Сексуальная симфония

Над туманным Альбионом — коим обзывали весь британский остров и сам Лондон, вновь собирались тучи. Они двигались вдоль неба стройными рядами, и их тёмный облик напоминал Гарри Поттеру Пожирателей, надвигающихся на Хогвартс — такими грозным и неумолимым казалось небо, на тёмном фоне уже мелькали молнии, вдалеке слышались раскаты грома, а дождь потихоньку накрапывал, скатываясь каплями по стёклам. Гарри как раз надевал тёмный серый плащ, который трансфигурировал для такой вот погоды из того же цвета пальто. Он застегнул последнюю пуговицу и уже доставал палочку, чтобы привычно закрыть двери своего кабинета на Лейкер-стрит и аппарировать домой в Годрикову впадину, когда услышал тихий стук. Он повернулся к двери и удивленно воскликнул:       — Войдите, — он никого не ждал. Последние клиенты на сегодня отменили встречу, а семейство Уизли всем своим немаленьким составом были в Ракушке на дне рождении малышки Марри, дочери Билла и Флёр. Он тоже собирался посетить маленький праздник. Девочке исполнилось одиннадцать, осенью она пойдёт в школу чародейства и волшебства Хогвартс. Где когда-то учился сам Гарри и двое его друзей, Рон и…       — Гермиона? — ошарашенно прошептал он. Его мысли и слова сошлись в едином хрипе. На пороге стояла девушка с влажными от дождя волосами, как две капли воды похожая на его пропавшую одиннадцать лет назад подругу. Но это не могла быть она. Десятки девушек приходили к нему и утверждали, что каждая из них и есть его пропавший друг — Гермиона. Та, которая всегда его поддерживала и которую он, как ему казалось, не ценил. Большое вознаграждение нашедшему манило волшебников со всего мира. Родители Гермионы и сам Гарри давно разнесли весть, что они готовы на всё, только чтобы найти её. Она в спешке уехала возвращать родителям память и так и не добралась до Австралии. Гарри искал её почти год, ведь и о смерти ничего не было известно. В итоге он сам поехал за родителями Гермионы, восстановил им память, покаялся и после долгих ночей, проведённых за обсуждениями, где она может быть, за воспоминаниями о её нелёгком нраве, об отзывчивости, сдружился с ними. Они стали его семьёй, а он им заменил дочь, постоянно рассказывая об их приключениях в школе. Гарри не пошёл в Аврорат, он стал адвокатом и наработал много связей, но и это не помогло найти Гермиону, пока он не назначил вознаграждение в десять тысяч галлеонов. И вот тогда стали прибывать девушки, красивые, многие гораздо красивее Гермионы, и они все были похожие на неё, и только. Элементарная проверка, пара вопросов, и самозванки уходили прочь. Были и такие, у которых получалось даже встретиться с родителями Гермионы, но те, в свою очередь, своим родительским чутьем понимали, что перед ними не дочь. Эта же девушка, стоявшая очень прямо и внимательно осмотревшая сначала его самого, а потом и богатую обстановку кабинета, была похожа на его подругу. Если только несколько повзрослевшая, но если лицо было её, то одежда и то, как она держалась, всё говорило о богатстве и стиле. Так Гермиона, предпочитавшая простоту и удобство красоте, никогда не стала бы выглядеть. И Гарри раздражённо решил, что не пройдет и пяти минут, как он выставит обманщицу за дверь.       — Отличный маскарад, — пришёл он в себя. — Но любимой одеждой Гермионы были джинсы и кроссовки. Она никогда бы не надела туфли на шпильке и настолько откровенное платье, — надо сказать что оно было вполне себе приличным, но Гарри подумал, что ничего сексуальнее в своей жизни не видел. Белое, трикотажное, зауженное, оно облегало её, как перчатка, и даже пуловер, накинутый на плечи, ничего не скрывал. И только одно это ощущение возбуждения должно было насторожить его, ведь Гермиону он никогда не рассматривал как девушку, и относился к ней исключительно по-дружески.       — Я слышала, что Гарри Поттер был большим любителем одежды кузена из семьи магглов, и почему-то и позже отказывался себе покупать нормальную одежду. Даже учитывая счёт в Гринготтсе. Гарри был удивлён словами и заворожён голосом. Отдалённо он напоминал тон той девочки, которая отчитывала его за разгильдяйство, но ещё он был поражен тем, что разговаривала она с ним, как с незнакомцем, тогда как обычно его стремились обнять и вспомнить совместные приключения, часто упуская многие детали или откровенно выдумывая их. Одна девушка даже рассказала, как Гермиона проснулась от долгого сна на втором курсе раньше остальных и на метле вытащила Поттера из Тайной-комнаты. Другая поведала, что на третьем курсе Гермиона уже стала анимагом и вступила в схватку с оборотнем — Люпином, который сейчас чудесно жил со своей женой Нимфадорой Тонкс и сыном Тедди примерно в пяти километрах от самого Гарри в домике с белым заборчиком и палисадником, полностью заросшим сорняками. Садоводы из Люпинов были неважные.       — Вы так говорите, словно вам кто-то рассказал об этом.       — Так и есть. Виктор Крам. Помните такого?       — Помню ли я… — осекся Гарри такому заявлению. — Помню ли я человека, водившего Гермиону на бал? И как вы собираетесь притворяться ею, если задаёте подобные вопросы? — он фыркнул при этом, словно у неё не было шансов. — Хотя бы элементарную биографию должны были выучить.       — Для человека, которого считают лучшим другом Гермионы, а возможно, и любовником — Гарри широко раскрыл глаза. О такой версии он ещё не слышал, — вы решительно мало знаете о хороших манерах. Девушка прошла вперёд, закрыв за собой дверь, и, не спросив позволения, села в синее вельветовое кресло напротив его стола у окна, за которым уже бушевала настоящая буря, такая же, как и в душе Гарри. Решительно эта дамочка бесила его и ничего общего с Гермионой — его лучшим другом — не имела.       — И я не собираюсь никем притворяться, — она изящно взмахнула палочкой, и на столе появились чашки с дымящимся кофе, сливки и сахар. Она левитировала себе чашку и кивнула на другую. Она делала всё так, словно была здесь хозяйкой, а Гарри пришёл к ней на приём, так высокомерно она себя ставила.       — Кем вы работаете? — не удержался он от вопроса. Она отпила горького напитка и с мимолётной улыбкой посмотрела на Гарри.       — А кем бы работала ваша подруга через одиннадцать лет? Гарри вновь был ошарашен вопросом и взбесился от этого. Его давно ничего уже не могло удивить.       — Мы можем долго обсуждать, кем была моя подруга, но вы — точно не она. Может быть, закончим, я бы хотел попасть сегодня домой, — на самом деле, нет конечно, его ждал пустой и холодный дом.       — Ответьте на вопрос, пожалуйста. Мне просто интересно, насколько хорошо вы её знали. Гарри помолчал, наконец-то сел и ответил с мечтательной улыбкой:       — Наверняка была бы начальником отдела по защите домовых эльфов в Министерстве. Она очень за них переживала. Девушка, внимательно слушавшая ответ, снова отпила кофе, поставила чашку на стол и откинулась в кресле, словно Гарри перестал представлять для неё интерес.       — Но я если я правильно помню рассказ Крама, это не было мечтой её жизни. Она занималась эльфами в надежде изменить ситуацию именно в Хогвартсе и как-то отвлечь вас от тяжелых испытаний Турнира.       — Что? Да при чем здесь Крам?       — При том, мистер Поттер, что вы, очевидно, совсем не знали свою подругу, и это одна из причин, по которой не смогли её отыскать.       — Я знал Гермиону! — воскликнул Гарри. — Она была моим лучшим другом.       — Не горячитесь, я делаю выводы из ваших слов. Очевидно же, что с Виктором она была откровеннее, чем с вами, очевидно, боясь затронуть вашу ранимую душу…       — Что вы…       — А вы знаете, кого любила Гермиона? С кем хотела быть? — перебила она Гарри.       — С Роном, естественно.       — Вы так думаете? — усмехнулась она. — Он, кстати, искал её? Гарри замялся. Рон помогал ему, но очень недолго, что вбило большой клин между друзьями.       — Искал, — твердо произнес он полуправду. — Так всё-таки при чем тут Крам и кто вы такая? И я надеюсь, что после всего вышесказанного вы не будете утверждать, что вы — Гермиона Грейнджер.       — Буду, конечно. Она поставила чашку на стол, спокойно открыла свою сумочку, выглядящую так же дорого, как и она сама, и протянула ему паспорт. На мгновение их пальцы соприкоснулись, и Гарри почувствовал в них покалывание, отдающиеся пульсацией во всём теле. Она же просто отвела взгляд. Гарри открыл паспорт и быстро закрыл.       — Точно такой же, как и у других. Причём чаще всего документы даже не поддельные.       — Думаю, за ту сумму, которую вы назначили, можно и постараться, — кивнула Гермиона и снова села, забрав со стола паспорт. — Виктор нашёл меня в Америке, в исследовательском центре, в котором я работаю. Случайно, конечно. Мы занимались одной разработкой для квиддича, а ему, как тренеру лучшей в мире команды, — это было интересно.       — Гермиона не любила квиддич и считала его бесполезным.       — И я полностью с ней согласна. Сюда же я приехала выяснить, кто такая Гермиона Грейнджер и есть ли у нас с ней что-то общее.       — О чём вы, чёрт возьми, говорите!       — Я помню только последние одиннадцать лет своей жизни, — прозвучал её голос громко, как раскат грома в тишине кабинета. Гарри замер, поперхнулся, а потом откровенно рассмеялся. Такого он точно не ожидал.       — Очень оригинально, такого ещё не было. И как же мы с вами тогда выясним, настоящая ли вы Гермиона?       — Все по вашей стандартной схеме, я полагаю. Кровь, сыворотка правды, родители, мистер Уизли, Хогвартс, что ещё вы обычно придумываете. А я постараюсь что-нибудь вспомнить и понять, куда же делась огромная часть моей жизни.       — Сейчас вы ещё скажете, что деньги вам не нужны.       — Деньги лишними не бывают, — ответила она совершенно искренне, — но не они моя цель. Я достаточно хорошо зарабатываю. И, судя по вашим влажным взглядам, вы заметили, как я одета. Гарри вновь рассмеялся, совершенно не веря этой наглой и коварной особе, но она вызвала в нем интерес и острое любопытство, то, чего он не испытывал уже много лет. Он был весь в предвкушении от разоблачения очередной самозванки и подспудного желания трахнуть её прямо на этом столе, закинув её ноги себе на плечи. Ведь оказалось, что общего с подругой у неё ничего нет, а значит, и угрызений совести он не испытает. После того, как он услышал разговор Джинни с матерью, он понял, что сам никого не интересует. Только его счет в банке и подвиги, которые без Гермионы он бы и не совершил. Гарри поднялся и предложил пройти за дверь для анализа крови, в которую она вошла с совершенно непроницаемым лицом.       

***

Спустя два месяца

***

Только бы никого не встретить. Узкая тропинка извивалась, кружила между деревьями, кустами азалий, с которых уже облетели цветы, зарослями сладко пахнущей жимолости. «Ничего страшного, — говорила себе мысленно Гермиона, — неторопливая вечерняя прогулка». Заодно и охладится. Погода на острове словно приветствует её, привыкшую к жаре. В лесу действительно было прохладно, однако взобравшись на вершину холма, Гермиона была вынуждена остановиться, чтобы перевести дыхание. Нет, сельских жителей она не встретила, слишком поздно. Для них такая прогулка — сущий пустяк, в Годриковой лощине никто не пользуется аппарацией. Неудивительно, что Гарри в такой хорошей форме. Гермиона откинула влажные волосы назад. Зачем она это делает?.. Как это всё глупо. Просто идиотизм какой-то. Если хочется посмотреть на тот самый дом, почему бы не отправиться туда при дневном свете? А если захотелось увидеть… что-то ещё… В общем, невероятно глупо.       — Гермиона, ты идиотка, — произнесла она вслух, обращаясь к кусту дикой розы, обвившемуся вокруг клёна. — Точно, самая настоящая идиотка. Тропинка сделала резкий поворот, и Гермиона вышла к широкому неторопливому ручью, через который был перекинут узкий мостик. Дойдя до середины мостика, она остановилась, глядя вниз на воду. Сюда, в гущу леса, лунный свет почти не проникал, поэтому вода казалась чёрной. Гермиона вздрогнула, сама не зная от чего, и поспешно прошла до конца мостика. Там, на расстоянии нескольких ярдов чуть в стороне от тропинки, виднелась островерхая крыша оранжереи. Гермиона не стала сворачивать с тропинки, чтобы получше её разглядеть. Просто остановилась на несколько минут, рассматривая небольшое деревянное сооружение. Дом стоял на поляне и лунный свет, проникавший сюда, чётко вырисовывал очертания крыши. Удивительная сила присутствовала в Гарри, если он сумел перенести дом своих родителей на отдельную от деревни площадку. Судя по дневникам Гермионы, которые она отыскала по подсказкам, та видела его полностью разрушенным. А сейчас он стоял полностью восстановленный, прекрасный в своей благородной старине. Облитый ярким светом луны, дом казался не менее прекрасным, чем дом её родителей, в котором её сразу приняли как родную, словно почувствовали свою кровь. Гарри не поверил и в это. Спустя два месяца после ответов на все вопросы и даже встречи с Хогвартсом, он словно отрицал саму возможность появления в его жизни прежней подруги. И даже дневники, которые отдала мать Гермионы, не убедили его. — Гарри, я верю ей. Почему ты не можешь? — Потеря памяти, серьезно? Как это возможно? — Так это ведь самое логичное объяснение. Почему ещё она могла потеряться на столько лет и почему не искала нас и тебя? Этот разговор, подслушанный в коридоре, Гермиона прокручивала много раз. Да, мать права — это логично, но Гарри отрицал, словно… Она давно об этом думала. Её он хотел, но не хотел трахать подругу детства, считая это аморальным, даже если и она не была против. Она ведь не была? Что-то было в этом застёгнутом на все пуговице мужчине дикое. Знание, что он смог победить Волдеморта, возбуждало, но он держался на расстоянии. Глядя на дом, где жил Гарри, Гермиона почувствовала, как в ней рождается странное ощущение близости, родства, которое она никогда не испытывала прежде. Судя по дневникам, они были близкими друзьями, но почему же тогда он ничего не знает о своей подруге детства? Гермиона не собиралась подходить ближе, но ноги сами повели её вперед, мимо огромных столетних дубов, отделяюших дом от леса. Сладкий запах жимолости теперь ещё сильнее ощущался в воздухе, там и сям вспыхивали огоньками светлячки. Её внимание было приковано к дому, с которого и началась история Гарри Поттера. Дом казался огромным. Слишком огромным для одного немногословного адвоката. Поттер как-то раз назвал его белым слоном, однако, судя по всему, не собирался избавляться от этого бремени. Либо он его любил больше, чем хотел показать, либо чувствовал ответственность по отношению к родовому гнезду. Внезапно Гермиона остановилась, устремив взгляд вверх. На галерее вспыхнула спичка, осветив жёсткое лицо и глянец стекла очков. Человек подошёл к перилам, стал раскуривать сигарету, глядя вниз. Гермиона знала, куда он смотрит. На неё. Значит, он видит её, знает, что она здесь. Наблюдает за ней и ждёт. Инстинкт подсказывал Гермионе, что он дает ей возможность отступить, сохранить то расстояние, которое существует между ними. Она знала, что если сейчас повернётся и уйдет, он ни слова не скажет о том, что видел её. Так же, как он ни словом не обмолвился о том вечере, когда нёс ее на руках. Она упала в обморок в Хогвартсе, от тошноты и прорывающихся воспоминаний. Всё останется так, как было до сих пор. Гермиона стояла не двигаясь, пока он курил, потом сделала глубокий вдох и шагнула вперёд. Потом она подошла к лестнице, поднялась по ступеням, глядя на его лицо, освещённое ярким светом луны. Он стоял, прислонившись к колонне, без рубашки, босиком, в одних джинсах, спокойный, как и всегда. Те выкрики в кабинете спрятались в тумане, больше он себе такого не позволял и наблюдал, как она приближается к нему. Ждал. Гермиона знала, что глаза его, хотя она не могла их разглядеть при лунном свете, сейчас подёрнуты туманной дымкой, скрывающей его мысли и чувства. Как всегда, за исключением тех случаев, когда она выводила его из себя. В такие моменты в глазах его вспыхивало зелёное пламя. Он не верил в то, что она Гермиона Грейнджер, и ни за что не поверит без серьёзных доказательств. Но сейчас её это мало волновало. Сейчас она хотела, чтобы ни для неё самой, ни в особенности для него не имело значения, кто она такая. Там, позади него, открытая французская дверь, по-видимому, вела в спальню. Рядом на полу галереи лежал матрас, накрытый только простынёй. Надо же с чего-то начать разговор, тем более, что он будет нелёгким — она это предчувствовала. Дуновением ветра до неё донесло запах его табака, крепкий и одновременно сладкий. Гермиона бессознательно вдохнула его. Она чувствовала и запах, исходивший от самого Гарри. Аромат мыла, смешанный с крепким мужским запахом. Ей это нравилось.       — В городе привыкаешь большую часть времени жить, закрывшись от внешнего мира. От шума и загрязнённого воздуха. Но здесь… я словно попала в иной мир, — заговорила она, чтобы хоть как-то нарушить гнетущую сердце тишину.       — Новый или тот, который вы ещё помните? Как ни странно, ее этот вопрос не удивил и не обидел. Она даже заставила себя улыбнуться.       — Вы когда-нибудь можете остановиться? Постоянно спрашивать, проверять, взвешивать… Ну к чему это, Гарри? Вы же всё равно не верите ни одному моему слову.       — Может быть, я не перестаю надеяться, что однажды вы скажете нечто такое, что убедит меня. Заставит поверить в то, что вы та, за кого себя выдаёте. Он вынул сигарету изо рта, внимательно посмотрел на неё и аккуратно положил на перила. Гермиона дождалась, пока он снова встретится с ней взглядом.       — Разве это так важно, кто я такая?       — Да, черт возьми, и вы это прекрасно знаете. Джесс и Алекс заслуживают того, чтобы получить обратно настоящую дочь.       — Я сейчас говорю не о том, что подумают или во что верят другие. Я спрашиваю, так ли это важно в данный момент для нас двоих? Сейчас, когда никто нас не видит и не слышит. Вот именно сейчас, когда вы смотрите на меня, Поттер, имеет ли для вас значение, настоящая Гермиона Грейнджер перед вами или нет? Скажите честно.       — А для вас имеет значение, что я думаю по этому поводу?       — Не надо отвечать вопросом на вопрос.       — Ну хорошо. Сейчас уже за полночь. Красивая женщина забрела ко мне, можно сказать, прямо в спальню. Конечно, при определённом настрое не имело бы никакого значения, кто она такая на самом деле.       — Опять осторожничаете. Вы когда-нибудь можете уступить хоть на йоту, Гарри?       — Знаете, я слишком часто был пешкой в чужих играх.       — А кто говорит об играх?       — Но вы же здесь. Зачем вы пришли, Гермиона?       — Мне не спалось. Я подумала, может быть, прогулка поможет.       — Ничего себе прогулка — целую милю, без дорог, через лес. Что, наверное, скука одолела? Развлечений захотелось? Я думаю, после Нью-Йорка это место кажется вам настоящей дырой. А играть перед всеми роль чистой невинной девочки, наверное, чертовски наскучило? В то же время большинство мужчин здесь готовы залезть вам в трусы, и вас манит то, что я не один из них. Мне наплевать, какое бельё вы носите. Такая грубость в его устах звучала настолько непривычно, что в первую минуту Гермиона потеряла дар речи. Взяв себя в руки, она заговорила тем же издевательским тоном:       — А вы подонок, Поттер. Я только не могу понять, действительно ли вы меня до такой степени ненавидите или просто делаете вид.       — Я никогда не играю на публику.       — Чепуха. Все играют на публику. А мы с вами играем в эту игру с той самой минуты, как я впервые вошла в ваш кабинет.       — Я не играю. Я просто хочу знать правду.       — Правду? — она издала короткий смешок. — А при чём тут вообще правда? Какое она имеет к этому отношение?       — Самое прямое. Она покачала головой:       — Возможно, вам действительно хочется так думать, Поттер, но вы же неглупый человек. Я задала нам вопрос и хочу услышать правдивый ответ. Вот сейчас, в данный момент, имеет для вас значение, настоящая ли я Гермиона Грейнджер?       — Нет. Черт бы ее побрал! Все-таки она вытянула это из него. Гарри чувствовал, как растёт напряжение внутри. Гермиона не засмеялась. Даже не улыбнулась.       — Вы, наверное, скорее поверите ядовитой змее, чем мне. Но это не имеет никакого значения. Вы хотите меня, Поттер, и мы оба это знаем.       — Не важно, чего я хочу или, наоборот, не хочу. В моём возрасте надо иметь голову на плечах. А вы вроде как должны притворяться моим другом. Голос его звучал резко и хрипло. Казалось, слова ранят ему горло. Она вытащила его желание на свет, и теперь оно лежало между ними, голое, неприкрытое.       — Подруга. И неужели вы никогда не считали её привлекательной? Даже на балу? Даже в палатке — одни в целой Вселенной. Гарри резко качнул головой, сердито глядя на Гермиону, и она вздохнула, принимая поражение.       — Значит, у вас есть голова на плечах? А что, если у меня её нет? Он не двинулся с места. Изо всех сил старался не двигаться.       — Что вы такое говорите, Гермиона?       — Что ж, это в духе человека вашей профессии. Обо всем надо сказать вслух и в подробностях. А я-то думала, вы поняли, зачем я здесь. По-моему, вы сами об этом сказали. Будто бы мне стало скучно, и я ищу, кто бы положил меня в постель. Ну или что-то в этом роде.       — Гермиона… Она резко перебила его. Теперь ее слова дышали сарказмом:       — Здесь меня окружают в основном школьные друзья, которые, в отличие от вас, поверили в меня. Лето становится слишком… знойным, ночи такие длинные и жаркие. Что остается делать девушке? Конечно, я бы могла дождаться возвращения Виктора, поскольку он уже не единожды проявил ко мне интерес. Ещё есть Драко Малфой, ему очень понравилось выставлять себя вселенским мачо. Но мне что-то не хочется потворствовать его самолюбованию. И потом, мужчины, считающие себя величайшими любовниками в мире, на самом деле, как правило, таковыми не оказываются. Гарри чувствовал, как внутри поднимается что-то тёмное, огромное и неуправляемое. Понимает ли она, какие силы могут вырваться наружу в эту ночь?       — То есть вы хотите сказать, что это была бы пустая трата времени.       — Если не хуже. Мне почему-то кажется, что в постели он склонен проявлять некоторые… отвратительные привычки. Поэтому я, пожалуй, не стану с ним связываться.       — И значит, остаюсь только я. Она улыбнулась:       — Ну естественно. Рона и Невилла я даже не рассматриваю. Они ведь женаты. Так что давайте закончим эту маленькую сценку и опустим занавес по всем правилам. Гарри внезапно понял, что ему всё-таки удалось пробить броню ее спокойствия. Она разъярена до крайности, оскорблена, возможно, он даже причинил ей настоящую боль. Вот и широкая улыбка выглядит фальшивой, и голос, произносящий издевательские слова, дрожит, и сама она вся трясётся, как в лихорадке. Прежде чем он успел что-либо сказать, она продолжила всё тем же издевательским тоном:       — Пожалуй, я облегчу вам задачу. Скажу, что, поскольку вы единственный интересный и доступный жеребец на всю округу, я и пришла сюда сегодня ночью, чтобы вы уложили меня в постель. А пока я терпеливо этого жду, вы сможете вдоволь потешиться, смешав меня с грязью, высказать всё свое презрение, сказать мне, какая я паршивая шлюха. Если же этого вам покажется недостаточно, чтобы ощутить сладкое чувство превосходства, можете добавить несколько оскорблений по поводу моей внешности. Ведь Гермиона никогда не была красавицей, иначе почему вы не пригласили её на бал. Например, сказать, что, на ваш взгляд, я вовсе не привлекательна и не желанна.       — Гермиона…       — Ну же, Поттер. Ведь только этому вас и научили — уничтожать противника любыми способами. Не этим ли вы всё время занимаетесь и занимались всё детство? Поскольку не можете контролировать ситуацию никаким другим способом, нападаете, унижаете меня, втаптываете в грязь. Ну ничего, это послужит мне хорошим уроком. И уж больше я сюда не приду в надежде, что меня положат в постель, какими бы жаркими и долгими ни казались мне ваши ночи. Она резко отвернулась.       — Подождите, Гермиона. Он схватил её за руку. Она замерла, яростно сверкнув в темноте янтарными глазами:       — Идите вы к черту! Она вырвала руку и помчалась вниз по ступеням. Гарри колебался лишь одно мгновение. Пробормотав проклятие, побежал за ней. Он нагнал её у большого дуба. Едва сознавая, что делает, снова схватил её руку. На этот раз Гермиона издала какой-то дикий звериный крик и попыталась достать палочку. Он перехватил её руку, прежде чем она успела это сделать.       — Простите меня, Гермиона. Рука её казалась такой маленькой и хрупкой в его ладони. Внезапно Гарри потрясло сознание того, как беззащитна она в руках любого мужчины. Если всё, что она говорит, правда, то как же могло случиться, что она потеряла столь важный отрезок своей жизни? Всю жизнь. Кто стер ей память?       — Простите меня. Я сожалею…— покаялся он шепотом, прижимая её к себе.       — Нет, вы не сожалеете ни о чем. И я тоже. Слава Мерлину, теперь все точки расставлены. Я давно знала, что вы считаете меня лгуньей. Теперь мне ясно, что вы вообще обо мне думаете.       — Я действительно хочу вас. Руки его скользнули вверх. Он легонько потряс её за плечи, чувствуя, как разбивается вдребезги вся его хвалёная способность владеть собой, и он не в силах ничего с этим поделать. Между ними больше не существовало никаких барьеров, они их безжалостно разрушили, и сейчас осталась только правда, ничего больше. Та самая правда.       — Вы правы, и мы оба это знаем. Правы в том, что для меня не имеет никакого значения, кто вы такая. Я никогда не хотел свою подругу, но хочу вас. Она оттолкнула его.       — Пустите меня.       — Не отпущу, пока вы меня не выслушаете. Я потерял контроль над ситуацией, и это сводит меня с ума. Вот почему я хотел сделать вам больно. Может быть, я и ещё раз попытаюсь сделать вам больно. Пальцы его впились ей в плечи. Он вовсе не собирался произносить эти слова, они вырвались сами собой.       — Я думаю о вас все время. Каждый день и каждую ночь, в суде, в Министерстве, здесь. Думаю и чувствую, что начинаю сходить с ума. Да, я сошёл с ума. Я почти не сплю, потому что каждую ночь мне снится, как я обладаю вами. Я просыпаюсь в отчаянии и мечусь по комнате, как зверь в клетке, — он снова с силой встряхнул её. Голос его звучал резко, как удар хлыста. — Теперь вы понимаете? «Хочу» — слишком слабое слово, оно не передаёт того, что я испытываю к вам. Я одержим вами, заполнен вами до такой степени, что ни для чего другого уже не осталось места. Она молча смотрела на него. Потом снова рванулась.       — Прекратите это, Поттер. Отпустите меня. Он резко рассмеялся.       — Не совсем то, чего вы ждали, правда? Слишком сильно, слишком резко, слишком неромантично. Вообще слишком. Но это не имеет значения, поскольку вы тоже хотите меня, Гермиона. Поэтому вы и пришли сюда. Она снова замерла, глядя на него потемневшими глазами. Нервно облизала губы.       — Я… я не знаю. Я не собиралась приходить, во всяком случае, не до самого дома. Просто пошла по тропе… а потом увидела вас. Я…       — Вы ожидали приятной беседы, а затем немного нежностей. Так? На этот раз его издевательские слова даже не смутили Гермиону. Она была потрясена произошедшей в нём переменой. Утонченный, холодный, бесстрастный человек, которого она видела, исчез. В нём, оказывается, бушуют яростные, тёмные, необузданные порывы. Она не знала, что с этим делать. Он прав, в своих мыслях она не осмеливалась идти дальше поцелуев и, может быть, лёгкого флирта. Ни о чем большем не позволяла себе думать. Это ни в какое сравнение не шло с его страстной одержимостью. Этого она не хотела, он и здесь прав. Не сейчас. Она должна найти разгадку своей жизни. Кто она? И почему лишила себя памяти. Она знала, что сделала это сама. Что могло произойти с ней такого страшного, что она решилась на это. И сейчас меньше всего ей нужны чувства, которые потребуют от неё большего, чем она готова отдать. Она остро ощущала его близость, его неожиданно мощную грудь и руки. Пальцы его давили, мяли её плечи, но он этого, по-видимому, не замечал.       — Чего я ожидала, не имеет значения. Вам не нравится то, что вы чувствуете, а у меня не хватает нервной энергии, чтобы справиться с… — она запнулась и продолжила с кривой улыбкой: — Чем-то более сложным, чем просто постельные отношения.       — Тогда мне придется решать за нас двоих. Так? Даже в темноте она чувствовала его пугающе напряжённый взгляд. Внезапно ощутила мощный толчок внутри, как будто все её чувства пришли в движение под влиянием шока. Она хотела отступить, убежать… но не могла двинуться с места. Сердце гулко колотилось в груди, стало трудно дышать, где-то глубоко в теле разливался жар, какого она никогда раньше не испытывала. Она сглотнула слюну. Почувствовала, что не в силах даже отвернуться от него.       — Нет. Я не могу. Вы хотите слишком многого. Я… Он резко наклонился и с жадностью впился в её губы. Гермиона забыла все, что она собиралась сказать. Руки её потянулись к его обнаженной груди, пальцы ощупывали мягкие густые волосы и твёрдые мышцы под ними. Он совсем не похож на человека, проводящего целые дни в костюме за письменным столом, скорее, на аврора, постоянно ходящего в рейды, или спортсмена, сотни часов проводящего в небе. Гермиона ощутила, до какой степени он возбуждён, и ее снова окатила горячая волна. Она осознала, что отвечает на его поцелуи так же яростно. Охватившее её желание оказалось таким неистовым и таким внезапным, что она едва не потеряла сознание. Гарри оторвался от неё. Распухшие губы пульсировали, горели огнём. Он резко поднял голову. Вздохнул с глухим звуком, похожим на рычание.       — Ты мне нужна. Нужна. Я думал, это пройдет, что я опомнюсь, но нет. С каждым днём становится только хуже, я больше не могу думать о тебе, как о подруге детства. Гермиона, как загипнотизированная, смотрела на него. У неё возникло смутное пока осознание, что она смогла бы уйти, оторваться от него, если бы в нём было только то, с чем она уже сталкивалась — страстное, но контролируемое желание, неистовство плоти, совсем не задевающее душу. От этого можно было бы легко уйти. Или принять без особых треволнений, по обоюдному согласию, получить удовольствие ради удовольствия. Цивилизованным путём… В том, что происходило сейчас, не было ничего цивилизованного. Его желание прорвалось, как потоки воды сквозь дамбу. Её несло в этом вихре неистового желания. Сознание, что он захвачен не меньше, чем она, ещё больше подстегивало. Никогда в жизни Гермиона не чувствовала себя столь необходимой мужчине.       — Черт побери, Гермиона! Он обхватил её лицо дрожащими руками. Снова яростно поцеловал.       — Скажи «да» или снова скажи, чтобы я убирался к чёрту. Только не заставляй меня ждать ответа. Где-то в глубине сознания едва слышный голос благоразумия нашёптывал, что надо остановиться. Он не должен видеть, как она перед ним беззащитна. Однако новый вихрь эмоций смёл все благоразумные мысли. С губ её сорвался какой-то стонущий звук — ответ и ему, и себе самой. Руки скользнули вверх, обняли его, ногти впились в твёрдые мышцы спины. Грудь поднялась от возбуждения, затвердевшие соски под блузкой коснулись его груди. У него перехватило дыхание.       — Да? — хрипло проговорил он.       — Да. Слово вырвалось само собой до того, как она успела подумать. Вся её неуверенность растворилась в мощном потоке ощущений. Пальцы его скользнули вдоль её шеи, вниз, к застежке, и прежде чем Гермиона успела ему помочь, блузка распахнулась и слетела с её плеч. Она изогнула спину, прижалась напрягшейся грудью к его груди. Он издал хриплый звук. Его губы и язык играли с её губами, покусывали, трогали, возбуждая сильнее, чем обычные поцелуи. Руки скользнули вдоль её спины, прижали теснее. Гермиона услышала собственный стон, ощутила боль в груди, нестерпимый жар в сосках. Желание нарастало так бурно, что это походило на приступ безумия. Не сознавая, что делает, она ухватила зубами его нижнюю губу. Он издал звук, похожий на рычание. Дыхание их смешалось. Он нащупал эластичный пояс на её шортах, потянул вниз. Гермиона ощутила ногами влажную от росы траву. Только в этот момент она заметила, что туфель на ногах уже нет. Неловкими от нетерпения пальцами она пыталась расстегнуть молнию на его джинсах. Когда молния наконец поддалась, Гермиона потянулась к нему и нащупала твёрдый член — как будто шелк, обернувший мрамор.       — Нет. Если ты до меня дотронешься, я… Она дотронулась, несколько раз провела рукой, сжала мошонку и облизнула пересохшие губы.       — Скорее, — прошептала она, желая лишь одного — ощутить его внутри. Гарри потянул её вниз, на влажную траву, рванул на ней трусики. Одной рукой он с силой поглаживал её грудь и живот. Потом рука скользнула вниз, пробралась между её белыми бёдрами. Гермиона издала звук, похожий на всхлип. Длинные пальцы ласкали, гладили, проникали, изучали. Всё её тело болело, горело. Она ощущала пустоту, которой никогда раньше не чувствовала. Ничто на свете не имело значения. Только бы ощутить его внутри.       — Чего ты ждешь? — проговорила она хриплым, надтреснутым голосом.       — Не надо торопиться. Не надо спешить. Но я… Его язык снова ворвался во влажную глубину, чтобы показать, какое удовольствие умеет доставлять. Его руки вырисовывали узоры на её истекающей влагой щели и уносили её все выше и выше, так, что в какой-то момент ей стало страшно. Она яростно впилась пальцами в его плечи, выгнула спину. Его горячие губы скользнули вниз, сжали сосок и втянули его, и дальше… вдоль живота, ещё ниже. Кончик языка коснулся самого чувствительного места на её теле. Гермиона вскрикнула от наслаждения, задохнулась. Попыталась унять крик, прийти в себя, но это не удалось. Если вначале она ещё смутно ощущала запахи травы и жимолости, чувствовала влажную теплоту ночи, слышала стрекотание сверчков, отдалённые раскаты грома в горах и даже их собственное хриплое дыхание, то теперь все ощущения сконцентрировались на страстном желании, сжигавшем её тело.       — Гарри… я больше не могу… С невероятной медлительностью он ласкал языком шёлковую кожу живота, груди, шеи. Ногами раздвинул ей бёдра как можно шире. Гермиона, не в силах терпеть, громко застонала.       — Черт бы тебя…       — Спокойно, — пробормотал он, как будто бы самому себе. Каждое движение, каждая ласка длились долго до боли. Наконец он поднял голову, глядя на неё сверкающими от страсти глазами.       — Я хотел… подождать… но… Он поставил одну руку возле её лица и смотрел, как член раздвигает складки плоти и медленно проникает внутрь, дюйм за дюймом. Идеально. Он готов был смотреть на это бесконечно. Гермиона задохнулась. Ей показалось, что это длится слишком долго. У неё не хватало дыхания. С почти болезненным стоном она открылась ему, стараясь захватить его как можно крепче. Неожиданно он вышел, провёл головкой по нервному комочку удовольствия, отчего Гермиона дёрнулась, и мощно ворвался снова, как поток воды в сорвавшейся дамбе. Это было так восхитительно, что Гермиона сладко закричала. Ноги её поднялись, обхватили бедра. Тяжёлые толчки становились все быстрее и резче, словно у дикого первобытного существа, подчиняющегося древнему инстинкту. Гермиона знала, что никогда раньше ничего подобного не испытывала. Тело её купалось в блаженстве. Она наслаждалась его властью, тем, как он вбивал её в землю, пальцами до боли сжимая её ягодицы и как будто насаживая на себя снова и снова. Тела сталкивались с влажным звуком, и от удовольствия кружилась голова. Неожиданно напряжение внутри прорвалось. Гермиону залили горячие волны пульсирующего блаженства. Она громко вскрикнула. Гарри издал хриплый стон, но не отпустил её. Наоборот, ещё крепче прижал к себе, продолжая яростные толчки. Потрясённая Гермиона почувствовала, как её тело подчиняется его ритму, как снова растёт напряжение внутри. На этот раз освобождение оказалось настолько всесокрушающим, что она даже не могла кричать, только задыхалась, глотая воздух, чтобы хоть немного прийти в себя. Её потряхивало, она готова была забыться блаженным сном, если бы не его зубы, прикусившие губу.       — Не засыпай, — прошептал он. — Мы ещё не закончили. Гермиона не знала, сколько времени прошло. Постепенно она начала приходить в себя. Трава под ней, густая и мягкая, как удобная кровать, больше не казалась влажной. Может быть, оттого, что их тела были влажными от пота. Она открыла глаза. Увидела светлячков высоко в ветвях старого дуба. Услышала стрекот сверчков и глухие раскаты грома. Своё и его, все еще неровное, дыхание. Гарри поднял голову, чуть отодвинулся, приподнялся на локте. На его красивом лице застыло непередаваемое выражение мужского удовлетворения. Но не триумфа. Он словно сознавал, что это скорее передышка, чем победа. Наклонился, поцеловал её долгим поцелуем. Снова поднял голову.       — Это было… нечто особенное, — Гермиона понимала, что нет смысла скрывать, насколько она потрясена. — Безумие.       — Я сделал тебе больно?       — Нет. Она медленно провела ладонью по его спине. Вспомнила, как впивалась в нее ногтями.       — А вот я, кажется, пустила тебе кровь. Гарри усмехнулся:       — Не думаю, что тебе удалось прорвать мою шкуру. Он оторвался от нее, отодвинулся и лег рядом на траве, не отнимая, однако, руки от её груди. И это доставило ей радость — не хотелось совсем отпускать его. Странно, она совсем не испытывала стеснения, ни от того, что лежала совершенно обнажённая, ни от того, что только что занималась любовью прямо под деревом, при ярком свете луны. Лёгкий порыв ветра зашелестел листвой наверху, обдал прохладой её влажную разгоряченную кожу. Это было чудесно. Ей не хотелось двигаться. Приподнявшись на локте, Гарри некоторое время смотрел на неё, потом погладил её грудь. Он как будто испытывал необходимость постоянно касаться её, словно его желание лишь временно успокоилось, но не было удовлетворено полностью.       — У тебя прекрасное тело. Она смотрела на его сосредоточенное лицо и чувствовала, как снова учащается пульс, как отвечает тело на его ласки. Гарри нежно потянул за твёрдый сосок. Наклонился, провел по нему языком. Эта ласка подействовала на неё невероятно возбуждающе. Он поднял голову. Улыбнулся.       — Я не помню, была ли у Гермионы грудь вообще. Гермиона оттолкнула его руку. Резко поднялась, потянулась за одеждой. Он тоже сел, успокаивающим движением обнял ее за плечи.       — Ну ладно-ладно. Прости. Я не хотел. Теперь она чувствовала неловкость от сознания своей наготы, и это ей совсем не нравилось. Она высвободилась из его объятий, обхватила колени руками.       — Можешь оставить свои извинения при себе. В любом случае, это не имеет значения.       — Для меня имеет. Поэтому я ещё раз прошу прощения. Понимаешь, я совсем не хочу своей… подозрительностью разрушить то, что возникло между нами. Почему-то эти слова её нисколько не удивили. Она иронично рассмеялась:       — То, что возникло между нами? Ты имеешь в виду секс? Господи, да вы, мужчины, отбрасываете прочь любые подозрения, любые сомнения, любую рациональную мысль, как только появляется возможность переспать с женщиной. Её слова, казалось, позабавили его.       — Не надо говорить обо мне во множественном числе. Я не отбрасываю никакие сомнения. Верю ли я, что ты Гермиона Грейнджер? Нет. Но теперь, как ты очень верно заметила, это не имеет никакого значения. Я хочу тебя, именно тебя, кто бы ты ни была. Если после того, что произошло за последние минуты, ты в этом ещё не убедилась, значит, с одним из нас что-то не в порядке. Несколько минут Гермиона молчала, зная, что сейчас ей предстоит сделать нелёгкий выбор. Она может взять одежду и удалиться, по возможности, с достоинством. Отказаться от каких бы то ни было отношений с человеком, не доверяющим ей. Либо принять его недоверие как нечто не связанное с возникшей между ними тягой друг к другу. Не позволить этому недоверию погубить то, что обещает стать страстью, какая нечасто встречается в жизни.       — Гермиона… Она перевела дыхание.       — Я хочу, чтобы ты пообещал мне одну вещь. Он ответил вопросом, с профессиональной осторожностью:       — Какую именно?       — Пообещай мне, что, когда мы вместе… вот так, как сейчас… ты не будешь касаться темы Гермионы Грейнджер. Ни при каких обстоятельствах. Ни хитрых вопросов, ни намёков с целью поймать меня врасплох. Это будет запрещённая тема. Гарри с готовностью кивнул:       — Даю слово. Но только когда мы вместе, вот так. За другое время я ручаться не могу.       — Я этого и не жду. Ну что же, это должно быть интересно.       — Здесь я с тобой полностью согласен. Он наклонился и поцеловал её. Гермиона не знала, сердиться ей на него или на себя за то, что напряжение, вызванное гневом, так быстро сменилось напряжением совершенно иного свойства. Уже во второй раз за сегодняшнюю ночь ему удаётся сначала вывести ее из себя, а потом возбудить.       — Ты… невозможный. Ты просто невыносим. Он подтолкнул ее на траву.       — И тем не менее ты хочешь меня так же, как и я тебя. Скажи, да? Губы его поползли вниз по ее шее к груди.       — Да, черт тебя возьми! Она задохнулась. Закрыла глаза. Волны блаженства разливались по телу. Ощущения, которые он в ней пробуждал, были столь мощными, что она бы испугалась, дай он ей малейшую возможность подумать об этом. Но он не дал ей такой возможности.       — Вот и хорошо, — прошептал Гарри, касаясь губами её кожи. — Если бы мое желание оказалось безответным, я бы, наверное, покончил с собой. С закрытыми глазами Гермиона запустила пальцы в его густые волосы, вся отдавшись блаженному ощущению, вызванному его губами на своей груди.       — Перестань болтать, Поттер, — хрипло выговорила она и оседлала его, практически тотчас насаживаясь на колом стоящий член. Он сжал руками её талию и показал зубы в звериной улыбке, после чего под громкие стоны Гермионы и собственные крики начал бешено насаживать на себя обнажённое тело, которое словно мерцало в свете луны.       

***

Два месяца спустя

***

      — Привет, — Гарри прошел в дом её родителей и застал Гермиону за разбором папки, которую она закрыла и толкнула ему. Он поцеловал её, и она ответила. Они больше не скрывали свои отношения — на радость родителям и многим друзьям. — Что это?       — Письмо от моего коллеги из Нью-Йорка.       — И что там, — он не потянулся к нему, выказывая полное доверие, которое они обрели совсем недавно.       — Я так хотела узнать, что же со мной случилось. Почему я так жестоко стерла себе всю память.       — Мы узнаем, — твердо сказал Гарри, переплетая их пальцы.       — Нельзя, — вздохнула Гермиона и открыла папку, поворачивая к Гарри. Странная эмблема в виде надписи «Осторожно, магия» мерцала чёрными чернилами на девственно белом листе. — Я не зря это сделала, что-то произошло, что-то страшное. Мне иногда снятся сны, образы бьющихся в агонии боли людей, сквозь дымку. Я не вижу лиц, не вижу, что это, но понимаю, что не должна это видеть.       — Может быть это отголоски войны с Волдемортом? Там много кто умер, — мрачно произнес Гарри, сжимая её руку.       — Гарри, — она посмотрела на него с укоризной. — Волдеморт был просто заигравшимся ребёнком. Есть силы гораздо страшнее.       — Что? — рассмеялся Гарри, — Какие? Смерть?       — Магглы, Гарри.       — Они…       — Правительство магглов прекрасно осведомлено о существовании магии.       — Что?       — Конечно. Многие научные открытия в области медицины и астронавтики были осуществлены совместными усилиями. Но магглы боятся магии. А то, чего они боятся, они изучают досконально. Есть лаборатории, в них что-то происходит, но маги не вмешиваются туда.       — Почему? — удивился Гарри пытаясь осознать услышанное.       — Чтобы не развязать войну.       — Это ерунда, но если что, мы выиграем.       — Нет, Гарри, — горько усмехнулась Гермиона и встала из-за стола, чтобы вымыть чашку из-под кофе. — Нас истребят, причём по одному. Они даже не будут объявлять войну. Гарри подошёл к ней сзади и обнял за талию.       — Неужели маги ничего не могут сделать, и как же тогда война в девяносто восьмом году?       — Если бы маги тогда поняли, что происходит… Даже страшно представить… Он развернул её к себе и посмотрел в глаза.       — Что же ты могла такого увидеть, что стерла себе память?       — Не знаю, Гарри, и если честно, не хочу знать. Ты примешь это. То, что память не восстановится и мы друг для друга, по сути, так и останемся незнакомцами.       — Дома никого?       — Нет. Он резко поднял её и посадил на кухонный стол, отчего она вскрикнула.       — Я не хотел свою подругу, но я хочу тебя. Такой, какой ты стала. А память… Есть дневники и наши рассказы. Ты всё будешь знать. Он задрал ей юбку под протестующий вопль и одним движением расстегнул свои джинсы.       — Нам нужно организовать демографический совет и спасать население маг общества, и я предлагаю первое заседание начать прямо сейчас. Гарри резко толкнулся, заполняя собой узкое пространство, и поцеловал её.       — Потому, что ситуация, в которой кто-то где-то мучает волшебников, мне не нравится.