Фантомные боли

В больнице Дика регистрируют по номеру жетона. Когда врач хвалит его гипс и спрашивает, где в Готеме работает такой талантливый врач, он отвечает, что не запомнил, куда его отвезли по страховке, извините. Через три недели можно приступать к реабилитации, да, конечно, к ним он и обратится. От швов на губе он отказывается, потому что на нем все как на собаке, не первый раз. Работа такая. Все это по умолчанию отвечает аварийная версия Дика Грейсона, пока за глазами у него на очередной круг идет карусель вопросов и картинок. Он снова и снова повторяет про себя схему действий и почему она не годится. «Нужно сегодня. Нужно сегодня». На больничных часах пол седьмого. «Он там уже проснулся». Больничная коляска не такая удобная, Дик старается дышать как можно реже, ребра справа ужасно ноют. «Нужно взять его права». Он представляет девушку за высокой белой стойкой. Его губы по привычке чуть напрягаются, когда он прокручивает в голове свое «Добрый вечер, к вам сегодня поступил пациент…». Дик знает, что Джейсон молодец, и через семьдесят два часа они его сами отпустят. Но это ебанных трое суток. Ему нельзя там столько быть. Ему вообще нельзя там быть. Все до одури медленно. Бумажки, разговоры, нет, он не останется на ночь. Трое таксистов отменяют заказ, никто не хочет возиться с коляской. Дик не взял с собой денег, понятно, что никто из персонала его не погрузит. Уже в машине он звонит в Сент Капулло, и таксист пытается смотреть на него незаметно. Естественно, он его не подождет, у него вызов на другом конце города. По телефону ничего не говорят, подтвердили одного Джона Доу. Когда через полтора часа у Дика не получается начать разговор, который он еще сотню раз прокрутил в голове, потому что его даже не видно за стойкой, у него внутри уже поселилось тянущее чувство поражения. Когда он, отдавая документы, третий раз за день слышит вопрос про настоящих родственников, то надрывает ноготь на большом пальце и из-под него течет кровь. Когда темные губы напротив произносят «семьдесят два часа от ближайшего рабочего дня», Дик не выдерживает и достает значок. Сегодня суббота. Когда широкая черная рука второй раз стучит по столу после слова «злоупотребление», он понимает, что это всё. Лампа над входом противно гудит, Дик сидит перед ступенями и не может заставить себя открыть глаза, ветер холодит его горящие щеки. Он качает головой, но уже знает, что сделает это. Он уже слышит в голове свои слова. Морщина между бровей все никак не разгладится. Еще пару минут он просто смотрит на экран, задержав палец над зеленой трубкой, и громко дышит. Дик представляет Джейсона в белой бесконечной комнате. Ремни на спине. -Да? Горло свело такой судорогой, что Дик сможет всхлипнуть только через пару секунд. Слёзы пекут глаза, и еще когда попадают в ссадины на губе и подбородке. -Дик? Дик, что такое? Что случилось? – спокойный холодный голос становится громче и требовательней. -Его нужно вытащить. Нужно вытащить, Б-б-б… - горло сводит еще сильнее, и он не может договорить. Ногти опять впиваются в ладошку. -Значит, девять один один ехало к вам. Как это случилось? Где сейчас Джейсон? Когда в голосе Брюса почти слышно Бетмэна, Дику немного полегче. Он проглатывает комок, и он падает на самое дно желудка, но горло теперь снова свободно. -Он в Сент Капулло. Его забрали без документов. Они могут держать его три дня. Должно быть два врача… - Дик снова шумно всхлипывает, - чтобы вынести… Отпустить его. Брюс, я не смог его забрать, нужно… Нужен ты. -Это не будет просто. -Ты шутишь?! – Дик вскидывает руку и запускает ее в волосы, - Ты чертов Брюс Уэйн! Ты… ты должен его вытащить. Ты не понимаешь? Это же Джей, черт возьми! В психушке! -Дик, почему он там? – голос по ту сторону равномерно напряженный, - Что случилось? -Какая разница?! Это…Это соседи вызвали копов. Он просто немного вышел из себя, - Дик устало вздыхает. -Дик, - у Брюса в голосе звучит разочарование и угроза одновременно, - Как именно его увезли? Он оказывал сопротивление? -Ему вкололи седативное, как ты думаешь, его еще можно было увезти? А я на чертовой коляске! Зачем ты расспрашиваешь, нужно делать что-то. Прямо сейчас! -Успокойся, Дик. Я вытащу Джейсона. Но он не вернется домой. -О чем ты, Брюс? В смысле? -Это зашло слишком далеко. Ему нужна настоящая помощь, может, не здесь, но нужна. Я этим займусь. -Это не тебе решать, Брюс, - Дик прикладывает ладонь к горячему лбу и зажмуривает глаза, - Ты, блять, потерял это право. Ты не можешь… - у него не получается закончить. Дику кажется, что время и пространство стиснулось в одну черную точку. -Где ты сейчас? Я отправлю Альфреда. -Как ты думаешь, где я? Перед десятью ступеньками вниз. Ты не сделаешь этого. Ты не сделаешь еще и этого, Брюс. -Жди нас там. Все будет хорошо, Дик. Все будет хорошо. Из серо-черного шума Джейсона вытаскивает ноющая боль в затылке. Его верхняя губа полностью онемела. Очень хочется пить. Джейсон крутит головой, чуть резче, чем стоило бы. Он не может подняться. Он не в своей одежде. Он пару раз пробует на прочность ремни на груди. Без шансов. Второй раз, третий. Стены отвратительного грязно-бирюзового цвета. Одно окно, дверь без ручки. Рядом еще три пустых койки. Блять. Похоже на больничку. Он почти помнит, почему он тут. Его опять накрыло. Были какие-то копы, еще люди. Джейсон зажмуривает глаза. Господи, он же ничего не сделал Дикки. На секунду у него внутри резко холодеет, как будто одновременно лед и электрический ток в груди. Нет. Нет нет нет, он не натворил ничего страшного. Дик был…Джейсон сводит брови, пытается увидеть то, что, вроде, помнит. Дик был на полу, говорил что-то. Пожалуйста, пусть он не сделал этого. Пусть… Холод начинает расползаться внутри, и Джейсон дышит быстрее. В комнате никого нет, и никто не заходит. Он чувствует, что снова открыть глаза стало очень сложно. Собрался отдыхать, птенчик? Мы же с тобой еще не закончили! – Джокер бьет его по лицу, не давая отключиться, а второй рукой прибавляет громкость на пульте. –Ты что, хочешь пропустить все самое интересное? Перед нами только начинается желтая кирпичная дорога, малыш!– На одном из десятков экранов на стене напротив и правда мелькают блестящие красные туфельки, развивается и подпрыгивает синяя юбка. Красное-синее-желтое. Карлики в ярких костюмах поют. Господи, как же затекли плечи, и хочется спать. – Ты же хочешь попасть домой, правда? Хочешь попасть к волшебнику, великому и ужасному Б! – Джокер вприпрыжку обходит его по кругу, нанося короткие, неглубокие удары ножом. – Я знаю, у тебя на пути маковое поле и так и тянет сладко-пресладко заснуть, да? Но тебе нельзя, нельзя, ты не волнуйся, друзья помогут тебе! - в этот раз нож проворачивается, самым кончиком лезвия, - Без ума, без сердца и без храбрости, твой покорный слуга, твой самый лучший друг! – Джокер вскидывает руки и крутится на месте, пара красных капель с ножа летят на лицо. У него нет сил отвечать. Он медленно и тяжело моргает, иногда позволяет себе выпустить стонущий, измученный выдох. Высокий голос Джокера все еще вплетается в какофонию дорожек с экранов. Их несколько рядов и почти нигде картинки не повторяются. На большинстве – старые мультфильмы, иногда проскакивает немое кино, еще записи с камер слежения больницы наверху и новостные сюжеты с катастрофами. Его взгляд скользит по всем этим мелькающим квадратам и цепляется за один, почти совсем с краю. Нет. Нет, у него не может быть этой записи. Брюс никогда его не снимал. Правда же? Но лицо с горящим красным следом на щеке снято та близко, что камера могла быть только у него в руках. Открывай – он слышит по памяти, и его рот на экране послушно принимает член Брюса. Он зажмуривает глаза. Этого не может быть. Нет. Когда снова открывает глаза, он надеется, что там уже что-то другое. Но на экране в углу все еще двигается его темная макушка, а квадрат под ним, через один, показывает руки в наручниках и красивую кованую железку. Он узнает старый крепкий канделябр в спальне Брюса. Достаточно высокий, чтоб он мог стоять на пальцах, но не опуститься на стопу. Прямо как сейчас. Руки дергаются, и камера перемещается на летящие кожаные полосочки флогера. Брюс любил дважды провернуть его в воздухе перед ударом. Прямо как сейчас. Он смотрит на свое исполосаное голое тело, и оно кажется ему таким непропорциональным, неправильным. Особенно, когда вплотную подходит Брюс, нагибается и подхватывает его под коленки. И что он нашел в таком как я. Напряженные мускулы на спине плавно двигаются, ягодицы напрягаются с каждым толчком. Железные звенья позвякивают, если пытаться отвернуться. Откуда? Откуда у него эти записи? Еще несколько экранов меняют картинку. На каждом из них он. В самом низу – голый на коленях в комнате с четырьмя парнями вокруг него, один из них спускает ему в рот. На экране слева выше – его вжимает в грязный мотельный матрас Рик. -Давай, сучка, тебе же нравится, - бубнит куда-то в бороду он, и упирается влажной рукой в стену, оставляя еще один след на и так замызганных желтых в мелкий цветочек обоях. Откуда я знаю Рика? Почему он жив? Нет, нет, он не может знать, не может. Этого не было. На другом, лысый мужчина сверху-вниз смотрит на Джейсона, и водит пальцем по шраму под его левым глазом. -Это твой предыдущий дом сделал? Меня заводит, - он проводит языком по контуру буквы, а рукой тянет волосы на затылке вниз. Выше включается еще одна запись – он, в порванной футболке и с красной щекой, простреливает оба колена огромному парню и бросается разбивать его перепуганное лицо уже на полу. – Ты, блять, этого не сделаешь, мразь, - он про себя повторяет за движением своих губ на экране. Почти все экраны заполняются голыми телами, в каких-то он узнает себя, в каких-то нет, сердце колотится в горле, он не понимает, откуда знает все, что будет происходить, откуда эти записи, почему на них он и кто эти люди, которых он уже видел. – Весело ты пытался добраться домой, да, малыш? Какие еще задания тебе дал великий и ужасный, какие условия? – смех заполняет все пространство, поднимается над экранами, над цепью, над больничной койкой и собирается у него под веками. Когда заходит медсестра, звуки все еще прилипают к стенам.