Когда я был Золушкой

Дождь шел всю неделю, почти не переставая. Ноябрьские туманы застилали всю округу таким плотным покрывалом, что невозможно было разглядеть даже собственных пальцев на руках. Двор давным-давно был убран, яблоки и груши спущены в погреб, а опавшие листья сожжены. Госпожа Софи и ее дочка с чопорным видом сидели в зале у камина и вышивали какие-то очередные бесполезные цветочки. Все их полотна были похожи одно на другое как переводные картинки, и я решительно не понимал, зачем производить их пачками. Госпожа Софи была другого мнения. «Вышивание украшает благородных дам», - снисходительно поясняла она, когда мне приходилось вешать на стену очередной шедевр. Гости нашего поместья, чаще всего такие же благородные дамы, как и моя хозяйка, подтверждали ее правоту, постоянно отпуская картинам восторженные похвалы своими чрезмерно елейными голосами. - Прелестно, просто прелестно, - с воздыханием повторяла очередная посетительница, госпожа Эсме из Когтистых Ясеней, если не ошибаюсь, - Эти розовые цветы отражают всю нежную натуру вашей дочери, а те, белоснежные – ее невинность. «И вовсе ничего они не выражают», - хотелось возразить мне, - «Просто это все, на что Дайна способна». Я не просто так пришел к этому выводу. Дело в том, что Джина мне показывала свои работы тоже. Вот этим действительно стоило восхититься. Они были такими настоящими, что казалось, будто после последних ее стежков зяблик упорхнет с полотна, а ароматы вереска заполонят собой весь дом. - Ты преувеличиваешь», - отмахивалась Джина, когда я начал хвалить ее картины, - Или просто ни в чем не разбираешься. Тут стежки пошли криво, а здесь я вообще ошиблась и поленилась распускать. У Мэй, примостившейся между нами, нашлось объяснение, заставившее меня покрыться пунцовыми пятнами, а Джину – отвести взгляд и поджать губы. - Это же любовь, - непринужденно сказала девочка, - Она застилает глаза тоненькой пленочкой, которая делает мир чуть-чуть другим, таким красивым и особенным. И скрывает плохое, и делает ярким хорошее. Поэтому Ник не видит неудачные стежки. Мы с Джиной попытались перевести все в шутку, хотя оба прекрасно понимали, что зерно правды в речах Мэй есть. И все-таки, девочка тоже признавала, что работы Джины очень красивые. - В них есть кусочек жизни. Как в платьях тети Лиз. Я бы тоже однажды хотела вложить во что-нибудь кусочек жизни, - мечтала Мэй вслух, - Только я не знаю, куда же мне его деть. - Не переживай, однажды ты поймешь, куда, - успокаивала девочку Джина, - Это придет внезапно. Ты просто будешь что-то делать, а потом вдруг воскликнешь: «Ой, кажется, я только что вложила в это дело кусочек жизни. Правда, неплохо получилось?» Она могла любого покорить своим голосом. Мне нравилось вслушиваться в его звучание, ловить каждую ноту, наслаждаться каждым словом, соскакивающим с ее губ звонкой монеткой. Я разбирал все интонации, все тона ее речей, пытаясь понять, где же она, настоящая Джина? Со всеми она говорила по-разному, казалось, для каждого человека в ее голосе найдется свой неповторимый оттенок, который вынудит полюбить ее. Несмотря на это, в речах Джины я никогда не слышал фальши. Все произнесенные слова, кому бы они ни предназначались, были полны искренности, чистейшей, как вода на нашем лесном озере. Джина научила меня вновь смеяться в голос, хохотать до слез и рези в животе. Для этого не требовалось каких-то особенных причин – девушка просто рассказывала какую-нибудь историю, которую она видела своими глазами или вычитала в книге. Истории сами по себе не были такими уж захватывающими, но Джине удавалось преподать их как нечто из ряда вон выходящее. В конце ее рассказов я и Мэй заходились таким смехом, что Нэнси прибегала из кухни убедиться, что мы ещё не совсем слетели с катушек. И уже только за это я готов был вечно благодарить Джину – с того момента как я впервые открыл глаза в поместье, мне еще ни разу не приходилось хохотать вволю. Я открыл для себя новый способ выплескивать эмоции, которые так часто не давали покоя. …И вот я в одиночестве сидел на кухне, держа в руках миску со своим скудным обедом, и погружался в воспоминания, которые так и сновали в моей голове под шум дождя за окном. Впервые за долгое время я чувствовал себя несчастным в воскресенье. Мачеха никуда не отпустила меня сегодня, мотивируя это тем, что я обязательно простужусь, слягу в постель, и работа будет простаивать. Конечно, спорить с ней было себе дороже. Она могла бы вообще запретить мне куда-то ездить. Потому мне и оставалось только понуро размешивать осточертевшую за неделю овсянку в ожидании, когда мачеха найдет для меня очередное важное дело. От раздумий и печали меня заставила оторваться внезапно отворившаяся дверь. На пороге показалась фигурка в сером мокром плаще, из-под капюшона которого торчали растрепанные черные волосы. - Здравствуй, - произнесла фигурка голосом моей дорогой Джины. - И вновь не могу поверить своим глазам, - обратился я к неожиданной гостье,- Что ты здесь делаешь? Ты же промокла насквозь, скорее сядь к огню. Девушка аккуратно повесила плащик, с которого все еще капала вода, и, приняв мое предложение, устроилась около очага. - Это Нэнси и Эльза собрали, когда мы поняли, что ты не придешь, - девушка протянула мне корзинку, которую все это время держала в руках, - Пироги с яблоками, их специально для тебя сделали. А еще там письмо от Мэй. Она в последнее время очень увлеклась этим делом, Нэнси приходится прятать чернила, но это не помогает, потому что Мэй выпрашивает их у Джорджа… Девушка не успела договорить, потому что я сделал то, о чем мечтал все это время. Чуть не удушил в объятьях. Я почувствовал, как она вздрогнула от неожиданности моего порыва. - Джина, я так рад, ужасно рад. И не пирогам, а всей этой вашей заботе. Ты, Эльза, Нэнси, Мэри – все вокруг так много делают для меня… Прости, ты наверное думаешь, что я совсем обнаглел. Грязный звереныш… Я думал, что Джина будет вырываться из моих рук и даст пощечину за фамильярное обращение, но девушка, напротив, с жаром обняла меня в ответ. - Ты не справедлив, Ник, - прошептала она своим удивительным голосом, ласковым, но не терпящим пререканий, заставляющим мое сердце дрожать, - Я тебя таким не считала, наоброт... Ты самый сильный из всех, кого я знаю. Это было понятно еще в самую первую нашу встречу. Ты был похож на загнанного в угол тигра, которого заставили сыграть роль бездомного кота. Усталый, голодный, нуждающийся в помощи, ты сохранял свое достоинство и силу. Я читала их в глазах. Знаешь, тебе никогда не удавалось прятать свои чувства. Глаза слишком живые, они все выдают. Как только наши взгляды пересеклись, я сразу решила, что должна узнать тебя поближе. Тетя рассказала мне о твоей судьбе и окончательно укрепила это решение. И тогда, на приеме, я просто поражалась тому, как тебе удается так держаться. Даже с синяками под глазами ты выглядел благороднее, чем эти нарумяненные снобы со свежими лицами. Я все лето думала о тебе и пыталась разгадать, как это тебе удается, быть таким спокойным, терпеть унижения и нападки, но жить, не теряя самого себя. - Ты ошибаешься, - покачал головой я, - Я давно потерял себя. А потом обрел вновь. И твое присутствие сыграло в этом не последнюю роль. - Значит, мы вовремя встретили друг друга, - Джина сжала мою руку своими холодными тонкими пальцами и опустила голову на мое плечо - Потому что я тоже была на грани отчаяния. Жизнь была абсолютно бесцельной, я прожигала ее, погружаясь в собственные развлечения, пытаясь подготовить себя к возвращению домой, где меня обязательно попытались бы выдать замуж. Знаешь, как последний глоток воздуха перед эшафотом. Я уже видела словно наяву, как меня засасывает в пучину серых безотрадных дней, одинаковых, как и окружающие меня люди. И каждый день мне пришлось бы видеть одно и то же, делать одно и то же, носить одно и то же. Все разговоры бы были о новых нарядах и старых сплетнях, и они душили бы меня словно удавка, мучительно и постепенно. Я уже чувствовала, как эта удавка медленно овивает мою шею. Подобные мысли вызывали дикий страх, какой испытывает животное в клетке. А тут ты появился. И в твоем взгляде я увидела то, что испытывала сама. Отчаяние, жажда борьбы, и осознание, что все бесполезно, и желание сохранить последние крупицы собственной гордости. - А я не заметил ничего подобного в тебе в тот день, - задумчиво произнес я. - Я хорошо умею маскировать то, что у меня на душе, - улыбнулась девушка, - И тебе не мешает этому научиться. Знаешь, - добавила она после небольшой паузы, - Ты один из немногих людей, с которыми я была честна. Твоя непосредственность и чистота, они против воли заставляют быть открытыми. Ты вдохновил меня. Сбросил эту удавку с моей шеи. Спасибо. Джина прижалась ледяными губами к моему лбу, и холод, исходящий от них, будто бы расползся по всему телу. На секунду показалось, что сердце хочет сбежать от меня. - У тебя губы посинели, - сказала Джина обеспокоенно. - А еще в горле пересохло, - хрипло прошептал я. Мы просто сидели и молчали, глядя друг на друга. Нужные слова кончились. Не знаю, сколько продлилось наше молчание, вечность или только миг, но прервалось оно, когда в кухню зашла Мэри. - Какая встреча, - расплылась в широчайшей улыбке женщина, - Мы так давно не виделись, дорогая. Теперь-то я понимаю, отчего госпожа такая хмурая. Ты решила озарить своим приходом не ее персону, а Ника. - Здравствуй, Мэри, - легонько кивнула Джина, - Да, наконец-то могу свободно навещать вас. - С чем связана такая неожиданная раскованность? – спросила Мэри, приступая к готовке. Горький аромат тмина донесся до очага. - Скорее всего, я покину весной Верхние Холмы. Скорее всего, навсегда. А значит, мое аморальное поведение не успеет причинить тете Роуз большого вреда. Мое сердце при этих словах сжалось, как испуганный еж. Да, Джина уже говорила о том, что вернется домой к своему дню рождения, но я не воспринял эти слова всерьез. Сейчас же, мы сидели втроем на кухне и беседовали на отвлеченные темы. Джина расчесывала свои спутанные в дороге волосы, Мэри начиняла мясо приправами, а я изо всех сил пытался делать вид, что мне ни капельки не грустно. А в голове эхом отдавались слова Джины: «Скорее всего, навсегда». Уже ближе к вечеру я проводил девушку до ворот, быстро проскользнув мимо побелевшей от злости мачехи и ухмыляющегося сводного брата. Вечер обещал быть напряженным, и я приготовился к тому, что за ужином меня обольют грязью с головы до ног. - Не боишься, что моя мачеха начнет распространять про тебя всяческие непотребные слухи? – спросил я, когда пришло время прощаться. - И признает, что я предпочла проводить время с простым слугой, а не с их благородным семейством? – иронично ответила девушка и со вздохом добавила, - Ник, я видела, как ты огорчился, услышав о моем отъезде. И не пытайся отрицать это. Пожалуйста, пообещай мне, что ты не будешь думать о нем до весны. У нас с тобой еще полгода. Давай проведем их так, будто они никогда не закончатся. - Да, обещаю, - на прощание я дотронулся до ее холодной руки, - Счастливого пути. И да, Джина, - окликнул я девушку, когда та уже вышла за ворота, - Ты сказала, что наша встреча помогла тебе справиться со страхами. Мне она тоже помогла. Я избавился от кошмаров, и теперь во снах вижу только твои синие глаза. Джина мне ничего не ответила, только два сапфировых ока сверкнули в темноте радостными искрами. Думаю, она была рада услышать от меня это признание. *** Я выполнял как мог данное Джине обещание. С того самого вечера никто больше не упоминал об отъезде, и мы оба делали вид, что все прекрасно. Однако по ночам было совсем непросто убегать от преследовавших меня мыслей. Тот разговор с Джиной был двойственным. Да, он был откровенным, самым откровенным из всех, он позволил понять, как много мы значим друг для друга. Но в ту минуту открылось кое-что еще: я осознал, что почти не знаю Джину. Она была для меня свечой в непроглядной тьме, маленьким ярким огоньком, заставлявшим двигаться вперед. Она была загадочной, окутанной невидимой таинственной аурой. Она казалась идеалом. Такая красивая, смелая, неунывающая, Джина сочетала в себе нежность и женственность с непомерной силой. Наш откровенный диалог позволил узнать мне другую сторону Джины. Я увидел простую девушку, одинокую и запутавшуюся, находящуюся в поисках правильной дороги, сомневающуюся в своих решениях. «Я была честна лишь с тобой», - призналась она мне, а это значило, что никому больше Джина доверять не могла. Стыдно признаваться, но мне льстило быть единственным человеком, которому она открылась. Это позволяло чувствовать себя особенным. Мне нравилось думать о том, что только я знаю об истинных чувствах Джины. Мне хотелось узнать еще больше о ней, о ее семье, о жизни за пределами Верхних Холмов. Я пару раз пытался подвести ее к подобному разговору, но девушка умело сворачивала тему в нужное ей русло. Мы сблизились еще больше за последний месяц. Думаю, от зорких глаз деревенских жителей это не укрылось, потому что стоило нам с Джиной пройтись вдвоем, как за спинами раздавалось тихое, но вполне отчетливое шушуканье. Девушка призывала меня не обращать внимания на сплетни. Так я и делал. Но на улице мы стали появляться только втроем – вместе с Мэй. Но даже присутствие девочки не сдерживало мои порывы лишний раз коснуться волос Джины или взять ее за руку. Наблюдательная Мэй не могла этого не заметить. - Почему вы с Джиной никогда не целуетесь? – вот так просто и невозмутимо спросила она меня однажды. Хорошо, в тот момент мы были с Мэй наедине. Джина уехала навестить тетушку. - Эээ… Что ты имеешь ввиду? – мне было не по себе от такого вопроса, а пристальный взгляд девочки добавлял масла в огонь, - Мы и не должны целоваться. - Нет, должны, - возмутилась Мэй, - Вы же влюбленные. Все влюбленные целуются, спроси у любой девушки. И даже мама с папой целуются, хотя и скандалят частенько. - Ты ошибаешься, - попытался оправдаться я, - Мы с Джиной вовсе не влюбленные. Не слушай то, что говорят взрослые в деревне. - Я и не слушаю, - девочка не собиралась отступать, - Вы думаете, я маленькая и глупая. Это не так. Я вижу, как ты смотришь на Джину и как Джина смотрит на тебя. Вы нравитесь друг другу. Пройдет еще немножко времени, и вы сможете пожениться. - Все не так просто, крошка Мэй, - я взял ладони девочки в свои, а сам тем временем пытался упорядочить вихрь собственных мыслей, - Мы с ней не очень подходим друг другу. Понимаешь, я – простолюдин, без дома и гроша в кармане. А Джина – девушка высокого происхождения, из богатой семьи. Я ей не пара. - Разве это так важно, разве не главное, что вы оба чувствуете? – девочка горячо отстаивала свое мнение, - Или ты ее не любишь? - Люблю. Поэтому и не хочу развивать отношения дальше. Понимаешь, - продолжил я, видя, что Мэй категорически со мной не согласна, - если даже я признаюсь Джине в своих чувствах, если она согласится быть со мной, что я могу предложить взамен? Работать на мачеху и жить в моем чулане? Или бродить по свету в поисках лучшей жизни? А ее родители? Думаешь, они позволят ей выйти замуж за беспризорника? - Ты бы мог заработать. Своими силами накопить, как твой папа. И тогда бы вы точно смогли быть вместе. - Хорошо, - согласился я, поняв, что девочку мне нипочем не переубедить, - Однажды я накоплю много денег, и Джина выйдет за меня замуж. Глаза Мэй засияли, и девочка удовлетворенно закивала. На этой ноте наш разговор прервала Нэнси, позвавшая нас к ужину, и мне удалось кое-что скрыть от этого проницательного ребенка. Джина уедет отсюда меньше чем через полгода, и мы больше никогда ее не увидим. А в моей душе еще теплилась еле живая надежда, что я попаду на чертов бал, встречу там чертову принцессу и выберусь отсюда. Я не был уверен, в чем точно заключались условия моего возвращения. Если дело было только в танце с принцессой – у меня имелись небольшие шансы, шевелить ногами как-никак я умел. Но если мне требовалось эту принцессу полюбить – тут я был в абсолютном проигрыше. Сердце мое уже давно находилось во власти пары синих глаз. *** - Не нравится мне то, что творится в королевстве, - хмуро сказала Нэнси однажды за обедом, - Правитель совсем обезумел. Только и думает, что своей новой религии. Вы только представьте, отменил ежегодные празднества по поводу Зимнего Солнцестояния! Да разве можно так неуважительно вести себя с силами природы? - Может быть, это всего лишь слухи, – попытался успокоить жену Джордж. - Нет, не слухи, - Нэнси хлопнула по столу, - Кузнец мне рассказал, когда я ходила забирать письмо от Тома. Это было объявлено на городской площади. Горожане только об этом и говорят. А еще король приказал в каждом поселении установить святилище для каких-то заморских ритуалов. В столице такое уже поставили. Вот увидите, к весне это и до нас доберется. - Если все так, то дело плохо, - заметил Джордж, - Я-то сам не приверженец старых праздников, но для скольких людей такие перемены станут трагедией. - И без народных волнений не обойдется, - мрачно добавила Эльза. - Надеюсь, это все минует нас, - благоговейно сложила руки Нэнси. Остаток обеда мы провели в гнетущей тишине. *** Невозможно было искоренить то, во что люди верили веками. В деревне праздник Солнцестояния прошел довольно мирно, но в городах королевские солдаты разгоняли людей насильно. В поселениях, что находились близко к столице, после начались бунты. Все беседы в доме госпожи Софии теперь всегда сводились к одному: король потерял голову, а вместе с ней и совесть, и теперь неизвестно что ждет жителей Западных Туманов дальше. Я внимал этим разговорам, чтобы не упустить ничего важного, но все слухи о столице казались такими далекими. Мы находились слишком далеко от королевского дворца, чтобы они коснулись нас напрямик, так я думал. И, честно говоря, беспокоился я больше о себе и своих друзьях, чем о каких-то эфемерных подданных короля, пусть им и перечеркнули их многовековое прошлое какими-то религиозными нововведениями. И беспокойство мое только усилилось, когда в один прекрасный день Нэнси сообщила важную новость. - У крошки Мэй скоро появится братик или сестричка – торжественно объявила женщина. Девочка радостно завизжала. Джордж заключил жену в объятия. - Я так и знала, - с восторгом в глазах сообщила Эльза, - Ну, и когда нам ждать пополнения в семье? - К следующему Солнцестоянию, - поглаживая свой живот, ответила Нэнси. - Я так счастлива, так счастлива, - прыгала вокруг матери Мэй, - Ты написала об этом Тому? Если нет, то можно я напишу? Он ведь обязательно, обязательно приедет, чтобы повидать своего маленького братика. - Почему ты думаешь, что это будет именно мальчик? – поинтересовался Джордж. - Я не думаю, а точно это знаю, - заявила девочка, - Иначе быть не может. Вот увидите. Мы с Джиной молча улыбались, глядя на ликование членов этой семьи. Я сам был ужасно рад за Нэнси, но глубоко в сердце поселилось волнение. Вдруг к лету положение в стране ухудшится? Что если волнения в столице все-таки доберутся сюда? Я мотнул головой, пытаясь отогнать тревожные мысли. Сейчас ведь все хорошо, не нужно портить настроение глупыми размышлениями о возможном будущем. ***