Пленник Мохенджо-Даро

Санджив старался держаться на шаг позади господина. Его роль при новом хозяине пока что была ему не до конца ясна. Однако, Динеш сказал, что собирается пользоваться им не только для постели — и из этого Санджив делал вывод, что ему следует вести себя так, как мог бы вести себя воин, сопровождающий знатного господина — а именно, приготовиться защищать и быть начеку. Быть начеку рядом с Динешем оказалось довольно трудно. То и дело взгляд Санджива цеплялся за копну чёрных кос и его тянуло улыбаться. Он пока не знал, что ждёт его в новом доме, но исходя из всего, что успел увидеть, был уверен, что здесь будет лучше, чем в монастыре. Не то чтобы Сандживу не нравилась та жизнь, которой он жил… Скорее, он просто не знал иной. Всё его время занимали бесконечные тренировки с различными видами оружия. Любая провинность, как верно заметил Динеш, влекла за собой наказание. Пожалуй, наказания были одним из немногих развлечений. И не только Санджив научился получать от них своеобразное удовольствие. Если блокировать боль учили сами наставники, то как превратить её в возбуждение, рассказывали друг другу ученики. Редкие поручения Господина вносили толику разнообразия в бесконечную череду дней, наполненных самосовершенствованием, тренировками и медитациями. И в эти-то недолгие выходы во внешний мир мальчики успевали немного узнать о том, что бывает другая жизнь. Санджив не знал, мечтал ли о внешнем мире кто-то, кроме него. Однако, бежать не решался никто. Не решился бы и он — если бы Динеш так хитро не подкупил его совесть. Если бы эти чёрные косы не заставили Санджива забыть про страх. Дорога сбежала к берегу озера, и теперь по левую руку от путников тянулась кромка воды, блестевшая на солнце. Здесь, в императорском дворце, вроде бы было всё то же, что и в окрестностях монастыря — и в то же время, всё это было иным. Другие деревья, другие облака. Воздух гуще и тяжелей. Ароматы цветов делали возбуждение, пылавшее в теле Санджива всё утро, только сильней. И с каждым шагом страх, что прошлое нагонит его, становился всё сильней. Впервые в жизни у Санджива появилось что-то, что он не хотел бы потерять. «Разве тебе было плохо?» — спрашивал он сам себя. И хотя ещё сутки назад Санджив не мечтал ни о чём другом, кроме как вернуться домой, теперь он отчётливо понимал — да. Он не хочет туда, где не будет этих чёрных демонских глаз. Туда, где не будет надежды испытать прикосновение господина ещё раз. — Санджив!.. Похоже, господин окликал его уже не впервые, потому что на лице раджи появилось удивлённое напряжение. — Простите, господин, — несмотря на провинность, Сандживу захотелось улыбнуться, но он сдержал себя. Динеш стоял спиной к берегу и смотрел на невольника. Видимо, ему пришлось остановиться, чтобы привлечь внимание раба. «Ему надо было стать танцовщиком, а не воином», — невольно подумал Санджив, разглядывая тонкие черты лица, и тут же одёрнул себя: «И почему он до сих пор не выписал тебе плетей?..» — подумал пленник, скосив глаза к поясу господина. «Видимо потому, что забыл взять орудие наказания с собой». — Хочу уточнить, что ты понимаешь, чего я от тебя жду. Динеш пристально вгляделся в лицо раба, и тот кивнул. — Когда мы окажемся на месте — не привлекай к себе внимания. Что бы ни произошло, молчи и ни слова не говори. Присматривайся и приглядывайся ко всему, что происходит кругом — ты станешь второй парой моих глаз и ушей. — Этот разговор может принести вам вред? Динеш на мгновение поджал губы. — Любой разговор в стенах дворца может принести мне вред. Я предпочёл бы провести лето в окружении вооружённых врагов, а не тех, что находятся здесь… Впрочем… — он сделал паузу, размышляя, — у царевича Савитара достаточно дел, помимо того, чтобы строить мне козни . Он занятой человек и довольно серьёзный. Его готовят в наследники, и, насколько мне известно, все его помыслы связаны с познанием мудрости управления государством. — Если вы так думаете, то, видимо, плохо его знаете, — вырвалось у Санджива. Динеш с удивлением и интересом склонил голову на бок и теперь задумчиво смотрел на него. — Хотел бы я знать, что ты имеешь в виду. У тебя есть основания так говорить?.. Санджив отвёл взгляд. — Я просто не верю, что кто-то из людей может мыслить только о долге, мой господин. Санджив замешкался. Вторая клятва, которую он дал, не позволяла врать, но первая не позволяла ему рассказать о том, что он уже видел этого молодого мужчину по имени Савитар. Не раз и не два тот наведывался в монастырь, но задания, которые он давал мальчикам, не имели ничего общего с их настоящим предназначением. И Господин ничего ему не запрещал. Теперь Санджив понимал почему — царский сын. Вот кем был этот человек. — Там, где я рос, — осторожно сказал он, — нас всех учили, что нет иной правды, кроме долга. И каждой ошибке, как вы верно догадались, сопутствовала боль. Ни словом, ни делом мы не должны были показать, что можем думать о чём-то, кроме приказов, которые отдаёт нам господин. Как думаешь ты, господин Аджупур, наши помыслы могли быть так же чисты? Динеш вздрогнул. Не столько от слов Санджива, сколько потому, что тот назвал его именем, которое никогда не звучало при дворе. Сделал глубокий вдох, успокаивая сердцебиение, и как мог спокойно сказал: — Никогда не называй меня так. Теперь уже Санджив с удивлением смотрел на него. — Я пасынок махараджи. У меня нет и никогда не будет другой семьи, — Динеш прикрыл глаза, сражаясь с воспоминаниями — теми немногими, которые оставались у него от дома Аджупур. Сад — другой, где запахи свежей и вместо озера течёт река. Лицо матери. Её улыбка. Шершавые руки отца. Качнул головой. — Не знаю, Санджив, — продолжил он, силясь сосредоточиться на разговоре. — Я не так хорошо знаю души людей. Моё дело — война. Там проще и честней. Так что, будь моя воля — я предпочёл бы не гадать, что творится у Савитара в голове. — Но вам придётся, — тихо закончил Санджив за него. — Придётся, — согласился тот. — И после твоих слов я тем более хочу тебя предупредить: ты красив телом и лицом. Царевич Савитар может… проявить к тебе интерес. Санджив невольно передёрнул плечом. Собственные воспоминания на мгновение ослепили его. Крики. Обнажённое тело того, кому едва разрешили брать в руки железный меч. Моложе его. Но были и старше. И никогда — он. — Нет, он никогда не выберет меня, — произнёс он, и сам понял, что говорит, только услышав эти слова. Если до того Динеш смотрел на него испытующе, то теперь во взгляде раджи читался явный вопрос. — Я хочу сказать, — поправился Санджив, — что вы преувеличиваете мои достоинства, — и невольно улыбнулся, — хотя мне и приятно, что вы считаете меня красивым. Но так думают далеко не все. Динеш продолжал насторожённо смотреть на него. — И всё же — я тебя предупредил. Ты не обязан выполнять его приказы. Но я — обязан. У меня нет желания делиться тобой. Но получится ли сохранить тебя только для себя… я не могу обещать. Слова Динеша неприятно проскребли по груди, но Санджив кивнул. — Я понимаю, — тихо сказал он. — Сделаю всё, чтобы вас не разочаровать. Динеш какое-то время смотрел на Санджива. Он говорил очевидные вещи, но ему самому было тошно от того, что приходится их говорить. «Не надо было брать его с собой, — вертелось в голове, — не надо… пока не убедишься, что он верен тебе. Что стерпит для тебя всё». «А иначе что? — тут же насмешливо отвечал он самому себе. — Боишься, что он перестанет смотреть на тебя вот так… как смотрел только что? Перестанет и будет прав, потому что ты слабак. Ты ничего не решаешь в этом дворце. Ты не способен постоять даже за себя. А решил завести… Кого ты решил завести, Динеш? Кем ты представил его? Друг у тебя уже есть. И ты знаешь, что другого не найдёшь. Мало ты обманывался в людях, когда тебе так хотелось верить им?» «Да что с тобой?» — думал он. «Это просто раб. Мало ты видел, как к столу подают рабов?» Мысль не успокаивала, и Динеш продолжал: «Ты его спас. Если бы не ты, его истерзанное тело прямо сейчас глодали бы падальщики. Он умер бы с позором. Не как мужчина, не как воин… даже не как раб». В голове Динеша абсолютно не к месту появился образ коня. Жеребца подводили к обнажённому Сандживу, распятому на колодках. Дёргался бы он? Санджив был покорен сейчас, но Динеш помнил, как он вырывался из рук стражей вчера. «Он не вырвался, потому что понимал — здесь некуда бежать. И ты… Не потому ли он согласился быть с тобой, что единственным выбором была долгая и позорная смерть?» От последней мысли Динешу стало грустно, и он поджал губы, удивляясь тому, что успел напридумывать себе. «Он просто раб», — упрямо повторил молодой раджа, — «Вот и относись к нему как к рабу. С чего ты решил… что он может стать человеком для тебя? Чего ты от него ждёшь?». Динеш знал, но боялся признаться самому себе. «Какой же ты идиот. И даже этот раб разбирается в людях лучше тебя. А ты… на что ты надеешься, слуга махараджи? Изгнанник из своего дома и приживала в чужом. Ты враг всем и этому человеку… Этому рабу ты тем более враг. Ничего иного он не может думать о тебе». С каждым мгновением Динеш всё сильнее мрачнел, пока стыд за то, что ему, возможно, придётся сделать, не вытеснила злость. — Приказ ты понял, — твёрдо закончил он. — Это всё. Динеш отвернулся и двинулся дальше вдоль берега. Беседка уже виднелась вдалеке — до неё оставалось не больше пары десятков шагов. Отсюда, с тропинки, бежавшей вдоль кромки озера, можно было различить изящные деревянные колонны, украшенные резьбой. А между ними, полулёжа на шёлковых подушках, устроился Савитар. Он сидел в тени, задумчиво потягивая кальян и изредка вытаскивая из горы сладостей виноградину или цукат. Савитар был молод и красив, но после слов Санджива, Динешу почудилась на лице старшего принца приторная испорченность — та же, какую он давно уже замечал в складках губ его младшего брата Вишну. «Он имеет на неё право», — тут же одёрнул себя Динеш. «Он сын царя». И сразу невольно в сознании всплыл вопрос: «А кто же тогда ты?» Горький укол в груди заставил Динеша на мгновение замедлить ход, но он тут же выровнял шаг. — Солнценосный, — заметив, что Савитар повернул голову к нему, Динеш отвесил поклон. Савитар не стал вставать, только повёл мундштуком, приглашая Динеша сесть напротив него. Динеш поднялся по ступенькам. Сгрёб ворох подушек и опустился на них.