Пленник Мохенджо-Даро

Санджив разобрался в глиняных склянках, где хранились масла, только потому, что его обучали различать яды по запахам. Опустил их сбоку на бортик бассейна, служившего купальней, и стал колдовать над хитрым механизмом, перекрывавшим воду. В монастыре не было ничего подобного — грязь смывали под ледяными потоками водопада. Он едва успел справиться с этой задачей, когда обнаружил, что господин опустился на пол у него за спиной. Горячие тонкие пальцы коснулись плеча и очертили контуры печати. По телу Санджива пробежала дрожь. Он и не думал, что настолько лёгкие касания могут так его возбуждать. А в следующее мгновение пальцы исчезли, и там, где уже пылал незнакомый доселе огонь наслаждения, а не боли, к коже приникли сухие осторожные губы. Санджив шумно выдохнул и едва не смахнул благовония в воду. — Господин… — прошептал он, не зная толком, что хочет сказать. Динеш отстранился. Другая его рука прошлась по загривку раба, едва касаясь линии роста волос. — Спускайся в воду, — шёпотом у самого уха приказал он. Санджив сглотнул. Попытался распутать пояс, удерживавший покрывало — его единственную одежду. Руки не слушались. Наконец, ему удалось справиться с узлом, но прежде, чем выполнить приказ, он оглянулся на шенапати. В глазах пленника стоял вопрос. Динеш молча кивнул. — Я тоже сейчас спущусь. Он поднялся в полный рост и скинул собственное покрывало с плеч. Санджив первым спустился с бортика. Зажмурился, по-новому ощущая прикосновения ледяной воды к рассечённой и обгоревшей спине. Утром было не до того, чтобы думать о подобных мелочах. Динеш молча нырнул к нему и притянул к себе. Только теперь увидел напряжённое выражение лица. — Больно?.. — так же вполголоса спросил он. Санджив попытался выдавить улыбку. — Я привык. Динеш вздохнул. Мысль о том, что его прикосновения вместо ласки причиняют боль, испортила ему настрой. — Что мне делать дальше? — спросил тем временем Санджив. Динеш качнул головой. Прикрыл глаза и откинулся затылком на бортик. — Пока ничего, — устало сказал он. — Ты справился хорошо. Скоро нам принесут еду. Как услышишь стук в дверь — сходи и открой. Он замолк и полностью погрузился в свои мысли, но думать получалось с трудом. Разноцветные всполохи платьев всё ещё плескались перед глазами, барабаны отбивали замысловатые ритмы. Динеш задремал и пропустил тот момент, когда пришёл слуга. Он понял, что ужин уже здесь, только когда Санджив тронул его за плечо. Динеш благодарно кивнул, выбрался из воды и перекусил — совсем чуть-чуть. По большей части ужин требовался для того, чтобы накормить раба. Наблюдая за тем, как ест его пленник, Динеш разглядывал замысловатые переплетения печати. Змея никогда не была символом дома Савитара и его отца. Значит, до того, как Готама стал махараджей, монастырями управлял кто-то ещё. Заметив этот пристальный взгляд, Санджив немного смутился. Отложил недоеденную хурму и посмотрел на господина. В глазах его стоял вопрос. — Что означает этот знак? — тут же поинтересовался Динеш, решив, что лучший способ что-то узнать, это спросить напрямик. Санджив заледенел. — Санджив, — Динеш поднял брови. Он уже заметил, что несмотря на договорённость не лгать, едва речь заходит о его прошлом, о монастыре или об этом клейме, как Санджив начинает вилять. — Я не знаю его значения, мой господин, — Санджив опустил глаза. — Когда я коснулся её — ты вздрогнул. Это причинило тебе боль? — Нет, — Санджив произнёс это так тихо, что Динеш едва расслышал его ответ. — Напротив… и я не ожидал. — Но она может причинять боль, — догадался Динеш. Санджив медленно кивнул. — Так она управляет тобой. Так указывала, куда идти. Ответом Динешу снова стал кивок. Шенапати задумался и замолк. Он слышал о разного рода колдовстве, но воочию его никогда не наблюдал. А иначе, как магией, это явление объяснить не мог. Динеш пододвинулся ближе к рабу и снова коснулся кончиками пальцев головы змеи. Санджив с трудом сдержал пробежавшую по телу дрожь. — Дело не в печати, — хрипло произнёс он. — Коснись вы любого места на моём теле — будет так. Может, Санджив и был прав, но Динеша в этот момент не интересовала лесть. Ему нужно было знать, какой природы этот знак. — Как его нанесли? — спросил он, не замечая, что кончики пальцев прослеживают изгибы тела змеи. — Огнём, — тихо ответил Санджив. Голос его изменился, и Динеш поднял вопросительный взгляд на его лицо. — Это было до того, как я научился любить боль, — нехотя пояснил пленник. Он долго молчал, но шенапати продолжал смотреть на него, и, наконец, Санджив произнёс: — Если ты боишься, что мой прежний господин сможет причинить мне боль через неё — то не зря. Но я обещаю… обещаю, что стерплю любую боль ради тебя. Динеш снова опустил взгляд на печать. — Я не хотел бы, чтобы тебе причиняли боль, — едва слышно произнёс он. Когда Санджив снова поднял на господина глаза, в них стояла такая мольба, что на мгновение Динеш забыл, как дышать. На секунду Сандживу показалось, что Динеш захочет избавиться от клейма. Пленник сам не знал, возможно ли это и, если возможно, то как. Он не смел просить — потому что понимал, что ни один господин не откажется от абсолютно покорного раба. Мысли о свободе давным-давно перестали жить в его голове. Он утешал себя тем, что свобода — это голод и одиночество. На свободе у него не было ничего. И тем не менее, с каждым закатом своды монастыря всё сильнее давили на него. Санджив проклинал тот день, когда принёс клятву и стал рабом этой печати. Он был ребёнком и не понимал, что творит — так он думал теперь. Но Санджив смотрел в глаза Динеша и видел, что тот не станет ему помогать. О чём бы ни думал господин сейчас, желания раба не могли его волновать. Санджив не выдержал и отвёл взгляд, так ничего и не сказав. Динеш медленно перевёл взгляд на печать. Его тревожило то, что кто-то ещё имеет власть над человеком, которого он собирается пригласить в свою постель. Над человеком, которого он собирался подпустить так близко к себе, как не подпускал никого уже довольно давно. У Динеша не было родни, не было слуг, не было друзей, кроме Маэндры и царской семьи. Маэндре он доверял. Царская семья была неизбежным злом. Он стоял так близко к трону махараджи, что многие считали его любимцем царя, завидовали ему. Но Динеш чувствовал, что у него не больше свободы, чем у простого раба. Стоит махарадже захотеть, и Динеш потеряет всё то немногое, что имеет теперь. Он старался не подпускать к себе людей, потому что достаточно хорошо знал, как легко их потерять. Какой сильной бывает боль от предательства. И как остро чувствуешь одиночество после того, как ненадолго обретёшь кого-то, кому захочешь довериться. Он всё ещё не понимал, почему готов переступить через все свои принципы ради этого раба. Раба, которого, возможно, подослали шпионить за ним — или убить. — Иди в спальню, — стараясь говорить спокойно, произнёс Динеш. На пленника он больше не смотрел — только перед собой. На испещрённые изысканными узорами глиняные изразцы, украсившие пол. — Мне что-то ещё сделать для вас?.. — спросил Санджив так же тихо. — Раздевайся и ложись в кровать. Я скоро приду. Санджив сглотнул. Он всё ещё желал прикосновений Динеша, но при мысли о том, как приближается неизбежное, по телу пробежал холодок. Он кивнул, поднялся и отправился выполнять приказ. Динеш ещё какое-то время оставался неподвижен. Потом встал и подошёл к окну. Там, снаружи, плескали листьями деревья. Вдали мерно шелестели струи воды. Начинался сезон дождей, и Динеш предчувствовал, что ещё пара дней и ему уже не покинуть дворца. Он останется заперт здесь до осени — в окружении людей, которые ненавидят его, других и даже себя. «Ты не можешь даже себе ничего обещать…» — мрачно думал он. — «Не знаешь, что будет с тобой завтра… Так зачем ты берёшь на себя ответственность ещё и за него?» Ответа Динеш так и не нашёл и потому отвернулся и направился к дверям, ведущим в спальню. Санджив лежал на постели абсолютно обнажённый. В тусклом свете ночных светил контуры его тела казались плавными, а кожа гладкой и серебристой. Динеш шагнул к нему, но вместо того, чтобы опуститься на постель поверх него, просто сел рядом и заглянул в лицо. Веки Санджива оказались опущены. Тот задремал. Динеш невольно улыбнулся, разглядывая высокие скулы, прямой нос и плотно сжатые бледные губы. Протянул руку и коснулся кончиками пальцев виска, убирая влажную прядь волос. Рука Санджива мгновенно дёрнулась, перехватила его запястье. Глаза раскрылись. На секунду Динешу показалось, что Санджив сам вот-вот набросится на него, но уже в следующий миг пленник расслабился и обмяк. — Господин… — прошептал он. Напряжение в глазах медленно сменялось испугом. — Кто ты такой?.. — тихо спросил Динеш, до конца не осознавая, что говорит вслух. В глазах Санджива появилась растерянность. Он не знал, как ответить на этот вопрос. — Тот, кем пожелает видеть меня Господин, — сказал он наконец. — Кем ты был до того, как попал в монастырь? У тебя был дом? Родители? Те, кого ты любил? Некоторое время Санджив молчал. — Я был слишком мал, — наконец ответил он. Хватка его на запястье Динеша ослабла, и теперь пальцы скорее ласкали руку господина, чем удерживали и сжимали её. — Нет, господин, семьи у меня не было. Мне некуда бежать. Динеш поджал губы. Это был не тот ответ, которого он ожидал, потому что в эти мгновения он думал о другом — не о том, что Санджив мог бы сбежать, а о том, найдётся ли тому кров, если с ним, Динешем, что-то произойдёт. Теперь же он задумался о другом. — Есть ли кто-то… кого ты не хотел бы потерять? Кто-то, кому ты доверял? Санджив покачал головой. На мгновение в его глазах промелькнула тоска, а затем он отвернулся и теперь смотрел за окно. — Мой господин задаёт странные вопросы, — сказал наконец Санджив. — Я был рабом всю свою жизнь. Меня воспитывали, чтобы я дрался за господина и умер за него. Я не мог любить. Я не должен был вспоминать о том, что было до монастыря. — Мы часто делаем то, что не должны. Санджив бросил на Динеша быстрый взгляд и снова отвернулся. — Не я, — сухо сказал он. — Плеть быстро приучает не желать того, чего получить нельзя. Грустная улыбка тронула губы Динеша, и он надолго замолк.