***
Еле слышно прохрипев, Чанбин бросает на затёртый асфальт недокуренную сигарету и тут же её топчет, наблюдая за тем, как фильтр истирается о ребристую поверхность, и довольно харкает куда-то сбоку от себя. Они стоят в импровизированной курилке, куда не решаются зайти девушки или парни из параллели, потому что здесь оккупированная территория, принадлежащая только избранным. Этакая точка сбора всех отчуждённых и обиженных жизнью. Чанбин неодобрительно глядит на бредущих в школу подростков и почти готов сорваться с места, чтобы в очередной раз прогулять ненавистные уроки. Но позавчерашний выговор и нависающий силуэт учителя Кима всплывают яркой картинкой, словно помещая в тиски, которые не выпускают до тех пор, пока противный звонок не оповестит об окончании последнего занятия. Он плевать хотел на все запреты и угрозы со стороны взрослых по поводу его успеваемости и посещаемости, ибо Чанбин сам себе хозяин, и никто не в праве говорить ему, что делать. Он и сам отлично может решить, как ему поступить и куда идти, а потому в обычное время он бы развернулся и со спокойной душой и второй сигаретой в зубах поплёлся на одну из детских площадок, — которая не такая уж и детская, раз на ней только бунтари тусуются. Но после последнего наказания, которое обернулось двухчасовой уборкой кабинета, Чанбин стал трижды думать, прежде чем сваливать с уроков. Кто бы мог подумать, что в школе появятся наказания, из-за которых ученикам придётся отрабатывать свои пропуски уборкой, но ведь кто-то же всё-таки додумался! И имя этого человека Чанбин заучил до скрежета зубов, вспоминая его всякий раз, когда с неба сваливаются неприятности, словно он — его бич и проклятие. Но на деле это всего лишь ненавистный Чанбином инициативный староста, который решил, что таким образом можно поставить нарушителей на путь истинный и одновременно помочь уборщицам. И ведь его предложение приняли, и ведь кто-то счёл его идею отличной! Чанбин уверен, что в его школе работают одни идиоты. Стоит послышаться надоедливому звонку, как Чанбин тут же морщится, так и не сумев отогнать сладостные мысли о прогуле. Но свободное время после занятий важнее, чем просиживание штанов на скрипучей карусели, которая к тому же и не крутится вовсе. Безусловно, он может прямо сейчас послать всех далеко и надолго, включая учителя Кима, директора и тупого старосту, но тогда ему обязательно припомнят сегодняшний день, когда в следующий раз будут сажать в кабинет, выделенный специально для «исправления». Чанбин мудак, но не глупый, чтобы жертвовать лишним часом на бесполезное протирание полок и вычищение пыли из-под парт. В конце концов на уроке можно отоспаться, а значит, и от него всё же есть какая-то польза. С такой мыслью Чанбин отходит от заплёванной ограды и, вальяжно двигаясь за друзьями, бредёт по контрастирующе чистой дорожке в сторону входа в место, где он впустую теряет половину своей жизни. Никто даже не удивляется, когда на пороге почти забитого кабинета появляется привычная компания отбитых и прокуренных. Чанбин незаинтересованно бросает взгляд на учительский стол и замечает, что тот пустует, — и о какой дисциплине может идти речь, если их собственный учитель нагло опаздывает, пользуясь своей должностью как прикрытием? Он усаживается на своё место, даже не удостоив одноклассников вниманием, как будто их и в помине нет. Он не обязан говорить с ними. Чанбин не вписывается в общую картину. Он — другой, он не безмозглый мальчик, что потакает прихотям учителей и родителей, для которых учёба — самое важное, что есть на Земле. Но таких, как он, единицы, а потому подавляющая часть окружающих раздражает его, а некоторые даже вымораживают. Он противно усмехается, когда замечает, как над ним привычно нависает чужая фигура. Не счесть, сколько раз на дню он оказывается «пойманным» и «обездвиженным». Вот только сам он себя в такие моменты чувствует лишь до жути развеселённым, но никак не загнанным в угол. Чанбин снисходительно поднимает голову и тут же встречается взглядом с наигранно холодным, поучительным, отчасти презрительным выражением лица, которому впору сниться в его личных кошмарах. Но по итогу оно предстаёт для него в качестве шутки, ежедневного развлечения. — Со Чанбин, — слышится твёрдый, тем не менее отдающий нотками раздражения голос. — Ли Феликс? — делая максимально невинное лицо, отзывается тот и ловит в чужих глазах отголоски подкатывающей истерики; Чанбин с непередаваемой радостью вкушает их. Староста одаривает его возмущённым фырканьем и достаёт из папки, которую держит в руках, небольшую записку. Чанбин заинтересованно следит за его попытками проучить или напугать, заранее продумывая план, как перевернуть всю ситуацию в свою пользу и выставить зазнайку проигравшим. Феликс опускает листок на парту, прямо перед сидящим, чтобы тот обратил внимание на написанное. — Здесь список нарушителей школьного устава, который я передам учителю Киму сразу же, как он придёт, — с явным предчувствием победы он проговаривает каждое слово почти по буквам. Чанбин бросает на бумажку мимолётный взгляд и тут же берёт её в руки. Он демонстративно поднимает лист с парты и чуть наклоняет голову, вновь обратившись к старосте: — А если я сделаю так? — и незамедлительно разрывает бумагу. На мгновение в классе повисает нервная тишина: одноклассники замирают, глядя на непроницаемое лицо Феликса, и не знают, что тот сделает. Чанбин торжествующе опирается на спинку стула и закидывает ногу на ногу. Неужели этот идиот реально подумал, что ему вернут список в целости и сохранности? Чанбин в очередной раз убеждается, что стоящий перед ним маменькин сынок на самом деле не имеет ни капли сообразительности, не говоря уже о мозгах. Он прямо-таки разочаровывается в нём, ибо от такого назойливого внимания становится скучно. Феликс следит за тем, как разорванные кусочки бумаги опадают на пол, и прокашливается в кулак. — Ты правда думаешь, что я отдам учителю Киму вырванный из записной книжки огрызок? — он вытаскивает из папки полноценный лист, на котором виднеется ровным почерком написанное заявление. Одноклассники будто по команде оживают, и то тут, то там слышатся весёлые смешки. — Хотел, чтобы ты ознакомился, но раз так, то не забудь убрать за собой, — он надменно оглядывает разозлённого парня. Чанбин хочет сказать ему пару ласковых, но дверь за чужой спиной внезапно распахивается, и в класс влетает растрёпанный преподаватель, который сразу же извиняется за своё опоздание. Феликс буквально расцветает, одаривая почерневшего Чанбина белоснежной улыбкой, и тут же разворачивается. — Учитель Ким! — громко окликает он; от его радостного тона у Чанбина вянут уши и внутри клокочет желание Феликса придушить. Лучше бы он и правда прогулял чёртов урок, ибо теперь ему всё равно обеспечен полноценный рабочий день в качестве никудышной уборщицы, которой предстоит отдраить целый этаж. Чёртов Феликс Ли, чёртов позер и выскочка. В эту самую секунду, когда в руки мужчины попадает злосчастный список, а вокруг, уже не скрываясь, смеются глупые одноклассницы, Чанбин даёт клятву, что утянет этого блюстителя порядка за собой в могилу.***
— Забыл верхнюю полку, — раздаётся где-то сбоку, когда Чанбин заканчивает протирать деревянный шкаф для учебников. Он нехотя оборачивается на до боли въевшийся в мозг голос и за секунду надевает на себя надменную маску, за которой скрываются неосуществлённые издевательства, раздражение и насмехательство. — Мне вроде бы не давали в пользование помощницу, — осматривая заметно повеселевшее лицо старосты, отвечает он. — А я и не помогаю, просто координирую твои непригодные для уборки руки, — слегка пожав плечами, отвечает Феликс и указывает пальцем на пыль, которую тот до сих пор не стёр. — Раз уж ты вызвался в одиночку нести наказание, то больше некому тебе напомнить, что до конца ещё целый час, — он не говорит — он пропевает. Чанбин закатывает глаза и думает, что перед ним стоит не добрейший юноша на свете, — как его между собой кличут девочки, — а самый настоящий демон. Феликс напрасно пытается его задеть: Чанбин нисколько не досадует от того, что пришлось взять всю вину на себя ради друзей, ибо это он каждый раз тащит их в курилку — можно сказать, что одиночное наказание оправдано. Чанбин разгильдяй, но ответственность за свои поступки несёт всегда. — А ты какого чёрта здесь забыл? Ещё не всех поставил на путь истинный? — ехидно спрашивает тот и специально отходит от указанного места, принимаясь протирать другой шкаф. Феликс усмехается. — Слежу за тобой. Одна из книг с грохотом падает на пол, отчего в воздух поднимается пыль. Чанбин громко возмущается, наклоняясь, чтобы поднять учебник по математике. — Не волнуйся, мне не нужна нянька, — он поднимается и ставит пособие обратно на полку. Староста маячит где-то за спиной, когда Чанбин решает демонстративно отвернуться и продолжить свои дела, надеясь, что если он закончит раньше, то его отпустят. Его и правда раздражает чужое присутствие, несмотря на то, что Феликс почти ничего не делает. Он ничего не делает, но будто наседает, давит одним своим дыханием и аурой правильности. Они мало общаются, но кого бы из себя светловолосый ни строил, Чанбин более чем уверен, что на самом деле всеми любимый староста такой же обдолбанный подросток с кучей проблем и разбитыми мечтами. Чанбин совершенно не верит, что стоящий позади него парень — эталон, ибо он мало того, что притворщик, так ещё и до жути занудный. По всей видимости, Феликс уходит обратно к столу, ибо Чанбин перестаёт ощущать его присутствие. Он почти не слышит, как тот передвигается, ибо он, словно кошка, не ходит, а крадётся. Это и правда начинает нервировать, особенно, когда староста возникает из ниоткуда и вырывает Чанбина из вороха собственных мыслей. Провинившийся оборачивается, чтобы удостовериться в том, что находится в классе не один, но, заметив, что в помещении ни души, вздыхает то ли от облегчения, то ли от досады. По сути, с ним можно было бы договориться. Чанбин слабо представляет, каким образом, но шанс есть всегда, а значит, даже неподкупный Феликс может пойти ему навстречу. Нужно только выяснить, как такое провернуть. Закончив с пылью, Чанбин кидает тряпку на пол, порываясь её затоптать, словно окурок, но тут же отдёргивает себя. Хочется курить. Он задумчиво жует губы и думает, что если старосты рядом нет, то никто и не спалит, если он вдруг улизнёт на каких-то десять минут — иначе он просто откинется посреди грязного кабинета. Взглянув на осточертевший пол, который, к слову, ему тоже предстоит отдраить, Чанбин обречённо закатывает глаза и вытаскивает из кармана чуть смятую пачку. Внутри: пять одиноких белых сигарет, один запах которых заставляет зажмуриться от желания сейчас же их поджечь. В голове Чанбина мелькает мысль закурить прямо здесь, посреди убогих парт и скрипучих стульев, тошнотворно зелёной доски и распахнутого настежь пластикового окна, но резкий скрип двери останавливает его ровно в тот момент, когда фильтр уже касается искусанных губ. Он громко вздыхает, всем своим видом показывая, что чужое возвращение — а его ни с чем другим нельзя спутать даже во сне — его нисколько не радует. От ежесекундного надзора хочется застрелиться. — Наверное, мне стоит сделать вид, будто я ничего не видел, — в голосе Феликса проскальзывают уставшие нотки, — иначе ты здесь будешь до самой ночи сидеть. Чанбин готов в эту же секунду достать зажигалку и поджечь чёртову сигарету, чтобы по всему классу разнёсся едкий дым, лишь бы не слушать противного старосту. В нём так и зверствует дух противоречия, ему до безумия хочется, чтобы Феликс взорвался из-за его выходки, хочется видеть, как вечно спокойный, поддельно уравновешенный парень выходит из себя и перестаёт играть хорошего мальчика. Никто никому не верит. Все хотят друг друга испытать. — Будет смешно, если меня оставят ещё на два часа за то, что я курил не возле школы, а в ней самой, — он специально поворачивается к Феликсу лицом и зажимает зубами фильтр. Старосту передёргивает, вот она — непереносимость нарушений правил, святая воспитанность. Чанбин усмехается и даже не пытается скрыть, что это откровенное издевательство над чужой нервной системой. Он следит за тем, как Феликс старается подобрать подходящие слова, чтобы отругать, переубедить, напугать, и насмешливо приподнимает брови, когда видит, что староста движется в его сторону. Кажется, наказание на Чанбина не действует, а даже наоборот — раззадоривает. Движения Феликса плавные, с точностью рассчитанные и не раз проигранные в воображении, поступь спокойная, неторопливая, выражение лица немного уставшее, но глаза — с чуть заметными крапинками азарта. Чанбин облокачивается на стол, не выпуская сигарету изо рта, и почти не двигается, когда Феликс оказывается к нему вплотную, словно бросает вызов и спрашивает: а что ты ещё можешь, кроме как писать грёбанные списки и стучать на своих одноклассников? Копна светлых волос оказывается прямо перед глазами Чанбина, когда Феликс резко оказывается рядом, а от сигареты остаётся только терпкий привкус на губах. На мгновение он чувствует запах чужого одеколона и растерянно вдыхает вместо табака аромат гибискуса. Он с недоумением смотрит на ухмыляющегося старосту, который отходит на несколько шагов и держит чуть покусанную сигарету. Феликс задумчиво крутит её в руках, явно о чём-то размышляя. Его низкий голос озаряет затаившуюся аудиторию: — Как насчёт заключить сделку, раз тебе не хочется выполнять наказание? На лице Чанбина расцветает дьявольская улыбка, — а вот и его шанс отсюда сбежать.***
Двери супермаркета закрываются за их спинами, и парни выходят на улицу, навстречу знойной жаре. Если бы Чанбина сразу оповестили о том, что ему придётся тащить огромную коробку с документами, будучи одетым в синтетическую рубашку, неистово прилипающую к спине, он бы моментально отказался. Но его заманили лисьи глаза и такое протяжное «ты поможешь мне донести, а потом можешь идти куда хочешь». И Чанбин не смог упустить такую возможность, ибо сидеть в четырёх стенах, шваброй и одним ведром куда хуже, чем обливаться потом и брести следом за надменным одноклассником. Никто не спешит начинать диалог, отчего вокруг устанавливается колющая тишина, нарушаемая лишь частым дыханием Чанбина из-за нагрузки. Он презрительно щурится на старосту, который убирает в рюкзак небольшой пакетик кошачьего корма. Если он собирается кормить своего питомца одним единственным пакетиком, то у него однозначно нет ни капли мозгов, — удивительно, — ибо стоит покупать корм оптом. Поэтому он насмешливо фыркает, равняясь с парнем, отчего их шаг становится одинаковым. — Собираешься заставить свою кошку голодать? — невзначай спрашивает Чанбин, у которого от скуки развязывается язык. Феликс поворачивает к нему голову и, чуть нахмурившись, осматривает сверху вниз, останавливаясь на коробке, откуда торчат листы помятой бумаги. — Еду покупают, чтобы кормить, — он смиряет чёрноволосого взглядом, который так и кричит: «ты что идиот». — Тогда боюсь, что твоя покупка подойдёт только для того, чтобы ей дразнить, — Чанбин пожимает плечами и смотрит на старосту прозрачным, изучающим взглядом. Не предупреждая, Феликс резко сворачивает в какую-то подворотню, оставляя Чанбина в растерянности следить за чужими передвижениями. Он громко фыркает и вновь следует за своим непутёвым спутником, который наоборот прибавляет шаг, отчего тот не может его догнать и плетётся позади. Вокруг высятся плетеные железные заборы, за которыми скрываются типичные жилые дома; Чанбин ловит себя на мысли, что никогда не забредал в эту часть района, отчего внимательно рассматривает каждый уголок и пытается построить в голове примерную карту местности, чтобы в следующий раз, если ему доведётся снова здесь оказаться, смочь отсюда выйти. Чанбин буравит взглядом прямую спину и расправленные плечи одноклассника, который даже не удосуживается проверить, идут ли за ним следом. Врождённое сопротивление Чанбина вновь диктует ему бросить свою ношу прямо на грязную землю и уйти восвояси, оставив старосту со своими замашками в этом странном месте. Но раз они договорились, раз за это он получит свободу на сегодняшний вечер, значит, он должен следовать условиям. И Феликс не представляет, каких усилий стоит Чанбину не высыпать эту гору бумаг и истоптать её прямо здесь и сейчас, изнывая от палящего солнца и желания вылить на себя все имеющиеся водные запасы планеты. Заметив издалека, как староста остановился, он облегчённо вздыхает и подходит ближе, обнаруживая его восседающим над небольшой ямой, из которой виднеются кошка и котята. Чанбин приходит в недоумение; последнее, о чём он думал, — что его одноклассник в свободное время подкармливает бездомных. Он аккуратно — насколько только возможно — ставит коробку и присаживается на корточки, не в силах противостоять духоте. Едва коснувшись мягких ушей потемневшей кошки, Феликс достаёт из рюкзака одноразовый пакет и убирает туда стоящую рядом с оградой грязную миску, поставив на её место новую. Чанбин тихо удивляется чужой подготовленности. В то время как староста разбирается с едой, кошка выглядывает из своего «дома» и внимательно смотрит на сидящего в стороне парня, который выглядит в этой подворотне до ужаса подходящим — небрежным, остервенелым, непослушным. Заметив, что им заинтересовались, Чанбин еле слышно подзывает к себе незнакомку, даже не надеясь, что та подойдёт. Слышится тихий писк котят, когда мама осторожным, изящным движением выбирается из ямы и медленно бредёт в сторону чуть улыбающегося Чанбина. Она останавливается в нескольких сантиметрах от его ноги и не решается к ней прижаться, всё ещё присматриваясь к черноволосому парню, в глазах которого несвойственное его внешнему виду умиление. Чанбин никогда никому не говорит о том, что коты — его слабость, ибо это не по-мужски и вредит его образу. Но сейчас, когда животное всё-таки решается подставить свою голову, чтобы её погладили, он не может сдержаться. И плевать, что застывший Феликс с изумлением наблюдает за ними. — Не думал, что тебе нравятся кошки, — когда они наконец оставляют подворотню за собой, с некой улыбкой проговаривает он. Чанбин вновь пыхтит над неподъёмной коробкой и до сих пор ощущает на своих ладонях прикосновение мягкой шерсти, которая кое-где клоками осталась на его чёрных штанах. — Не думал, что ты настолько двинутый, что подкармливаешь их после школы, — парирует тот, не желая обсуждать внезапно открывшуюся тайну своих предпочтений. — Вообще-то и до тоже, — простодушно отвечает Феликс. Чанбин улавливает незначительные изменения в чужом голосе: тот становится приветливее, пропадают стальные, надменные нотки. — Хочешь, можем делать это вместе, — зачем-то добавляет он. Из Чанбина вырывается не то смешок, не то вздох. Он с явным недоверием глядит на идущего рядом парня, которого, по всей видимости, разморило от жары. Чужое предложение само по себе является абсурдом, ибо из них точно не может выйти компания друзей, которая по вечерам спасает городских голодных животных. Их максимум — презирающие друг друга одноклассники. Вот только они уже давным-давно достигли этого самого максимума. — Нет, спасибо, — усмехнувшись, отвечает Чанбин, и ни одна мышца на лице Феликса не содрогается, словно он заранее ожидал такого ответа. — Как хочешь, — всё, что слышится в ответ.***
Наступает понедельник, который приносит с собой гулкий ветер и утреннюю свежесть, оседающую на траве еле заметной росой. Феликс чувствует себя превосходно, и ничто не способно испортить его боевой настрой. Он сидит в окружении многочисленных одноклассников, которые обсуждают местные новости и в целом не замечают, что до первого урока остаётся около двух минут. Староста сверяется со своими часами, предвкушая, как учитель Ким снова опоздает и у него будет ещё около пяти минут, чтобы оповестить своих дорогих друзей о предстоящих праздниках. Он с шумом выдыхает, когда видит в дверях чуть растрёпанного, вновь прокуренного до нитки Чанбина; чужой запах разбредается по всему классу, отчего некоторые громко возмущаются и просят использовать хотя бы одеколон, но тут же замолкают, когда в ответ слышат просьбу пойти куда-нибудь далеко и надолго. Одна из девочек хочет начать препираться, но моментально теряется, стоит чужому взгляду встретиться с её собственным. Все и правда боятся этого нелюдимого парня, что ещё неделю назад бормотал себе под нос уменьшительно-ласкательные клички для кошки. Феликс оставляет этот момент в секрете, но глубоко в душе убеждается, что сидящий в другом конце класса черноволосый противник человечества на самом деле не такой уж и опасный. Само собой разумеется, что между ними не возникает моментальной дружбы, но между ними и не разгорается новая вражда. Более того, за последние дни их отношения становятся спокойнее, словно штиль, предвещающий новую бурю. Чанбин просто игнорирует старосту, а Феликс закрывает глаза на чужие грехи. Когда в коридоре раздаётся звонок, из-за которого по классу проносятся одновременные вздохи и выкрики о желании пойти домой, Феликс поднимается со своего места и резво подходит к учительскому столу, заведомо зная, что некоторые одноклассники, включая самого «грозного», закатывают глаза. Он поворачивается к ним лицом и видит, как те нехотя переводят на него внимание, предвкушая услышать какое-то внезапное сообщение. — Думаю, никому не нужно напоминать, что эта неделя — праздничная, — некоторые кивают в знак подтверждения, в то время как большинство настораживаются. — Это значит, что нам предстоит ежегодная волонтёрская работа, — спокойно проговаривает он, совершенно не реагируя на чьи-то протесты с задних парт. Летняя волонтёрская работа — обязательное мероприятие для всех старшеклассников, во время которого они должны помогать в определённом месте с несложными обязанностями, чаще всего связанными с уходом за детьми или животными. Феликс до глубины души дорожит этой неделей, ибо именно в это время он способен максимизировать объём полезных дел. К тому же, это отличная возможность привлечь к волонтёрству своих непутёвых одноклассников. Среди нескольких компаний начинаются бурные обсуждения возможных вариантов, отчего староста несколько секунд вслушивается в постороннюю болтовню, что заполняет пространство. Из задумчивости его вырывает ярко контрастирующий, независимо от настроения похожий на рычание низкий голос. — А если мы откажемся? Феликс переводит внимание на вальяжно сидящего Чанбина, который привычно закидывает ногу на ногу и облокачивается на спинку стула. Какое-то время староста смотрит на одноклассника, и вдруг на его лице появляется улыбка, которая на первый взгляд кажется равнодушной, но если приглядеться, то в ней можно различить угрозу. — Тогда в графе внеклассной деятельности у вас будет стоять длинный прочерк, — с нескрываемой издёвкой отвечает Феликс. Возражения стихают сами по себе, ибо никому не хочется лишний раз возиться с внеклассными часами, которые нужно потратить на школьную деятельность. Все прекрасно понимают, что подработка — лучший вариант получить хороший балл и забыть об этом раз и навсегда. — В этом году нам достались обустройство и уборка парка, — поясняет староста. — Начало завтра в девять часов утра, всю подробную информацию можете прочитать здесь, — он поднимает небольшую стопку листов, на которых в столбик написаны все требования и возможные виды деятельности. Пока Феликс принимается раздавать инструкции, в кабинет влетает учитель Ким, и староста мысленно даёт себе пять за вовремя выполненное поручение. Он привычно игнорирует безответственного преподавателя, который ежедневно извиняется за опоздания, и обходит ряды, периодически отвечая на чьи-то вопросы. От чужой заинтересованности у него начинает подниматься настроение ещё сильнее, чем прежде, отчего он уже не сдерживает победную улыбку, подходя к последним одноклассникам, среди которых сидит приунывший Чанбин. Старосте приходится остановиться возле черноволосого, ибо листы склеиваются между собой и их нужно осторожно разделить. Он почти не обращает внимания на парня, который в свою очередь внимательно оглядывает его внешний вид. — Неужели, это та самая стопка, которую мне пришлось тащить? — негодующе спрашивает Чанбин. — Одна из, — спокойно вторят ему. Разобравшись с непослушными листами, Феликс чувствует на себе насмешливый взгляд и уже мысленно готовится к нападению, ибо краем глаза замечает, как одноклассник меняет позу и подставляет руку под подбородок. — Кажется, тебе до ужаса не терпится засадить себе пару заноз и обваляться в грязи, — протяжно сообщает Чанбин, отчего староста всё же переводит на него ни капли не растерянный взгляд. — Мне? — Феликс аккуратно опускает рядом с ним бумагу и усмехается. — Я буду курировать, а вот в грязи копаться предстоит тебе, — он одаривает Чанбина пренебрежительным прищуром и отходит в сторону, слыша за своей спиной нечто, напоминающее проклятие.***
Толпа нетерпеливых подростков обступает преподавателя Кима, который изо всех сил пытается перекричать взбалмошных детей и объяснить их дальнейший план действий. Феликс с сочувствием наблюдает за чужими потугами, но тем не менее не вмешивается, предпочитая оставаться в стороне. Сегодняшний день обещает быть не таким жарким, — погода решает сжалиться над ними, позволяя сажать деревья и облагораживать клумбы без лишних потерь. Почувствовав на себе тяжёлый взгляд, Феликс медленно поворачивает голову и натыкается прямо на нахмуренного Чанбина. Он одет в обычную чёрную футболку и свободные штаны, из-за чего Феликс с непривычки теряется, ибо, можно сказать, впервые видит одноклассника в повседневной одежде. И это нисколько не удивительно, ведь до сих пор они никогда не виделись вне школы. Даже в прошлом году они не встречались, ибо Чанбин пропустил все праздники. Громко переговариваясь, одноклассники делятся на небольшие группы и расходятся в разные концы парка. Феликс остаётся на месте, смотря вслед уходящим парням, в числе которых идёт недовольный жизнью Чанбин, и усмехается, когда издалека доносится чужое ворчание. Час тянется за часом, наступает полдень, а вместе с ним — долгожданный перерыв. Общий сбор происходит под длинным, специально подготовленным тентом, под тенью которого стоит стол и десяток бутылок уже остывшей воды. Феликс не садится рядом с уставшими и грязными из-за земли одноклассниками, а предусмотрительно обходит каждого и раздаёт необходимые вещи в виде салфеток, еды и пластырей. Периодически он выслушивает предложения по поводу обустройства того или иного уголка парка, записывая их в телефон. Ему нравится, что среди собравшихся есть люди, которым действительно важно сделать это место лучше, украсить его. Девушки громко благодарят за помощь и интересуются, не устал ли он, на что Феликс лишь улыбается и говорит, что о нём точно не стоит беспокоиться. Если дела пойдут плодотворно, то они смогут уложиться до пятницы и спокойно уйти на выходные. Феликсу очень хочется, чтобы у них так и получилось. И потому он принимает решение с завтрашнего дня также участвовать в работах, а не только следить за порядком, ибо с этой задачей вполне справится и один учитель Ким. Он доходит до середины стола, раздавая необходимые медикаменты и наставления, когда с другого конца слышатся возмущённые мужские голоса. Феликс мигом переводит всё внимание на громкоговорящих и даже не удивляется, увидев чем-то взбешённого Чанбина, который, жестикулируя, ругается с одним из одноклассников. Староста не может понять, в чём заключается их спор, ибо стоит слишком далеко, а потому решает подойти ближе. Он останавливается в метре, молча вслушиваясь в брань, что становится единственным звуком в этом углу, — все остальные благоразумно замолкают. Спор не заканчивается, только набирая обороты. Феликс всматривается в раздражённые лица парней и приходит к выводу, что если их не остановить, то кто-нибудь обязательно натворит дел. Как только он собирается открыть рот, чтобы попросить всех успокоиться, одноклассники вскакивают и начинают кричать друг на друга. Старосту передёргивает от их запала, ибо в обычное время таких сцен не увидеть, а парни ведут себя благоразумно — по крайней мере, один из них. Окружающие настораживаются, улавливая сгущающуюся атмосферу. Чанбин уже не скрывает своего внутреннего порыва подраться, из-за чего сидящие рядом люди просят его успокоиться и сесть обратно, в то время как второй виновник огрызается сильнее, провоцируя. Феликс до последнего надеется, что они одумаются, веря в то, что черноволосый всё же не обделён здравомыслием. Но стоит им впасть в состояние зверей, как он срывается с места. Он буквально втискивается между ними, оказываясь лицом к злому Чанбину, из ушей которого едва ли не валит пар. Только чудом взбешенный парень останавливается, почти занеся кулак для того, чтобы ударить такого же безумного. Феликс чувствует внезапный выброс адреналина от своей выходки, ибо ещё секунда — и он бы получил удар вместо того, кому он предназначался. Чанбин испуганно замирает, не ожидая чужого внезапного появления, а стоящий позади Феликса парень тактично затыкается и, видимо, пытается придумать путь к отступлению, чтобы небесная кара не снизошла и до него. — Со Чанбин! — староста, определённо, обожает называть его полным именем. — Какого чёрта ты тут забыл!? — вырывается у Чанбина прежде, чем он успевает сообразить. Он устало выдыхает, теряя былой запал, который с такой лёгкостью охватил его пару минут назад. Феликс темнеет — если бы он сейчас не встал перед этим идиотом, им бы всем грозило наказание. И старосте — больше всех, ибо это он должен следить за порядком. А значит, его главная задача — чтобы никто даже подумать не мог всё испортить. Но, как ни странно, тот, за кого он больше всего волновался, и оказался его проблемой. — Какого чёрта ты себе позволяешь! — парирует он, и его голос приводит остальных в немой ужас, ибо он впервые за последние месяцы кричит. Феликс Ли кричит. Оцепенение передаётся и Чанбину, но он быстро берёт себя в руки и лишь усмехается. А в глазах — победные фанфары, как будто он только что выиграл миллион в лотерее. Феликс еле сдерживается, чтобы не впасть в истерику из-за этого ненормального, который одним своим дыханием умудряется отравлять его жизнь. За что Чанбин родился таким придурком? — Пойдём, — Феликс, не церемонясь, хватает его за руку и тащит в сторону небольшого склада для инструментов. Чанбин не успевает сказать и слова, пятясь за старостой и оставляя за собой заинтересованных одноклассников, которые всё же удерживают себя на местах. Видеть Феликса в подобном состоянии — страшно, а влезать или мешать ему — равняется самоубийству. Буквально втолкнув парня внутрь помещения, Феликс почти срывается, чтобы тут же извиниться за неосторожность. Но успешно подавляет в себе такое неуместное желание, закрывая дверь. Они остаются одни среди гор лопат и каких-то странных грабель. Староста молчит, понемногу приходя в себя, и смеряет взглядом отчего-то довольного Чанбина, который самоуверенно подпирает стену ногой и надменно оглядывает его. Феликсу кажется, что стоящий перед ним парень — редкостный кретин, чьи руки стоит связать, иначе он запросто разрушит ими целый мир. Странная смесь яркого огня и ночной темноты внутри Чанбина рождает беспокойные желания и неукротимость духа. Он не отдаёт себе отчёта, когда хочет что-то сделать. Как будто ему полностью плевать на последствия, словно ему хочется лишь навредить и сломать. Феликс не может простить чужого безрассудства. — Вот скажи мне: неужели так сложно контролировать себя? — немного помолчав, поучительным тоном спрашивает Феликс. Чанбин театрально закатывает глаза и пытается сделать вид, будто их диалог доставляет ему нескончаемую скуку. — Думаешь, будучи тупым пацифистом, сможешь переучить меня жить? — вопросом на вопрос отвечает тот. — Ты и сам прекрасно понимаешь, что словами нельзя решить всё. От негодования голос Феликса становится выше. Его передёргивает от откровенного издевательства. — Ты только что собирался подраться из-за глупого спора, — он снова кричит, ибо не может больше сдерживать бушующие из-за чужой глупости эмоции. Их разговор похож на комедию — до безумия бестолковую. Феликс нервно одергивает футболку и смотрит на Чанбина, как на что-то необычное, будто восьмое чудо света. Вот только лучше бы он никогда не видел его, лучше бы он не слушал того бреда, что только что Чанбин произнёс. Он из последних сил не позволяет отвращению окутать своё сердце. — Всё было сделано с расчётом, что нас остановят, — Феликс не верит ему, ибо чужая злость не выглядела поддельной. — Провокации и ничего больше. Чанбину нечего сказать, ему нечем объяснить свою несдержанность. Он прикрывается несуществующими расчётами, и Феликса колотит от его глумления. Чёртов Со Чанбин невыносим от начала и до самого конца, он — исчадие ада, в чём Феликс убеждается сполна. — Хочешь меня ударить? — подходя чуть ближе к взъерошенному парню, спрашивает Чанбин. — Я ведь знаю, что хочешь, — ещё шаг. — Все хотят, вот только кто-то прикрывается, а кто-то не сдерживается. Феликс вскидывает голову и встречается взглядом с насмехающимся, издевающимся прищуром. Его бросает в ужас от осознания, что перед ним находится сущая катастрофа. Он не может понять, каким образом в итоге над ним взяли верх эмоции, ибо сейчас не он должен изрыгать из себя злость и отмахиваться от чужого наступления. — Ты — самый невыносимый человек, которого мне когда-либо доводилось встречать, — почти шипит он, отходя от надвигающегося Чанбина. — Удача, не правда ли? — заносчиво спрашивает тот и останавливается, больше, видимо, не желая сокращать между ними расстояние. — Настоящее проклятие, — раздражённо бросает Феликс и захлопывает за собой дверь.***
Вокруг разбросаны садовые приборы и несколько пар использованных перчаток, испачканных чуть влажной землёй; по периметру стоят небольшие клумбы с ростками цветов и кустов, возле которых уложены пакетики с семенами. Чанбин осматривает все эти богатства с усталостью и скептицизмом — работы ведутся уже третий день, а парк всё ещё не вычищен от мусора, что лежит буквально в каждом углу. Он проходит мимо горбящихся над посадкой одноклассников и двигается в сторону своей небольшой группы, которой предстоит сделать последний обход всей территории и собрать остатки бутылок и стекла. Невольно засмотревшись на миниатюрных одноклассниц, что стоят в центре аллеи и раздают прохожим листовки с информацией о парке, Чанбин от зависти громко фыркает — вот кому точно не нужно надрываться, стоят посреди дороги и радуются. Если бы он мог, то вместо собирания мусора пошёл бы к ним, но, не обладая привлекательной внешностью и дружелюбием, он только распугает народ. Откуда-то сбоку раздаётся хриплый голос, отчего Чанбин оборачивается и замечает сидящего на траве старосту, который аккуратно управляется с посаженными цветами. Кажется, тот обращается к собирающейся куда-то уходить однокласснице. Чанбин усмехается, решая пойти к друзьям чуть позже, и бесшумно, насколько позволяют тяжёлые кроссовки, подходит ближе к ничего не подозревающему парню. Феликс самозабвенно колдует над клумбой и даже не обращает внимания, когда рядом, словно призрак, возникает предвкушающий очередное представление одноклассник. Чанбин рассматривает чужую чуть потную шею и невольно поднимает взгляд на мочку уха, в которой неожиданно поблёскивает серебряная серьга. Он удивляется, ибо раньше никогда не замечал, чтобы у старосты были проколоты уши. И тем не менее, ему однозначно идёт. Немного подумав, Феликс разминает затёкшие плечи и вновь склоняется к растениям. Похожая на оскал улыбка трогает губы Чанбина, и он неаккуратно садится рядом на корточки. — Не думал, что ты на что-то горазд, не считая доносов и криков, — насмешливо проговаривает он. Передёрнувшись, Феликс поворачивается к нему лицом и сразу же закатывает глаза. — Опять ты, — и Чанбин удовлетворённо хмыкает. За последние сорок восемь часов это их первый более-менее нормальный диалог, во время которого Феликс не игнорирует его или не уходит. Но именно из-за чужого нежелания разговаривать, в голове Чанбина появляется пункт максимально достать старосту. И если одного эта идея приводит в экстаз, то второй только и может, что сетовать на свою несносную жизнь. — Помнится, кто-то мне говорил, что не будет копаться в грязи, — задумчиво, проговаривает Чанбин, демонстративно потирая подбородок. Феликс смотрит на него с нескрываемым раздражением. — Планы поменялись, а вот тебе, кажется, ещё следовало бы пойти по своим делам, — он оборачивается к вернувшейся девушке и с благодарностью забирает у неё бутылку воды. Чанбин провожает удаляющуюся одноклассницу нечитаемым взглядом и вновь переводит всё внимание на уставшего парня. — Кажется, кто-то просто любит врать, — преспокойно отвечает тот. Изогнув бровь, Феликс отрывается от земли и выпрямляется, полностью поворачивая голову в сторону надоедливого парня. — Знаешь, Со Чанбин, — он аккуратно ставит колено на газон и наклоняется к ухмыляющемуся однокласснику, — кто-то любит врать, а кто-то притворяться. Черноволосый не успевает сообразить, прежде чем видит перед собой наигранно впечатлительный взгляд, а после ощущает на своих щеках неприятное трение грязи и резиновых перчаток. — Что ты… — но его тут же перебивают. — Ой! — громко удивляется Феликс и мигом убирает свои руки с чужого лица, отчего на нём остаются грязные разводы и трава. Как только староста отстраняется, в его глазах начинают играть настоящие бесы, отчего Чанбин готов в эту же секунду вскочить и отправить этого придурка в мусорный бак вместо пластиковых бутылок. Чёртов Феликс Ли. — Чанбин? — позади слышится недоуменный голос одного из друзей, который, очевидно, пришёл за ним. Названный в последний раз испепеляет старосту взглядом и оборачивается. — У него небольшие проблемы, — театрально сообщает Феликс подошедшему, — один он точно не справится, — любая труппа позавидует артистизму, с которым он проговаривает эти слова. Пока Чанбин пытается разобраться с настойчивым одноклассником, Феликс спокойным шагом уходит восвояси, больше ничего не говоря. Глядя на то, как расправляются чужие худощавые плечи, Чанбин хочет догнать несносного старосту и уложить носом прямо в асфальтированную дорожку, чтобы тот навсегда запомнил, что подобные шутки не проходят даром. Но всё, что он может сделать, — гневно сплюнуть Феликсу вслед.***
Дождь бьёт по декоративным камням; стремительные капли опадают с деревьев и только-только раскрывшихся бутонов. Феликс быстрым, насколько только возможно, шагом движется в сторону предполагаемого укрытия — небольшого навеса над складом. До основного пункта сбора он уже не успеет дойти, иначе полностью промокнет. А это может быть чревато простудой, поэтому лучше он останется здесь и переждёт непогоду. Он корит себя за невнимательность, ибо утром специально проверял прогноз, но всё равно не взял зонтик; за нерасторопность, ибо давным-давно должен был вернуться из другого конца парка к остальным, но решил задержаться возле вывески о пожертвованиях для детского дома. Быстро шлёпая по только что образовавшимся лужам, он доходит до навеса и глухо взвизгивает, когда почти наступает на сидящего на корточках Чанбина, что тенью притаился около стены. — Твою мать, — матерится черноволосый, когда практически сваливается на мокрую плитку из-за неосторожного Феликса. — Смотреть надо, где сидишь! — восклицает тот и пробегает мимо, оказываясь под спасительной крышей. Чанбин провожает его убийственным взглядом и отворачивается к дождю, который со всей силы стучит об козырёк. Феликс не обращает на него внимания, осторожно стряхивая с волос капли и выжимая кофту, которой до этого укрывался. Мокрая футболка прилипает к телу, отчего становится неприятно и холодно, стоит подуть даже малейшему ветерку. В воздухе витает живительная свежесть, которая была, как дыхание, необходима, ибо предшествующая жара буквально убивала. Парк моментально пустеет: люди уносятся в ближайшие здания. Заметив бегущую одноклассницу, Феликс усмехается, но ничего не говорит, глубоко в душе всё же надеясь, что она не заметит их маленького пристанища, потому что здесь и так не слишком много места. Но она даже не смотрит в сторону притаившегося склада и со всех ног несётся дальше, скрываясь из виду. Феликс инстинктивно принюхивается, когда ощущает внезапно появившийся запах табака. Он поворачивает голову к расположившемуся почти у самого конца стены Чанбину и еле заметно морщится, замечая в его руках тлеющую сигарету, а над головой — мягко развевающийся дым. Чанбин словно не замечает Феликса, который стоит в нескольких метрах, хотя больше похоже, что он просто игнорирует его присутствие. Переведя всё внимание на притихшего парня, Феликс, сам того не понимая, начинает следить за плавными движениями его рук и ядовитым дымом, что вырывается из чужих губ неосторожными выдохами. Он смотрит на курящего Чанбина и понимает, что тот курит до ужаса некрасиво, неэстетично, отчего хочется тут же вырвать у него эту самую сигарету и отправить её в ближайшую мусорку: он делает глубокие затяжки, отчего его щёки вытягиваются, а брови сходятся на переносице; он держит фильтр не между пальцами, а прямо подушечками; иногда он специально, почти профессионально, выдувает колечки, которые тут же растворяются, но так манят взгляд Феликса за собой. Чанбин выглядит на фоне кремовой стены кошмарно, словно лишняя клякса чёрной краски, и табачный дым вокруг погружает его в серый плен. Феликс смотрит на безобразно собранного Чанбина и чувствует, как утопающий в лёгких дым медленно разбирает его по кусочкам. Над чужой головой высится небольшая вывеска с просьбой не курить, и Феликсу кажется, что это и есть вся жизнь Чанбина — нарушать правила, плевать на законы и закидывать общее мнение глубоко в ящик. Дым рассеивается прямо возле знака, и выглядит эта картина до странности правдиво, ибо курящий Чанбин рушит одним своим присутствием действительность, меняет её по своему желанию, интерпретирует по велению своего потемневшего сердца. Чанбин так и кричит, что для него не существует никаких правил, кроме собственных. И Феликсу хочется влиться в его правосудие. — Знаешь же, что курение загрязняет природу? — осторожно присаживаясь рядом, спокойным тоном спрашивает Феликс и смотрит на чужой острый профиль. Чанбин убирает сигарету и поворачивает голову к Феликсу, тут же опустив взгляд на его мокрые щёки, по которым мелкой росой разбросан дождь. — Мне всё равно. — А ты знаешь, что здесь нельзя курить? — и аккуратно поднимает руку, указывая на висящую табличку; чужой взгляд следует от его лица за ладонью. — И что? Феликс смотрит в чуть уставшие глаза напротив и видит в них пропасть, которая ничем не заполнена — просто яма. В груди рождается непонятное желание заполнить её чем-нибудь: сладостями, солнечным светом, тропическими растениями, — чем угодно лишь бы там была жизнь. Лишь бы в глазах Чанбина плескалась жизнь, а не приевшаяся ненависть. И ведь Чанбин способен впустить других, Феликс больше, чем уверен, что находящийся перед ним парень — не простая оболочка, что в нём есть настоящие чувства, мечты. Пусть даже и скрытые, никому ни разу не показанные, но они, определённо, — есть. Чанбин не может просто быть, не может просто существовать и портить окружающий мир своими глупыми поступками и непослушанием. Он не отрицательный герой какой-то драмы. Он нечто большее — тот, кто должен изменить ход истории, внести в неё краски, пусть даже и тёмные. Он должен повернуть повествование в совершенно другую сторону, заставить его сиять ночными звёздами и облаками проливать слёзы. — Ты сопротивляешься, — почти шепчет Феликс, обращаясь скорее к непрекращающемуся дождю, нежели чем к незаинтересованному Чанбину. Поднеся фильтр к потрескавшимся губам, Чанбин опаляет затылок старосты непроницаемым взглядом и ждёт, когда тот вновь обернётся. Феликс, желая услышать реакцию на свои слова, переводит на него чуть расплывшийся взгляд. — Я играю, — он делает глубокую затяжку, еле заметно придвигаясь ближе, и в ту же секунду выдыхает никотин прямо в чужие выжженные краской волосы, отчего дым, рассеиваясь, кажется маленьким пожаром. Феликс закашливается от внезапного едкого запаха, но не отсаживается, ибо от влажности с каждой минутой становится всё холоднее, а рядом с Чанбином хоть немного тепло. — Почему? — сипло спрашивает староста, стараясь согреть свои руки. — Потому что так моя жизнь хоть чем-то отличается от остальных, — выбрасывая окурок куда-то в мокрую траву, отвечает он и опускает взгляд на красноватые косточки, выделяющиеся на бледных кистях замёрзшего Феликса. Феликс внимательно следит за тем, как бурные капли избивают внезапно вторгнувшуюся на их территорию истлевшую сигарету, и подавляет в себе желание сорваться с места и подобрать её, чтобы выкинуть. И Чанбин знает об этом, знает и низко смеётся. — Здесь нельзя мусорить? — переводя тему, невинно спрашивает он. Несколько секунд Феликс молчит, сильнее кутаясь во влажную кофту. — Твоя жизнь всегда будет отличаться от других, — игнорируя чужую издёвку, проговаривает он и смотрит прямо в карие глаза, что так внезапно находят его собственные. — Потому что каждый человек — особенный. — Получается, я тоже — особенный? — с усмешкой уточняет он, явно не веря в его слова. — Более чем. Слышится хриплый смех, который тут же сменяется болезненным кашлем. Феликс глядит на чуть скорчившегося Чанбина, который всем своим видом пытается бороться с нависающей реальностью. Он хочет сказать, что даже так, со всей своей отчуждённостью и враждебностью, Чанбин заслуживает называться неповторимым. Потому как больше никто на всей планете не будет таким же озлобленным, полумертвым внутри, но при этом будет громко смеяться и с упоением гладить животных, скрывая своё тоскующее сердце за семью печатями. Чанбин словно горстка пепла в руках Феликса, которую тот пытается воскресить. — Тогда одинаковых не существует? Позволив себе еле заметную улыбку, Феликс откидывается головой на стену и рассматривает чужой тонкий шрам над бровью. — Есть похожие, но не одинаковые. И Чанбин снова смеётся, но на этот раз чуть тише, явно не желая заливаться кашлем. — Я рад, что нас это не касается. — Хочешь сказать, что у нас с тобой ничего общего? — Хочу сказать, что мы — полные противоположности. Настаёт очередь Феликса смеяться, но не заливисто, а чуть слышно, скорее про себя, чтобы никто не услышал его задорного и отчего-то грустного порыва. Они и правда ничем не похожи, словно они — день и ночь, свет и тень, красный и синий, белый и чёрный, целый и разрушенный, живой и мёртвый. Словно они — южный и северный полюса, которым никогда не встретиться. Но они здесь, под кровлей крыши, сидят в сантиметрах друг от друга и вдыхают один воздух на двоих. Как будто они нарушают все законы природы, находясь вместе. Но тогда почему это выглядит так правильно и кажется единственным верным исходом? Потому что Чанбин изрезал полотно истинности, а Феликс, недолго думая, поддался его воздействию. Но в последнее мгновение вместо того, чтобы разорвать его напополам, — склеил воедино.