Фантомные боли

Дик вылетает в Париж через три дня после того, как снимают гипс. На костылях ступени тоже та еще пытка, но он не может заставить себя кликнуть галочку об особой помощи в аэропорту. И берет вместо часовой пересадки пятичасовую. После сообщения Джейсона неделю назад - снова тишина. Дик снова и снова открывает чат, только чтобы увидеть там все те же три облачка. «Привет». «Прости, что не писал. У меня все нормально, обещаю постараться не пропадать». «Люблю тебя». И внизу куча сообщений другого цвета. Уже в аэропорту, он по привычке проверяет чат, но в последний момент одергивает себя. Вместо того чтобы спрятать телефон, он зачем-то проигрывает аудио Брюса. На этот раз, у того, как будто бы, усталый голос. «Я не дозвонился тебе. Все нормально. У нас есть диагноз». Дик останавливает. Нет, хватит. Он тогда целый вечер гуглил каждое слово после этой фразы, и только потом перезвонил. Отдельно птср, отдельно пограничное расстройство личности и расстройство фазы бдг сна. Ссылка за ссылкой, пока не начали слипаться красные, но уже высохшие, глаза. Он уже видел, среди других, какие-то из этих слов, когда первый раз сам решил почитать про травмы. Еще даже до Эллен. Но тогда это все было не так. Это все было не про его Джейсона. Какие-то абстрактные военные и растленные дети. Ну да, он не может спасти всех, ни в одной своей форме. В самолете он пытается сразу заснуть, но девчушка на сидении сзади бойко колотит ножками в спинку, хоть отец и шикает на нее. Первое, что Дик делает, войдя в квартиру, которую снял Брюс, - открывает сайт аренды. Он не сможет здесь жить. Слишком много камня и стекла. Слишком много места для одного на балконе, в гостиной, в кровати. Зачем ему вообще гостиная? Брюс должен был бы знать его лучше. Дик снова вызывает такси. Наконец-то без особых отметок, костыли влезают в салон. Он меняет первый округ на пятый. Как и полчаса назад, Дик не отрывается от окна. -Первый раз в Париже? -Всегда заметно? -Всегда. В маленькой студии на третьем этаже, с окнами в каменный колодец внутреннего двора, немного легче дышать. Но Дик все еще не верит, что он здесь. Что все это реально. Ему кажется, что он сейчас положит руку на грудь, и она пройдет насквозь. Что она так же пройдет свозь эти стены, свозь дома на улице, сквозь фонари и даже брусчатку. Дик где-то давно слышал, что Париж называют городом света. Наверное, если так светятся призраки. Дик валится на кровать и снова проверяет телефон. Все не то. Он писал Джейсону каждый раз, как пересаживался в новый транспорт. И по дороге. И просто так. Час назад тот все прочитал. Дик решил не вставать, пока он не ответит. Через три часа начинает бурчать живот. Через четыре болит спина. Дик решает хотя бы заказать билеты на поезд. Он не знает графика Джейсона, но, если что, подождет уже там. Завтра нужно встать в десять, чтобы быть хотя бы за двадцать минут до поезда. Глаза начинают слипаться. Когда Дик просыпается, то несколько секунд пытается понять, что это было. Свет экрана бьет в глаза, уже темно. «Здорово. Я надеюсь, ты хорошо долетел и не устал. Я тоже очень соскучился, но завтра еще не приходи. Я пока хочу немного побыть один. Наслаждайся городом, говорят, он красивый. Я напишу тебе. У меня все ок». У Дика не получается выдохнуть. Он перечитывает еще раз. И опять. На секунду буквы расплываются. Внизу появляются три точки, и сердце начинает колотиться уже в горле. Они пропадают и появляются снова. Пропадают. Дик ждет. Ждет и очень надеется. Экран тух уже столько раз, и он понимает, что это все. Ему не нужен этот билет на завтра. Ему и завтра-то не особо нужно. Он ужасно хочет есть, но просто не может заставить себя выйти. В первый вечер в Париже он заказывает доставку из ближайшего фастфуда. Когда на следующий день он выбирается на улицу, проспав до обеда, то сразу спускается к набережной. Все улицы пустые, как будто скользкие. Где-то пахнет свежим хлебом, но Дику его не хочется. На набережной пахнет водой и грязью. Вокруг никого, но он все равно иногда на что-то натыкается. Как будто чьи-то руки толкают. Солнце светит очень ярко, в маленьком парке вовсю цветут магнолии. Дик с закрытыми глазами переходит по мосту. Огромный серый собор похож на его иногда болящий, крошащийся жевательный зуб. Он обходит его по кругу. Это же все равно остров. Интересно, Брюс же тут был? Ему наверняка хотелось посидеть на этих горгульях. Они ему бы пошли. Дик идет дальше, пока руки из-за костылей не начинают болеть почти так же, как ноги. Он садится на холодный зеленый стул в огромном пустом парке. Круглый фонтан как распахнутый голубой глаз. Дику кажется, что если он сейчас наклонится и заглянет в воду, там все равно будет только небо. Что даже, если он прыгнет туда сейчас, никто не заметит. Некому замечать. Город пустой и вокруг слишком много места. Огромные бульвары, вычурные здания, все кажутся Дику ненастоящими. Если он закричит, звук ни от чего не отразится. Он медленно возвращается в свою квартирку на улице Эколь. Название напоминает Дику об эхо. Ему нравится. Только за весь день он не слышал даже собственного голоса. Миллионы людей в Париже пытаются поймать побольше первого весеннего тепла. На следующий день он снова выходит на улицу и идет, пока может. Дик рассматривает витрины и огромные окна кафе. Он гуляет по маленьким улочкам Латинского. Он садится в метро, и его третий раз в жизни укачивает. Дик думает, что нигде еще не гулял в такой солнечный день и нигде не видел столько красивого сразу. От этого внутри противный сквозняк. Это все не имеет никакого смысла. Он сбрасывает звонки почти сразу, потому что старается не выпускать телефон из рук. Дик не хочет, чтоб ему было что прокручивать в голове те пять отвратительных минут перед тем, как усталость возьмет свое, и он заснет, подтянув колени к груди, в своем бирюзовом конверте на кровати у стены. А на следующий день снова выйдет на пустые улицы. -Джейсон, все как мы договаривались, старайся, пожалуйста, все время следить за светом, не отвлекайся и не отводи глаза, ладно? -Да, хорошо. Я постараюсь. -Я включу, когда ты будешь готов. Постарайся, также, пожалуйста, рассказывать все как можно подробнее, но долго не задумывайся над формулировками. Просто говори. Джейсон коротко кивает. -Жду твоего сигнала. -Давайте. На правом конце длинной линии зажигается лампочка. Первые несколько дней, когда Брюс видит на подушке рядом каштановые волосы, то на секунду задерживает дыхание. Не то чтобы ему не понравилось. Он даже впервые про себя отмечает, что Джей действительно красивый. В смысле, такой, на которого можно засмотреться на улице. Такой, кого взгляд может выцепить из случайной толпы на очередной конференции. Такой, как кто-то, кто мог остаться досыпать ночь в оплаченном Брюсом номере. Чуть золотящиеся на солнце пряди падают на спокойное бледное лицо, глубоких морщин совсем немного, и это выглядит так...привлекательно. И совсем неправильно. Брюс пытается объяснить себе, что же он чувствует, кроме недоумения, и пока не может. Так же, как не мог после того сеанса с доктором Буле. На его первом настоящем сеансе, с Джейсоном там, он почти все время молчал и смотрел на его руки. Ногти то белые, то розовые, то белые, то розовые. Джейсон говорил много вещей, от которых у Брюса будто что-то очень острое царапало внутри, но и много того, что ложилось на плечи теплой волной. Не было ничего, что он бы, на самом деле, не знал. Где-то там. Но что делать с тем, что она сказала ему уже наедине? Он всегда считал Джейсона особенным. К нему нельзя было применять общие правила. Он был таким взрослым. Ее "преступник и доверенный опекун одновременно" застряло в Брюсе, как обломок чего-то ржавого. Он с такой злостью ломал ребра тому подонку меньше месяца назад. Он видел глаза тех девочек. Это не могло быть одно и то же. Это не было. Брюс повторял себе это снова и снова, но его недоумение никуда не уходило. И теперь, в эти утренние пару минут, перед тем, как новый, такой до ужаса нормальный Джей проснется и улыбнется ему обесцвеченной улыбкой, Брюс выстраивал внутри оборону от одной единственной мысли - а вдруг сумасшедший преступник в этой кровати только один. -Привет, Мышка. -Привет, красавчик. Ты беспокойно спал. -Не помню, - Джей улыбается и тянется ближе. Дик смотрит в окно поезда на сине-зеленую мешанину. Иногда на полях даже можно разглядеть животное. Каждые пару минут, он сверяет увиденное с движением стрелки на карте. Как будто поезд может поехать по другому пути. Как будто все развилки не закончились еще в многоэтажном бетонном пригороде. Его остановка уже через одну. Минут десять. Дик обещал себе не думать о том, что скажет Джейсону. Не представлять, как он спорит со всеми врачами сразу. Не представлять, как он забирает его отсюда. Дик пытается представить его улыбку, но только рефлекторно сам улыбается пустому сиденью напротив. Его брови слегка ползут вверх, когда он слышит, как на самом деле называется нужная ему станция. До клиники он идет пешком, закинув куртку на плечо. Двадцать солнечных минут по трасе через негустой лес. Без костылей идти ужасно приятно. Дик думает, что, если Джейсону можно гулять, они обязательно пойдут к тому озеру. Охранник у ворот даже не спрашивает у него документы, только говорит что-то по рации, называет имя Джейсона, и указывает очевидную дорогу. Еще не дойдя до парадной двери, Дик видит минимум семь способов отсюда выйти. Он знает, что Джейсон увидел больше. Поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж, Дик все-таки представляет, что он скажет. И сидя на огромном диване в гостевой, опять представляет, что он скажет. Конечно, как только Джейсон появляется в дверях, все слова разбегаются. Все что он может - крепче прижимать его к себе и повторять - это и правда ты. Через полторы недели они видятся снова. Джейсон говорит чуть больше, не только о времени, тишине и вкусной еде. Он говорит, что мадам Буле приятная и возится с ним, как с ребенком. Что сначала он чувствовал себя ужасно глупо, но потом понял, что рисовать было хорошей идеей. Что иногда они смотрят на разное, и это бывает страшно, но потом все нормально. И что они придумали что-то типа своего языка для вещей, про которые стыдно говорить. Дик старается улыбаться, рассказывает, как тут красиво и не отпускает теплые руки, но ему очень не нравится история с картинками, и Джейсон это видит. -Дикки, это нужно. Я хочу понять, что со мной было. Как бы... Понимаешь, если сильно упрощать, то мне нужно вспоминать вещи, чтобы пережить эту хуйню на моих условиях. И принять ее. И попробовать забыть. Потому что мой мозг... он как бы прячет что-то. И реагирует не совсем на те вещи, что я помню. -Тебе это доктор сказала? Что ты помнишь что-то неправильно? - Дик пытается выглядеть спокойным, но новая волна злости и недоверия все поднимается внутри. Слишком похоже на слова Брюса тогда в поместье. Слишком похоже, что Джейсон готов поверить во все, что ему скажут тут. -Нет, но она объяснила, почему некоторые вещи, которые я вспоминаю, могут не сходиться. Понимаешь, иногда...Я как будто физически оказываюсь в ситуациях в прошлом. В плохих ситуациях. -Ты не говорил мне. -Прости. Я никому не говорил. Они смотрят друг на друга тяжелыми взглядами. Джейсон выдыхает, перед тем, как готов продолжать. -И вот, иногда все происходит так, как не могло бы быть. И я тогда еще больше запутываюсь. Потому что если это неправильно, то, может, и все остальное не так, понимаешь? И это сильно высаживает. А когда я смотрю на то, что заставляет меня вспоминать и рассказывать разное, то, как будто собираю кусочки, сопоставляю их, могу склеить целое и что-то выбросить, потому что его не было. А то, что действительно случилось, пережить еще раз, когда это уже не так страшно. Когда это уже закончилось. Я не знаю, понятно ли объясняю, извини, птичка, - Дик вымучено улыбается ему и молча кивает головой, - но, в общем, мне кажется, что из этого может что-то выйти. -Это все, что мне нужно знать, Джей. Конечно же, все выйдет. Ты со всем разберешься и справишься. Мы вместе справимся. Если...если я как-то могу помочь тебе, сейчас, то только скажи. И вообще...Ты же знаешь, что ты можешь просить меня о чем угодно. В смысле...Я хочу чтоб тебе было хорошо. Так, как ты хочешь. Во всем. Так что...говори мне. Говори мне, что можно, и чего ты не хочешь, ладно? – Дик столько раз собирался это проговорить, но и сейчас не может пойти дальше. Пока он читал все, что мог, про его диагнозы, то ужасался тому, насколько уязвимым все это время мог быть Джейсон. И как часто он сам настаивал там, где нельзя было, и как даже не замечал этого. Даже сейчас, увидев его, Дик не сдержался, хотя обещал себе не лезть. В голове у Дика все это собирается в полу законченные фразы, которые он никак не может выпустить наружу. Джейсон смотрит на него как будто немного удивленно, а потом фыркает и отмахивается. -Не накручивай себя, Дикки. Но...но спасибо, - он отпускает ладони Дика, -Мне с тобой пиздец как повезло. Без тебя я бы точно из этого не выбрался. Куда бы мне выбираться? Дик поджимает растянутые в невеселой улыбке губы и не говорит ничего. Он прекрасно понимает, что Джейсон говорит не все. Но он готов ждать сколько нужно. Даже в этом пустом городе. -Же...Же сьуи нон..., - Дик всегда думал, что когда-то неплохо знал французский, и за полтора месяца пора бы вернуть навыки, но сейчас он лихорадочно пытается вспомнить хоть что-то. -Не парься, я сразу понял, что ты не местный. Так можно я присяду? - парень, на котрого Дик смотрит снизу вверх, уже поставил два темных пива на его стол и широко улыбается. Бросив быстрый взгляд на свой почти допитый бланш, Дик не то чтобы успел кивнуть, но и протестовать не стал. Он не говорил с людьми дольше минуты уже вторую неделю. -Я Матьё, - он протягивает руку через стол, и Дик пожимает холодную и немного влажную от бокала ладонь. -Привет. Я – Ричард, - ему странно называть свое полное имя, и странно знакомиться с людьми в баре вот так, но Дик не хочет казаться невежливым параноиком, и может, тут это вообще обычное дело. А даже если нет, Дик серьезно устал быть здесь один, - Спасибо за пиво. -Следующее с тебя, - Матьё улыбается и немного наклоняет голову, светлая прядь смешно падает на глаза, -Ты один тут или вечер не задался? -Да…И то, и другое, если честно, - парень напротив поднимает брови, надпивая. Он внимательно смотрит Дику в лицо, подмечает непрошеные морщинки на лбу и между бровей, выражение глаз. -Ну если хочешь рассказать что-то… Дик качает головой и улыбается, опустив глаза. Он только сейчас понимает, как сильно ему хочется забыть обо всем этом хоть на один вечер. Хоть на пару часов. -Окей. Я не знаю, я не хотел тебе мешать, просто должен был встреться с друзьями, но они куда-то делись. Не идти же домой. И пить одному странно. -Ты не волнуешься за них? -За кого? А за этих? Да нет, так постоянно бывает. Каждый раз волноваться - можно с ума сойти, - он смешно растягивает последнее слово и Дик улыбается чуть-чуть искреннее. -Тебе тут нравится? Ты в Париже по работе? -Нет. Нас в такие командировки уж точно не шлют. -А кем работаешь? -Я коп, - со стуком бокала по дереву столешницы это вышло даже почти эффектно. -Серьезно? Настоящий коп? Ничего себе, - серые глаза раскрываются шире, улыбка открывает зубы. -Ну я мог бы выдумать что угодно, но тебе попался самый скучный коп во всем Готеме. -Это же где-то в Америке, да? Я так и думал. Вас сразу слышно. Их первое пиво кончается достаточно быстро, ведь так легко говорить с тем, кто не знает, где находится Готем. Он говорят про ничего не значащие вещи, про то, как Матьё делал логотип какой-то американской компании, про то, как во Франции отмечают мальчишники, и правда ли в Америке всем на шестнадцатилетие дарят машину. За вторым бокалом они жалуются на авиаперелеты и напевают любимые песни. За третьим Дик начинает подолгу молчать и, в конце концов, рассказывает, что тут лечится его парень. -Но если тебе неприятно, то прости, я не… я не собирался об этом. -С чего мне должно быть неприятно? -Не знаю, ну… - Дик не находится что сказать, хотя в голове у него достаточно причин. Кто вообще тянул его за язык. -С ним что-то серьезное? – он спрашивает, как будто не хочет знать. -Вообще-то да, но... Ему просто нужна реабилитация. Ничего, что нельзя поправить, - у Дика в животе чувство, как будто отпустили пружину. После четвертого бокала за вечер, это достаточно опасное чувство. -Я выйду подышать, ладно? Матьё кивает и берет в руки телефон. Дик очень старается пройти между столами ровно. Снаружи он глубоко дышит, ерошит волосы и закрывает глаза. Когда ему на плечо ложится рука, он дергается. -Ты как? -Порядок, просто уже не стоит пить, как будто тебе двадцать. -Да ладно тебе, -Матьё закуривает и опускает руку на спину Дика. -Идем. Я знаю, куда нам нужно. -В смысле? -В смысле пошли. Давай, не тормози, - он выпускает дым и хитро улыбается, - кажется, ты давно не танцевал. Дик запрокидывает голову и шумно выдыхает, улыбаясь куда-то наверх. -Ну я уже месяц как без костылей… -Ничего не знаю, пошли. Догоняя его, Дик остро чувствует себя живым. И когда решает не смотреть на карту в телефоне. И когда, складываясь пополам от смеха, читает вывеску и переспрашивает у Матьё: Бада-снова смех – Бада - как? -Бада-БУМ! – бьет по воображаемой ударной установке тот, и описывает круг в воздухе, - Залетай. Уже внутри они пьют еще что-то шипучее, снова говорят и снова пьют, и Дик танцует, как когда-то очень давно. Это даже немножко похоже на трапецию, только вокруг много жарких, неуклюжих, красивых людей. Растянувшиеся в улыбке губы немного немеют, и он прикусывает нижнюю. Матьё напротив тоже улыбается. Дик закрывает глаза и продолжает танцевать, пока его не обдает жаром. Чужое горячее влажное тело очень близко. Глаза распахиваются позже, чем губы. В животе все сжимается, когда язык Матьё проходится внутри, а рука оказывается в волосах. Он тоже слегка прикусывает нижнюю губу Дика, и тянет на себя. -Нет! – на вдохе говорит Дик и отшатывается, а потом на секунду подносит к лицу ладони. Люди вокруг бросают пару любопытных взглядов, но никто не останавливается. Матьё снова подходит ближе. -Ричард… -Н-н-ет, извини, я пойду, у меня…у меня есть… - Матьё не дает ему закончить и берет за плечи. -Нет, не надо, не уходи, прости, пожалуйста. Прости, ну зачем портить вечер из-за того, что я мудак? Останься. Давай выпьем еще по коктейлю и забудем про это, а? Идет? У Дика стучит в ушах, ему кажется, что он слышит все слои музыки отдельно, а бит вообще у него под ребрами. Он громко выдыхает и зажмуривает глаза, как будто так можно сделать вид, что ничего не было. Что это показалось. Что ему не понравилось. -Ничего…Ничего страшного, - Дик мотает головой и немного выставляет обе руки вперед, - идем, идем закажем что-нибудь. Все нормально. Они теснятся в очереди к бару молча, пару раз переглянувшись. Пьют у стойки тоже почти молча, обменявшись только комплиментами сауэру. Дик берет еще стакан воды, и они возвращаются к краю площадки. Через пару минут они уже смеются, перекрикиваясь сквозь музыку. Через десять – Матьё идет еще за одним. Через двадцать – губы Дика снова открываются, а пальцы сжимают чужую рубашку. Поцелуй выходит мокрым и долгим, и Дику нужно отдышаться, но Матьё уже куда-то тащит его за руку. Дик краем глаза замечает спины людей у стены. Следующее, что он чувствует – как затылок и лопатки ударяются о тонкую гудящую перегородку. Щелкает замок кабинки, Матьё уже внизу, расстегивает его брюки. -Не…ннне надо –слова Дика теряются в резком вздохе, когда Матьё обхватывает его пенис губами. Дик отворачивается, плитка перед ним отвратительного темно-зеленого цвета. У него не получается сдержать стон. Боже, как хорошо. В горле очень-очень сухо. Его бедра немного подаются вперед каждый раз, как светлая макушка внизу опускается. Дику ужасно стыдно. -Это не правильно, - чуть слышно мямлит он, - не надо, хватит, - но Матьё не останавливается и запускает холодные руки под футболку Дика. Этот холод как будто вырывает его из вязкого и липкого жара кабинки. Свет бьет Дику в глаза. Он отшатывается в сторону, наталкиваясь на унитаз, дрожащими руками пытается застегнуться. Матьё ругается, но он не понимает. Когда Дик почти вываливается из двери, он еще чувствует чужую руку на своей лодыжке, но не оборачивается и несется к выходу, тяжело дыша. Он натыкается на людей, проливает что-то, но двигается к двери. Нельзя останавливаться. Нельзя. Оказавшись на улице, Дик и не останавливается. Он идет вперед, быстрее, куда угодно, лишь бы вперед. В голове нет ни одной мысли, только хочется спрятаться от всего. Эрекция все еще до конца не спала. Черт. В паху тянет и слабо пульсирует. Дик тяжело дышит. Он сворачивает в узкую темную улицу, прислоняется к стене какого-то дома и дотрагивается до себя, снова расстегивая брюки. Ему стыдно так, что печет глаза. Он водит сухой рукой быстро и жестко, становится больно, но Дик не может остановиться. Он жмурится и представляет светлую макушку внизу. Плюет на руку, рот снова сразу заполняется слюной. Начинает немного тошнить. Дик облизывает губы, и почти сразу низко и громко выдыхает. Все его тело дрожит. Он хватается рукой за стену. Потом пару раз бьет по ней кулаком. Еще несколько длинных секунд, и Дик распрямляется. Вытирает руку прямо о джинсы. Он дрожит. Ему очень холодно. Внутри ужасно липко, во рту горько. Дик еще раз громко вдыхает ночной воздух, и идет к ближайшему мосту. На улице какие-то люди скользят по нему взглядом. Ему очень хочется в душ, и заснуть дня на три. А еще лучше, чтобы на подушке рядом лежал его Джейсон. Когда он все еще мокрый падает на кровать, все кружится, даже если закрыть глаза, в горле комок. Дик уверен, что его тошнит от самого себя. Он чувствует себя самым мерзким человеком в мире. Он не понимает, как. Когда Джейсон в таком состоянии. Там. Один. Дику хочется ударить себя по лицу. По-настоящему. Как… Дик распахивает глаза, не давая себе закончить эту мысль. Нет. Он засыпает, прокручивая в голове два вопроса: как сказать Джейсону и как этого не сделать.