не в первый раз… мой дорогой.       Рейх вздохнул и усмехнулся. Думал, его это смутит? Нисколько. Он снял перчатку. — Я не разрешал их снимать.       Пожав плечами, Германия надел ее обратно. Задумчиво взглянув на свое тело, перевел взгляд на лицо Советов. Раздвинув ноги, сначала приласкал себя. Рукой обведя грудь, перешел к животу и ниже. Поглаживая одной внутреннюю сторону бедра, указательный палец свободной опустил в рот. Он смотрел прямо в глаза Советов, пытаясь уловить хоть одно изменение эмоций. Тот лишь ухмылялся. Это начинало подбешивать. Достаточно смочив обтянутый тканью палец, Рейх опустил руку, чуть поддавшись вперед. Поглаживая свой член, неспешно обвел линию кольца мышц, вздрогнув. Палец вошел туго, тело сильно сопротивлялось, хотя он был уже достаточно возбужден. Выдохнув, плавно двинул рукой вперед и назад. Внутри вспыхнул огонь истомы, Германия прикусил губу. Взгляд скользнул на Советы: его рука так же медленно ходила вверх вниз, ублажая себя. Рейх изогнулся, чтобы СССР было лучше видно, и начал более интенсивно имитировать половой акт. Свободная рука перешла на грудь, он ласкал свои соски, доводя себя до мучительного ожидания большего. Когда по ощущениям внутри он достаточно расслабился, убрал руку и уже более медленно обсасывал два пальца. Он качал головой взад-вперед, стараясь погромче причмокивать. Капли слюны потекли по перчатке до самого локтя. Закончив, он вернулся к растягиванию себя. Лицо Советов раскраснелось, хотя мимика была такой же недвижимой, рука заметно быстрее ходила вверх-вниз. Рейх хмыкнул, с наслаждением насаживаясь на собственные пальцы. Он двигал бедрами плавно, отдаваясь всем телом в это движение.       Он так разошёлся, что не заметил как уже стонал в голос. Ласкал себя внутри и снаружи. Выгибаясь и дрожа, Рейх уже был готов кончить и расслабиться на мягкой траве, но Советы грубо его оборвал. Он схватил его за руки, заломив их над его головой. Германия хмуро посмотрел в его глаза и не удержался от улыбки. Теперь немец видел хоть что-то и даже больше — откровенную похоть. Советы впился в его губы жадным поцелуем, прикусывая и обсасывая. Головка его члена прижалась к уже готовому ко всему месту. «Давай же», — шепнул ему в губы Рейх. СССР дал, дал как мог. С размаха, грубыми толчками. Германия взвыл от резкой боли. Советы закрыл его рот своими губами, словно желая проглотить его крик. Наконец, его член был целиком внутри и он убрал руки. Одну он положил на уже начавший опадать стояк Рейха, второй попытался расстегнуть фуфайку целиком. Германия поднялся, дрожащими пальцами помог ему. Он вожделенно смотрел на обнаженную широкую грудь Советов — атлетический идеал, как ни крути. Даже шрамы на плече, косых мышцах не портил его облик. Рейх касался кончиками пальцев каждого из них, злясь, что не может снять перчатки и прочувствовать каждый рубец. Разомлев от вибрировавшего тепла внутри, нагнулся, облизав один крупный шрам чуть ближе к шее, и мягко укусил. Еще укус, и еще, наслаждаясь теплой, грубоватой кожей. Советы поудобнее уселся, усадив его сверху. Обхватив одной рукой шею Германии, несильно сдавил, второй обхватив бедро, начал неспешно двигаться. Нацист застонал, прогнувшись в пояснице. СССР укусил его за ухо, тело Рейха зашлось в мелкой дрожи. Что бы тот ни делал, сейчас все отзывалось в нем упоительным маленьким оргазмом. Руки в перчатках уперлись в широкие плечи, он ерзал, пытаясь спровоцировать Советы двигаться быстрее. Сладкое желание внутри скрутилось тугим комком, ему уже хотелось поскорее избавиться от этой приятной муки. Но тот специально игнорировал его сигналы, двигаясь более размашисто. Медленно, толчок за толчком, растягивая свое удовольствие. — Сволочь, — пыхтел куда-то ему в шею Рейх. — Ненавижу тебя.       СССР повалил его на спину, навалившись всем весом. Поймав его губы, укусил сильно, но не до крови. На этот раз Рейх поцеловал его, сразу углубив поцелуй насколько возможно. — Попроси меня, — прошептал Советы, обхватив рукой его бедро, ноги как-то уже успели обхватить его поясницу. — Дай мне кончить. — А где «мой дорогой»?       Немец недовольно сощурился, сжав губы, что так и норовили выпустить похабную просьбу. Он резко отвернулся от него. Союз длинно лизнул его шею, вцепившись губами до большого засоса в неё. Слушая, как нацист призывно застонал, начав двигаться мощно и неистово. Рейх срывался на крик, еле успевая сглатывать между жаркими поцелуями. Взгляд затуманило: было только его тело и тело Советов. Остальное уже его не волновало.       Советы сидел, сосредоточенно скручивая папиросную бумагу с табаком. Рейх лежал, прикрытый его фуфайкой, и смотрел в бескрайнюю синеву неба. — И? — произнес он осипшим голосом. — Что «и»? — СССР облизал самокрутку, заканчивая утрамбовывать табак. — Что теперь?       Советы хмыкнул, чиркнув спичкой. — А что нам делать? Жрать неохота, покурить есть что. — Ты меня не понял, мой дорогой.       Германия фыркнул, усаживаясь вертикально. Он протянул руку. Советы нехотя протянул закуренную самокрутку. Рейх затянулся и тут же зашелся в кашле: — Отвратительно. — Курить вредно, — СССР отобрал самокрутку обратно и с удовольствием затянулся. — С тобой трахаться, в общем тоже. Спина болит.       Какое-то время они сидели в тишине, каждый думая о своём. — А дальше… — глубокомысленно выдохнул с дымом Союз. — Мы история с тобой. Монстры, проливавшие кровь ради каких-то эфемерных целей. Вот скажи, ты раскаиваешься?       Рейх посмотрел в его глаза. — Нет.       Советы развернулся к нему, в его взгляде теперь читалась жалость. — Возможно, еще не время.       Германия улыбнулся, только улыбка уже не походила на оскал или усмешку: — А ты? Раскаиваешься? — Я еще не думал об этом. — СССР пожал плечами. — Возможно так и надо. Мы ушли, мы история. А что теперь делать с этим — решать потомкам. Как считаешь?       Рейх положил голову на свою ладонь, и неопределенно поводя плечами. — А так, — Советы взглянул в даль, затянутую дымкой тумана.       Туда, куда уходили остальные. И не возвращались. — Пару раз тебя еще трахну. Может, три. А черт с тобой, четыре, а то число некрасивое. И двину туда.       Рейх нахмурился. — Я согласия не давал. — А я тебя спрашиваю, что ли?       Снова зрительный контакт. Что сейчас происходит между ними? Возрождающаяся взаимная ненависть? Примирение? Пожалуй, есть вещи в мире, не поддающиеся описанию словами. — Ненавижу тебя, — произнес Рейх, отворачиваясь. — Я тебя тоже.