15.

— Да вы времени зря не теряете, – заржал Клаус, уворачиваясь от летящей в него косметички. Очень кстати – потом подберёт и заберёт себе – трофей, хуле. Десять секунд назад он распахнул дверь в комнату сестры, несмотря на договорённость – у них с ней была специальная последовательность постукиваний, чтобы без неожиданностей и всегда знать, кто пришёл. Обычно Клаус свято чтил кодекс, но не в этот раз. Во-первых, вчера она не разрешила ему надеть своё старое платье. А ведь его, блин, относили уже два сезона назад. Во-вторых, Лютер дико выбесил на миссии – как всегда, изображал из себя умника и по итогу проебал момент, когда можно было припереть двух смертников к стенке. Разгребать пришлось Бену с его монстрами, одному оторвало этот его тентакль. А обиженные, травмированные, они потом не давали спать владельцу портала. И, когда Клаус, проходя мимо комнаты Мисс-я-самая-популярная-и-мой-парень-тоже, услышал недвусмысленные причмокивания и тихий смех Лютера, в голову ударило – к чёрту кодекс. Ему и стоящему за его спиной Бену предстала сцена не то чтобы неожиданная, но чуть более откровенная, чем обычно: Эллисон в расстёгнутой кофточке и колдующий над застёжкой бюстгальтера Лютер. — Убирайся! – взвизгнула сестра, и в дверь полетели предметы. — Да вы времени зря не теряете. Когда дверь была захлопнута и косметичка захвачена в плен, довольный Клаус утянул Бена в свою комнату. — Может, и нам стоит? — А? – Бен похлопал глазами. — Не терять времени зря, – Четвёртый подмигнул. – Лютер даже не просёк, что у этого лифчика застёжка спереди. — А ты откуда? — Примерял. Им пятнадцать, и Бен не знает, как трактовать некоторые высказывания и действия брата. Ему и хотелось бы подыграть, но каждый раз загадка – прикалывается или серьёзно? Со стороны их общение всё чаще смахивает на флирт, но сигналы Клаус даёт какие-то неоднозначные – он вечно на грани, около, где-то. — Как тебе-то поможет это знание про застёжку? – Бен откинулся на подушки. — Хэй, может, я ещё стану тем ещё альфонсом. — Будешь красить ей ногти и подбирать наряды? — И дарить сладкие поцелуи, – Клаус между делом послал Шестому один воздушный, утрамбовывая вещи в ящике, куда только что запрятал косметичку. Бен поймал и прижал к груди. Эту ночь он проведёт здесь, как и многие другие после неудачных, болезненных или особо ужасных миссий и тренировок. У них негласное: если плохо – приходи, спрашивать не надо. Раньше это казалось странным – дети не привыкли к заботе, и понятия "любовь", "сочувствие" и "комфорт" отсутствовали в их словарях. Но мал по малу все Харгривзы тянулись друг к другу, кутались в понимание себе подобных. Доморощенные лидеры с раздутым эго – Эллисон и Лютер; связанные музыкой и, может быть, каким-то только им понятной и переломанной неуверенностью в каждом своём шаге – Ваня и Диего; страдающие от своих монстров и призраков, не желающие становиться героями – Клаус и Бен. Так и жили – прятались по комнатам в ночи, перемигивались на тренировках, обменивались сочувствием, участием и всем теплом, что сумели вырастить внутри несмотря на ледяную атмосферу в доме, где отец не допускал ни грамма близости. — Или подарить самые сладкие тебе? – Клаус приземляется рядом с Шестым и изучает того взглядом. — Ещё? Ты сегодня щедрый. — Настоящих. Целовался? — С кем бы, ты чего? – Бен выдавливает улыбку, а сердце подскакивает к горлу. Ему интересно. Ему волнительно. Его монстры сейчас беспокоят и возятся меньше, чем внезапно затянувшийся узел в животе. — С фанатками после конференций, – пожимает плечами Клаус. – Или с фанатами, – он лукаво опускает пушистые ресницы. — Это больше твоя фишка, – смешок выходит придушенным. Клаус раздумывает несколько секунд. — А тебе норм, что я по мальчикам? "Мне зашибись," – думает Шестой и кивает. — А что... по тебе? Сердцебиение к хренам выбивает перепонки. Или щупальца теперь живут ещё и в ушах? Кажется, его глаза на мгновение наполняются ужасом – что если опять приколы? Он ответит, и выйдет глупо. Или не приколы. Он промолчит и упустит вот это вот всё. — Давай проверим, – он тихо выдыхает Клаусу в губы, которые уже тут как тут. Поцелуи в пятнадцать – почти всегда мокро, глупо и немного смешно. Но только не тогда, когда помимо взлетевшего в восемнадцать раз уровня тестостерона двоих разрывает на части удушающая жажда понимания и тепла. И особенно не тогда, когда они находят это друг в друге. Выходит сбивчиво, с кислородным голоданием – потому что страшно прерваться даже на секунду, головокружительно горячо – кажется, температура достигает точки кипения, хоть ни у кого и нет суперспособности человека-факела, и до ноющей боли мало – им не дают забыться дольше, чем на несколько минут. Бена прошивает болью и складывает пополам, когда обиженные монстры напоминают о себе. Клаус до утра гладит Шестого по голове, спине, держит дрожащие руки и целует зажмуренные глаза. Когда боль отступает, до рассвета остаётся совсем немного, и обессиленные мальчики засыпают, обнявшись. *** — Ты садист! Больной! Я свалю нахер из этой тюрьмы при первой же возможности, – Клаус надрывается, из груди рвутся рыдания и проклятия, дверь в комнату захлопывается настолько оглушительно, словно к этому приложил руку Лютер. — Это неприемлемо, Номер Четыре. Слышно, как отец спускается по лестнице, бормоча себе под нос: "Растрата усилий", "Бесполезен", "Трус" и "Глупый юнец". Бен знает: через час – отбой, и сегодня ему принимать гостя. Так и случается: тихий стук – они тоже обзавелись кодом, – скрип петель – и Клаус проскальзывает к нему в комнату. Им шестнадцать, и оба вытянулись. Четвёртый уже вымахал почти до 6 футов, и его ноги едва ли не свешиваются с кровати Бена. Он поджимает их под себя, сворачивается в улитку, утыкается Бену в грудь, пока тот зарывается ему в волосы пальцами. Клаус отращивает на голове полнейшее диско, промахнувшись на два десятилетия, и Бен обожает каждую мягкую кудряшку на этой бедовой голове. — Ты ел? — Обойдусь. Отец счёл, что вы можете поужинать и без меня, пока я сижу среди могил, – он шмыгнул носом. – Могу поспорить, никто и не заметил, что меня нет. Бен вздохнул. Клаус был почти прав. По большому счёту, всем в этой семейке было плевать друг на друга – отец может быть доволен. Команда нужна только на миссиях, а потом все разбегались, рассыпались, как горошины. — Ваня переживала. — Врёшь, – Клаус поднял скептический взгляд. — Не вру. Спросила у меня лично. — Ну да, а то вдруг тоже исчезну, как её горе-Пятый. Будешь оставлять мне свет по ночам? – он попытался улыбнуться. — Выглядишь хреново, – вместо ответа заметил Бен. — Спасибо за комплимент, – фыркнул Клаус, зная, что хоть один человек в этом мире за него и правда переживает. — Я уверен, что мама оставила тебе порцию. — Я же сказал, обойдусь. Мне не нужна эта запрограммированная забота, – Клаус раздражённо свёл густые брови. Бен любовался им любым: запачканным землёй после тренировок на кладбище, кровью – чужой, своей, Бена, потому что даже стоящих на шухере задевает во время миссий, с накрашенными глазами, как у глэм-рокеров из "Бархатной золотой жилы", когда он собирается сбежать на рейв, с красными пятнами на щеках от гнева после ссор с отцом или потасовки с Диего, с припухшими от их поцелуев алыми губами. Сегодня болезненные синяки под глазами выдали как минимум две бессонные ночи. — Вчера был в клубе? — Ну, был, – плечи Клауса напрягаются, но тут же расслабляются, когда пальцы Бена легонько тянут кудри на затылке. Беспроигрышное средство. — Зачем тебе это? — Там весело, шумно, никто не говорит, что делать и что я ничтожество. И главное, Бен, я не слышу их. Ни одного долбаного мёртвого, – останавливаясь через слово на вдох-выдох, зажмуриваясь от удовольствия, поясняет Клаус. Он сейчас совсем его, Бена. Тянется то за, то от прикосновений, забирается ладонями и гладит под футболкой поясницу. — А кто-нибудь там говорит, что ты красивый? – Бен хитро щурится, ища в зелёных глазах своё отражение. "Говорит", – думает Клаус и прикусывает себе язык. Потому что говорит, но неискренне, не так, как его Ужас. Вместо ответа Клаус сползает к его животу и осторожно целует-вылизывает рубцы, которые не успевают затягиваться между частыми миссиями. За семь месяцев они добрались до третьей базы, и этого так мало и так много одновременно. Бен задыхается каждый раз, когда язык Клауса рисует узоры на его коже. Клаус стонет в подушку, когда Бен прихватывает зубами кожу на его плечах. Четыре и шесть в сумме дают десять. На десяти из десяти миссий Бен больше не раздумывает, а размазывает недругов по стенке, поймав "Уделай их" от Клауса, сменившего позицию "на шухере" на "штурман Шестого". Десять из десяти – оценка, которую дал бы Лютер, если его спросить, насколько его бесит эта парочка. Десять из десяти ночей заканчиваются яркими оргазмами, красной карточкой всем призракам и монстрам, которых в такие моменты не замечает уже никто, переплетёнными пальцами и взаимной благодарностью за ещё одну спасённую ночь, после которой можно прожить и ещё один день. Клаус не рассказывает Бену, как вчера его впервые угостили маркой, от которой стало фантастически легко и свободно. Он только сильнее сжимает зубы, кончая в ладонь Шестого второй раз за ночь, и надеется, что скоро вместе они сбегут от своей суперсудьбы. *** — Ты обещал, а теперь ведёшь себя, как задница. В голосе Бена нет обиды. Есть плохо скрываемое осуждение и искреннее непонимание. Они с Клаусом договаривались смотаться на вечерний киносеанс. Уже два дня – какая удача – никаких миссий и тренировок. Отец отправился по делам в другой штат. Им семнадцать, и два дня таких каникул – лучшее, о чём можно мечтать. — Детка, пойми-и-и, – тянет Клаус, неаккуратно размазывая карандаш по верхнему веку, – такую тусу я просто не могу пропустить. Там будет охуенно. — У тебя на каждой вечеринке охуенно. Развернувшись, Клаус виновато улыбается и проводит измазанной в чёрном подушечкой пальца по нижней губе Бена. У Клауса впалые щёки, о высокие скулы если не порежешься, так запнёшься взглядом и мыслями – и больше не поднимешься. Синяки под глазами от усталости, ночных кошмаров и первых ломок, в которых он не признаётся, как натуральные смоки – Бен недавно пытался их стереть, но Четвёртый только грустно смеялся, перехватывая и целуя его пальцы. На Клауса невозможно долго злиться. Краснеть под его жадным развратным взглядом – от кого научился? – пожалуйста. Переживать за него, измождённого тренировками до смерти, прячущегося от ломающего его потустороннего мира в объятиях Бена, – всегда. Но злиться сложно. Даже когда Четвёртый уже третий раз за месяц забивает на своё обещание. Звоночки? Шестому и самому не нравится, как он выглядит со стороны – глупо и навязчиво, как кинутая подружка. — Принести тебе что-нибудь? — Колёса или самокрутку? Обойдусь. Ты знаешь, я не поклонник. "Бен, заткнись сейчас же," – предостерегает внутренний голос. Он сам на себя не похож. А Клаус меняется в лице и оскорблённо выдаёт: — Мне хватает отца и... всех. Спасибо за понимание, – он подхватывает со стула какую-то меховую шубу, которую то ли одолжила Эллисон, то ли подарил один из новых дружков, и выскакивает в коридор. Бен чертыхается и запоздало находит правильный ответ: "Принеси мне себя". Клаус начал отдаляться. Последние несколько месяцев всё больше вечеров он проводит непонятно – понятно – где. В клубах, на вписках, в обнимку с алкоголем, никотиновой независимостью и – Бен почти уверен – чем-то посерьёзнее. После особо тяжёлых дней в академии Клаус всё ещё ищет спасения в его поцелуях, но снова и снова сбегает из дома, если только остаются силы. Несколько часов ушло на борьбу беспокойства и вины со здравым смыслом. Победили первые – и вот Бен уже стоит у дверей сомнительного заведения под вывеской с перегоревшими лампочками. Искрят, но не могут выдать ни одного люмена. "Как и мы," – проносится в голове у Бена, и он горько усмехается тому, какая всё это ванильная чепуха. Не для них. Не для тех, кто несколько раз в неделю убивает людей или прячет в себе чудовищ. — Смотри, что у меня есть, – из-за угла слышен знакомый голос. — Твой старик реально не догоняет? А если поймёт, кто пиздит его хлам? — Да похер. Всё равно я там долго не проторчу. — У вас вечно какая-то мистическая хуйня, следи, как бы он тебя не зомбировал или ещё что, – неуверенно смеётся собеседник. "Ох, знали бы вы, через какое зомбирование мы проходим каждый день," – горько думает Бен и идёт на голос. Клаус затягивается. Его невероятно красивый Клаус с блядскими длинными кистями дрожащими пальцами держит косяк и беззаботно улыбается стоящему рядом мужчине. Бен за секунду считывает сальный взгляд ушлёпка. Прикидывает, куда, в случае чего, его можно будет оттеснить, чтобы щупальцами не зацепить никого рядом. А спустя ещё секунду по выражению лица Клауса с неверием понимает: ему нравится. Конечно – охочий до внимания, он радуется всем, кто его замечает, и любому знаку внимания. Ничего удивительного, но у Бена от возмущения сдавливает виски. Он входит в круг света. — Клаус. Несколько мгновений Четвёртый расфокусировано пялится на юношу, пока в глазах сменяют друг друга эмоции: удивление, раздражение и – наконец-то – радость. — Мон шер, что ты здесь делаешь? — Решил, что нужно поговорить. — Соскучился? – Клаус передал самокрутку мужчине и, шагнув ближе, обнял Бена за талию. — Ты неплохо проводишь время. "Не то, не то, ты не для этого сюда шёл," – отбивают молоточки в голове. — Я же говорил, что мне это ну-ужно, – глаза у Клауса невинные и бесстыдные одновременно. — Ты долго здесь будешь? "Пойдём со мной," – просит взглядом Бен. — А есть предложения? – вот теперь точно, на двести двадцать процентов бесстыдные. — Клаус, третьего возьмёте? Ну, как в тот раз, – гогочут несколько голосов. К мужчине с самокруткой присоединились ещё несколько. — О чём они? — Не обращай внимания, – отмахивается Клаус и тянется за поцелуем. Бен медлит. Четвёртый притягивает его ближе к себе, забираясь под чёрную худи. Впервые Бену неприятно. Ладонь на его коже – словно чужая, и от прикосновений деревенеют мышцы. — Ты похудел, – хмурится Клаус. — Удивительно, что ты заметил, – немного зло выдает Шестой. – Когда мы последний раз трахались, ты, видимо, был накачан под завязку и едва ли что-то рассмотрел. Или с ними ты спишь чаще? – он кивает в сторону группы. — Да, блять, конечно. Спасибо за доверие,– Клаус отстраняется. Его глаза меняют свой хризолитовый цвет на тёмный, в тон черноте вокруг. — Это ты так меня решил поддержать? — Ты делаешь себе хуже. — Серьёзно? Мне сейчас так круто, как никогда. Я свободен от этих ебучих призраков, сраной семейки и необходимости строить из себя мистера позитивчика. Сейчас мне реально хорошо, – голос Клауса дрогнул. — А вот когда мне плохо, всем похуй. И тебе, кажется, тоже. — Зачем ты так? Это неправда. — Тебе, как и отцу, надо, чтобы я всё время был на привязи? Только тогда я правильно провожу время? Только с теми, с кем мне разрешают? Призраки – достойная компания для меня, а на большее я не способен? – Клаус скривил губы и сплюнул горечь от самокрутки под ноги. — Я не хочу тебя контролировать. Но разве это – то, во что ты хочешь превратить свою жизнь? Клауса потрясывает. Он с трудом подбирает слова: — Если да – что с того? Это всяко лучше, чем ждать, пока отец однажды похоронит меня заживо во имя своей ебаной идеи-фикс по спасению мира. От кого, блять? От себя? — Клаус, долго будешь хуйнёй страдать? – требовательно окрикивает компания. – Бери этого своего и двигай уже сюда. — Да нет, я как-нибудь один, – пристально глядя в глаза Бену, откликается Четвёртый. — Я ведь хотел сбежать с тобой, – тихо произносит Шестой и, не дожидаясь реакции, разворачивается спиной – прочь от этой подворотни, толпы и глупых надежд. Он не видит, как тощая фигурка Клауса ещё какое-то время стоит в круге мерцающего света, как он прижимает ладони к лицу и только потом, размазав потекшую подводку, нетвёрдым шагом направляется ко входу. В Академии пусто – все воспитанники рассыпались по городу, ловя головокружительную свободу. Бен сворачивается среди простыней, обнимая себя за плечи. А ведь он и правда похудел. Не так, как Клаус, но для него – значительно. Виной тому ноющие боли в животе, от которых тошнит и плохо спится. Щупальца беспокойно перекатываются по ту сторону портала и просятся наружу всё чаще через истончившуюся кожу. "Может быть, стоит выпустить их раз и навсегда? – устало думает Бен, прижимая колени у груди. – Они тоже хотят свободы, как Клаус." Он до утра не может заснуть в в своей кровати, которая кажется до абсурда маленькой и в то же время непозволительно большой для одного. На другом конце города Клаус упрямо борется с желанием вернуться домой, но подростковый протест и наркотический дурман побеждают, и его срубает в хер-пойми-чьей постели. На утро он даже не помнит, был ли у него секс с её владельцем. ***