***
Когда Шарль ступил на аврорский путь, его грудь жгло беспринципное желание ловли упивающихся. Мерзкие трусы, гадкие по своей сути, нереализованные, ленивые твари, которые решили сорвать лёгкий куш, вступали в ряды Воландеморта лишь для того, чтобы обрести статус, власть и силу. Им доставались сектантские пляски, попойки и нежные, хрупкие девушки, над которыми они глумились. Упивающиеся удовлетворяли свои садистские и плотские желания, мучили малышек и кончали от вскриков и мольб. А затем новобранцы, получившие так легко метку, то ли под амбициозными желаниями, то ли под страхом смерти, останавливали пульс затравленных девушек навсегда. Заклятье попадало в сердце и зелёной магией выгоняло жизнь из куска мяса, которое ещё несколько дней тому назад даже не ведало о магическом мире. К сожалению, Шарль не застал Воландеморта. Когда ему вручили значок, вовсю ходил слух о младенце со шрамом. Шарль отлавливал приспешников, отправлял в Азкабан без разбирательств. Метка доказывала без лишних слов, какие деяния совершил волшебник. Годы отточили мастерство и смекалку аврора, однако незадолго до возрождения Воландеморта заболела мать. Шарль перевёлся во Францию и помогал ей ровно до предыдущего года, пока она не скончалась. Он похоронил её рядом с сестрой и вернулся в Лондон. В жизни Квентин перепробовал всё, чтобы отлавливать особо изощрённых преступников. Маски, тайна имени для него не становились проблемами, а потому, когда он узнал, что советника Тёмного Лорда, самого приближённого из всех, оправдали и сделали героем войны, он предложил чёртов план с фестивалем. Пока оформляли, пока готовили его к театральной сцене, скончался Люциус Малфой. Шарль почуял неладное. Поначалу ему даже показалось, что смерть была неслучайной. Но министерство и слышать не желало о догадках относительных, возвращая аврора к персоне Снейпа. Сначала нужно разобраться с ним, советником Воландеморта, первым убийцей после безносого. Еще тогда у него загорелись сомнения, но всё же Шарль принял заказ, когда ему выдали, что Снейп был ещё и насильником. Это послужило затравой для такой ищейки, как он. Шарль явился в Хогвартс, на кастинге заметил тончайшую связь меж Снейпом и Грейнджер, поначалу задумал, что та сообщница, поставил вместе их, и его как озарило. В девушке, которая волновалась, смущалась, путала строчки и гасла взглядом от потери надежды, он уловил сходство с сестрой. В последний раз, когда она вернулась домой, ей было девятнадцать. Тогда Квентин прикинул, что связь здесь иная и типичная: садист и красивая, пугливая жертва. Стоит сделать её Клеопатрой, как зверь набросится и попадётся в сети. Шарль устраивал им индивидуальные репетиции, присматривался самым цепким взглядом, вылавливал малейшие признаки манипуляции и насилия и не находил. Вместо этого во всегда тяжёлом, холодном, непроницаемом взоре при появлении мисс Грейнджер он видел обезоруживающую нежность; замечал, как под дождём Снейп укрывал девицу, как отдавал свою мантию и промокал до нитки сам; как носился с её витражами, как защищал от обвинений в воровстве и как взял роль надзирателя. С каждым слежением Шарль проникал под скорлупу тиранства и наблюдал ядро благородства. Ещё с Древности доказано, что любить позволено единицам и что неразвитые душонки алчны и жаждят обладать, в то время как возвышенные и светлые попросту отдают себя целиком. Снейп не был идеальным, но и мерзавцем, каким представляло его министерство, не являлся. Он любил. Шарль испытал диссонанс. Впервые в жизни он смотрел на приверженца Воландеморта и с ужасом, и с бессилием. Тому причиной служило восхищение. Пожиратель смерти любил. Квентин осознавал, что всё, в чём виновен Снейп — в скрывании Люциуса и явно в будущем укрытии Драко. Северус не монстр и не насильник. Как такая характеристика подходила советнику Воландеморта, оставалось загадкой. Тогда, не зная, на кого направить свой праведный гнев, Шарль выслеживал Драко. Он знал, что скоро тот попытается сбежать, а потому-то во время пожара ринулся за двумя незнакомцами и ранил юного эгоиста. Он презирал труса и всей душой гневался на Снейпа за то, что тот пытался укрыть от закона мерзавца. Из-за этого Шарль разил их мощным заклятьем, от которого мало кто быстро оправлялся. Задержать их не удалось, но Шарлю и не нужно было. Он знал, что Снейп притащит раненого домой. Но всё пошло куда лучше. Приятным удивлением стало то, что мистер Малфой укрывался в Хогвартсе. По этой причине Шарль рыскал, закидывал домовиков на разведку, искал. Снейп не попадался. Он словно стал безупречным. Тогда Шарль переключился на Гермиону. Через неё он изучал Снейпа, через Снейпа — Малфоя. Он прислушивался, вглядывался и общался с мисс Грейнджер, в которой то и дело мелькали сходства с сестрой. Ему казалось, он общался с ангелом. Квентин наблюдал, как доверие к ней и её мнению Гермиона взращивала тонко и совсем невольно, и поделать с этим ничего не мог. Тогда аврор вернулся мыслями к Драко. С ним было всё непросто. Если суть Снейпа Шарль узнал через слежку, то за Малфоя говорил разве что низменный побег. Трусливый аристократишка скрывался от правосудия и ответственности. Квентин в принципе предугадывал, что Драко подожмёт хвост и кинет всех, ведь у пожирателей нет ценностей, сопереживания и тем более совести. Они бесспорные мерзавцы, даже не проверяй. Но что оказалось действительно непредсказуемым, так то, что этот юноша, слабый и измотанный после долгой болезни, заявился делиться кровью с крёстным. Шарль недоумевал вновь! Его стереотипы ломались. Драко Малфой раскрыл себя, сдал свою семью и тайну их плана, очищая репутацию Снейпа, отдавая безвозмездно последние силы. Он лежал на койке и беззаботно улыбался, пока из вены стекала кровь. Выходило, что Северус Снейп любил, а Драко Малфой жертвовал. Шарль прикрыл глаза. Он шёл по коридору, ведомый ассистентом. Ему всегда казалось, что закон и справедливость — две вещи, порождающие друг друга. Для него не существовало и помысла о том, что может быть закон неверным, а справедливость — не всегда закон. Доселе такое не представлялось возможным. Но, как оказалось, и такое случалось. Шарль прошёлся мимо столпившихся у гобелена. Ему было безразлично, что пищала Клэр, что Макгонагалл уже не реагировала, а один из знаменитых критиков Магической Британии был с разбитым подбородком и сердитыми глазами; что складки ковра опять теснились холмиками, а в округе царил беспорядок. Он, Квентин Шарль, лучший из авроров, ловец Пожирателей смерти, трусов и убийц, заплутал во тьме своей совести. Неужели все эти годы та спала сном младенца, неужели все эти годы он слепо вверялся своей идее? Он испытывал странные муки, словно с его сознания внезапно сняли катаракту. В его душе заявился голос, требующий пощады Драко Малфою, а принципы отказывали отпускать преступника. Разве есть что-то страшнее убийцы на свободе? Мир станет небезопасным. Стоит появиться ещё одному безумцу на свет, как все эти непойманные слабаки перетекут в насилие и разбой. Что может быть страшнее знания о том, что люди, жестоко глумящиеся, бессердечно убивающие, на свободе? Как можно гулять на улице девушкам и детям, тем невинным цветам, которые могут легко сорвать? Даже в садах есть охрана. Неужели существует что-то страшнее этого беспредела? Шарль отвечал «да». То была совесть, протест его души. Он стоял у самого перепутья, и эти муки не давали покоя. — Мистер Шарль, мистер Шарль! — донёсся до уха, но никак не до сознания задумчивого аврора писклявый голос, — скорее спешите сюда! Здесь вновь случилось неладное, а вы министерский человек! Ассистент одёрнул его за рукав, и только тогда Шарль обернулся. Наконец-то он чётко увидел, как красный, распираемый возмущением критик утирал подбородок салфеткой. — Вы пресс-секретарь? — рычал он гневно на аврора. Рассеянный Шарль кивнул и осмотрелся. — И вы не позаботились о таком пустяке, как порядок в коридорах? Разве подобное, — он ткнул носом начищенного сапога в ковер, — соответствует нормам безопасности, скажите, а? Здесь полтергейст, а вы созвали фестиваль? Возмутительно! — Да! — запищала Клэр. — Какое гиблое место — этот Хогвартс! Он словно проклят, что при Дамблдоре, что при Макгонагалл здесь случаются беды! И вы ещё уповаете на рейтинг, звание и награду, директор Макгонагалл?! У вас актёр загремел с аллергией от сока! Вы даже этого не могли продумать! Какой кошмар… — Ох, а я говорила Минерве, что нужно здесь контролировать как следует, сэр! Нет, если бы проводили в моей школе, такого никогда бы в жизни не случилось! Ох, сэр, вам не больно? — Нет, не больно, но досадно. Я уезжаю. Ждите отзыв в газетах, чёрт возьми! — Но, сэр, а как же остальной фестиваль?! — Мадам Клэр, вас это беспокоить тоже не должно. Всё это время Макгонагалл не издала ни слова. Она смотрела скупым на эмоции взглядом. Признаться, ей, как и Шарлю, было не до этого. Она общалась с Поппи. Даже после переливания, как сказала та, Северус Снейп мог не прийти в себя. — Я ещё в инспекции напишу! — Напишите! Напишите! — визжала Клэр. — Мадам Макгонагалл, я с вами, кажется, говорю. Или для вас мои слова — пустой шум? Вы чего вообще добиваетесь?! — взревел критик. Макгонагалл осмотрела его скопившуюся слюну у уголков губ и прошептала тихо: — Пишите. Критик бросил строгий и недоумевающий взгляд, и безразличие к его словам взбесило, куда сильнее проделок полтергейста. — Постойте, сэр… Остановитесь. Мадам Макгонагалл очень устала. Вам со мной следует решать этот вопрос, — проговорил Шарль. — С вами? И на каком таком основании? Быть может, вы ещё и инспектор по безопасности? И министр? И аврор? — Именно… Критик скептический фыркнул. — Тогда объясните, почему в школе с повышенной социальной опасностью у вас, так на минуточку, происходят вот такие вот травмоопасные происшествия? Мадам Клэр рассказала, что это не впервые! Её дети уже подверглись нападению каких-то призраков. Разве в Хогвартсе больные неупокоенные души? Это вы как объясните? Уж извольте… Извольте! Шарль осмотрел место происшествия, силясь переключиться и найти выход из сложившейся обстановки. Как раненый зверь, он оглядел ковёр, стены, увешанные канделябрами, пустующие портреты и рыцарские доспехи. На гобелене с изображёнными оленями в диком лесу не было ничего из ряда вон выходящего, да и кого он собирался найти? Виновного, чтобы доказать слова критика? — Я уверен, этому найдётся объяснение… — пролепетал Шарль. Казалось, критик смотрел на них всех скептически и готовился нанести очередной удар. — Не спешите оправдываться, мистер Шарль! — с долей истинного возмущения и самодовольства раздался голос самой Трелони. — По-моему, здесь всё очевидно, и до такой степени глупы ваши сомнения… скажите, что здесь произошло? — Ковёр ушёл у меня из-под ног, и свет погас! А вы кто? — Прям на этом самом месте? — На этом самом. Кто вы? — И вы никого не видели? — Никого. Да кто вы, чёрт возьми?! — Сивилла Трелони. — Чудно! И что же вы скажете, великий знаток? Что это полтергейст? — Нет, это ваше самодурство и призраки, причём и то, и то не наши. — Хах, ещё одна сумасшедшая! — рассмеялась Клэр и закатила глаза. — Да у вас что здесь, психушка? Минерва, уж это я даже от тебя не ожидала… Трелони закатила глаза. — Какая же вы дура! Ей-Мерлин, пустая, завистливая тетеря! Сколько таких, как вы, жизнь попортило, фу! — Трелони скривилась и прошлась вдоль гобелена. — Зависть, я всегда считала её гнилым чувством, а вы знаете, дар прорицателя дан не всем. От таких, как вы, всегда воротит нас. Вы необычным, хоть сколь-нибудь выделяющимся людям плюёте в спины. Вместо того чтобы развивать свои извилины, вы качаете губехи до размеров вот этого булыжника, — она указала пальцем в каменную кладку, — а когда до вас доходит, что этим дело не спасти от слова совсем, начинаете гадить, распускать слухи и тихо разлагаться своими скудными талантами. Вот плюнула бы тебе в рыло, что ты хлопаешь облезлыми глазищами, а?! Когда Трелони завелась не на шутку, из забытья вышли и Шарль, и Макгонагалл. Критик не отрывал внимательного взгляда от свирепой женщины. — Ты на кого полезла, стрекоза вечно пьяная, а? Ты свои бредни иди рассказывай пророческим шарам! — Клэр скалила нижние зубы, как ощетинившаяся собака, и её вымазанная в блеске губа выпятилась соплёй. Трелони пару раз моргнула, изучая мерзковатый вид. За это время никто не произносил и слова. — Алкоголичка?! — было нечто страшное в тихом голосе и прищуренных огромных глазах Сивиллы, будто они за счёт размера приобрели и навык испепеления. — Алкоголичка, значит… Она подскочила к Клэр, и Минерва едва успела поймать локти Трелони. — Она бешеная! Вы делали ей прививки? Сэр, вы видите, что происходит? Здесь сброд неадеквата! На писк Клэр критик молчал. — Ар! — зарычала Трелони, — Отпусти меня, всё хорошо! Отпусти! Сивилла вырвалась и содрала гобелен, за которым висела наклейка с маленьким облачком дыма внутри. — Не ожидала?! Не ожидала, что твоего призрака поймают, да?! — с энтузиазмом инквизитора прошипела Трелони. Клэр впилась в руку критика. — Защитите меня от нападок, прошу! Да что же вы стоите?! — Мадам, по-моему, этот спектакль пора кончать. — Шарль сверкнул глазами, заприметив существо в наклейке. Он ткнул того пальцем, и облачко завизжало. — Здесь тесно, отпустите! Я не помещаюсь. Где моя свобода? Где мои поля? — Кто ты? — Никто, отпустите же! Шарль ткнул грубо и оскалился, не обращая внимание на вопль существа. — Кто ты?! — Я Энтуниан! — Откуда ты? — Ниоткуда. — Я же сожгу тебя, Энтуниан. Говори, откуда ты. — Ээ, не отсюда. Меня привезли. Это всё, что я могу сказать! Не трогайте меня! Я защищён правами призрачных завывателей! — Завывателей? — Ну, мы те, кто завываем. Поём на заказ, если желаете на Хэллоуин, то к вашим услугам. Клиентов своих не выдаём. Шарль надавил ладонью, что облачко расплющило, а силуэт его головы вылез меж длинных пальцев. — Мы ещё разыгрываем, пугаем и прикалываемся как дополнительные услуги! Это всё! Хва-а-тит! Но Шарль давил дальше, пока не залопались пузыри под наклейкой. — Мадам Клэр нас наняла, она! Мы аннулируем наш договор, мэм! Вы нас втягиваете в неприятности! — Что за наглая ложь?! — завопила Клэр, когда все взгляды устремились на неё. — Да меня подставили! — Что?! Да никто не подставлял вас, мы живём неподалёку от вашей школы, в поле! Нам нужен ветер и новые места! Из стен повылазили маленькие облачка с миниатюрными человеческими лицами. В витражах именно их видела Гермиона, только те передавали образы, а не настоящие размеры этих странных сущностей. — Она нас заказала, весь наш коллектив, сэр… Отпустите его, и мы уйдём… Шарль закатил глаза и устало вздохнул, поворачиваясь к ассистенту. — Разберись со всем здесь, составь рапорт о нарушении порядка и ко мне на подпись. Юноша с восторгом закивал, а Трелони потянулась снимать наклейку. Шарль ушёл в сторону подземелий. У него разболелась голова.***
С недавних пор в Запретном лесу завёлся необычный зверь. Никто не понимал, что нужно ему, и тем не менее встречаться с ним опасались, а изучать и не пробовали. Прозвали его Костлявым игроком, да за то, что это кривое, похожее на облезлые ветки создание подкрадывалось в темноте леса и следило за путниками горящими глазами. По слухам, его игра начиналась тогда, когда кто-то замечал его в тени деревьев. Костлявый игрок устраивал погоню и, достигнув соперника, начинал неистово прыгать вокруг. Случаев, когда бы монстр приносил вред, не выявлено, но Драко Малфоя он существенно напугал. Особенность Костлявого крылась в том, что бегать он мог только по корням деревьев, а потому-то заплутавшим в чаще леса встречи с ним не избежать. Тем более напуганной девчонке. Обычно, когда мнительные девушки попадают на маятник эмоций, одному случаю известно, куда занесёт их. Маятник злобным колдовством, пренебрегая законами физики, раскачивается всё сильнее, амплитуда увеличивается, и чаще всего загнанная и растерзанная страхом девушка оказывается одинокой в парке или мрачном лесу, полном хищников и маньяков. Нелепой удачей Джиневра Уизли миновала Запретный лес. Долгое время она беспрерывно бежала по окраине, боясь деревьев, хищников и людей, которые могли увидеть подозрительную девушку в поле. Её лёгкие сжигал страх. В голове, как под империо, засела лишь одна мысль — мысль о доме. Только там она будет в безопасности. По лесу гулял вой ветра. Несмотря на пришедшую весну, было холодно. До ушей доносился хруст веток. Почему-то казалось, что древесина ломалась не из-за её маленьких ножек. И действительно, за ней крался костлявый игрок. Он подбирался к ней всё ближе, она бежала и спотыкалась. Ей и не мыслилось, что кто-то, кроме авроров, охотился на неё. Вот Джиневра устала, огляделась, оперлась о дерево, чтобы отдышаться, как во тьме увидела горящие тёмно-зелёным огни. Они были почти не заметны, но недобрый взгляд ощущался мощнее приставленной к горлу палочки. Она закричала и резко помчалась в поле. Костлявый сбил её длинной дохлой лапой. Девичий крик ужаса разнёсся по лесу. Рыжая упала и поползла, и чем дальше она ползла, тем выше он прыгал вокруг. Слои магии ложились плащом на плечи, окутывали Джиневру, а она вопила. Её руки сжимало напряжение, кулаки — палочку. Лишь когда поняла, что под коленями голое поле и мокрый снег, она остановилась и со страхом обернулась. Костлявый игрок стоял у последнего тоненького деревца и пожирал её пустыми зелёными, но грустными глазами. Дальше идти он не мог. Их игра закончилась. Стоило ей понять это, как она отряхнулась и почувствовала занозу в пальце. Медленно кулачок разжался, и два деревянных куска упали на липкую прошлогоднюю траву. Больше магии в них не будет. Теперь у неё не было и волшебной палочки. Утопающая в жёлчи Джиневра сжала кулаки и посмотрела на уродливое существо, которое запугало так, что она лишилась палочки, и плюнула в его сторону. — Тварь! — вырвалось облачко дыхания в свежий ночной воздух. Джиневра долго оставалась на месте и переводила дух, стараясь не думать ни о чём. К утру она добралась до Хогсмида, там заплатила за омнибус, на котором они всегда доезжали до дома, и к вечеру сидела на кухне и пила пустой чай. Молчаливая и истерзанная, она сказала матери, что умер Снейп, а их отпустили на неделю домой. Какое-то опасливое чувство велело держать язык за зубами. Как и все попавшие в беду дети, Джиневра после бессмысленного чаепития легла спать, укрывшись одеялом. Заснуть она не смогла, а легче так и не стало. Её не отпускал страх. Если авроры возьмут её след, то она пропала! Молли Уизли наблюдала, как её молчаливая дочь сидела взаперти, как плотно зашторивала окна и жаловалась на излишнюю утомляемость. Молли также не понимала, что с ребятами и почему те не приехали все вместе. Джиневра каждый раз что-то раздражённо бубнила в ответ. Молли даже позвонила директрисе и разузнала, что же произошло. Ответил мужской приятный голос: — Мы действительно отпустили всех по домам, мэм. И трубку бросили. От этого разговора Джиневру затрясло. Позаимствовав у Джорджа подслушивающее ухо, она каждое слово разбирала с особой тщательностью, то бледнела, то краснела. Если Шарль знает, что убийца она, так почему же не ловит? Почему так спокоен? Ей становилось страшнее. Началась паранойя. Она ненавидела каждую почтовую сову. Те явно несли плохие вести или приглашение в Визенгамот. Двери она никому не открывала, но каждый стук отражался глухим ударом в голове. Она убийца, теперь не отвертеться, это за ней! Вместе со спокойствием пропал и аппетит. Мать стала причитать и жаловаться отцу, но сам Артур ходил мрачным. Он слышал краем, что в Хогвартсе вновь тёмные времена, но не понимал почему. Под конец недели ей стало мерещиться, что каждый прохожий, каждый гость подкуплен и пришёл сдать её! Что стучит в дверь не ветер, а шпионы, а дом закидывают письмами против неё! Она медленно сходила с ума. Рыжая перестала выходить на улицу. Худоба и бледность придали ей сходство с вампиром. Вместо сладких снов, над её постелью поселилась бессонница, а из каждого угла таращились недоброжелательные тени. Джиневра существовала в футляре страха и ничего с этим не могла поделать. Настали минуты, когда покатились слёзы, но это были не те рыдания из мук совести и сострадания к человеку, которого погубила. То была жалость к себе. Она находилась в неопределённом положении, от которого зависело все её будущее и амбиции. Либо ей быть актрисой, счастливой и знаменитой женой и войти в высший свет, либо сгнить в Азкабане. В последнюю ночь, когда жалость к собственной ничтожности захватила воображение Джиневры, а мечты о прекрасном будущем рушились Шарлем и Сальноволосым ублюдком, Молли Уизли вошла в её комнату и села молча на кровать. В ней самой зарождался комплекс плохой матери, а потому-то она ласково потребовала: — Да что же случилось, Джиневрочка? Миленькая, скажи… В этот момент в голову младшей Уизли ударила мысль о позоре. Какие проблемы она нагонит на семью! Да собственная мать станет презирать её и откажется! Преступница промолчала. — Что-то серьёзное же, Джинни… — Нет! — Не упрямься. Что? — Уходи, прошу. — Мне звонили из школы. Джинни застыла. — Они ждут тебя, дорогая, завтра. Мы с папой тебя отвезём на вокзал к восьми. Но меня пугает твоё состояние… — Что?! Нет! — завизжала Джиневра, — в этой школе небезопасно! Я должна перевестись! — Что ты выдумала? — насупилась Молли. — Мама, там умирают люди! Нет, там немыслимо! С меня хватит! То Василиск, то Драконы, то Воландеморт и всё среди детей! — Джинни, профессор Снейп скончался от аллергии, ты сама сказала. Да и в школе меня заверили, что авроры начеку, — залепетала Молли, но остановилась, заприметив страшный взгляд дочери. — Джиневра, почему ты не хочешь в Хогвартс? — Я уже сказала. — Хорошо, давай по-взрослому, — проговорила холодно мать. — Я знаю этот взгляд: ты вляпалась во что-то. Что опять ты натворила? Джиневра затрясла головой с такой тревогой, что косы захлестали по щекам. — Я. Случайно… — Что? — Отравила… Авроры не поверят… Надо забрать документы… И И уехать… — Кого отравила? — Его! — Кого «его»? — Сальноволосого мудака! Мама, этого урода! Но я, я, я ведь случайно! Ты же понимаешь, он же убийца! — её тонюсенький голосок задрожал. Нечто, похожее на стыдливость, заставило Джинерву бегать взглядом по комнате в надежде найти хоть что-то, за что можно бы зацепиться. Мать не отвечала. Тогда охваченная виной девушка воскликнула: — Я придумала! Уеду отсюда, далеко! Мне нужно уезжать… Ох, спаси меня Мерлин! Я собираю вещи, где наш чемодан? Джиневра подлетела к шкафу и схватила все вешалки с одеждой, как грубая рука одёрнула её, а вторая залепила звонкую пощёчину. — Ты с ума сошла?! Приди в себя, идиотка! Да стоит тебе уехать после такого, как все, совершенно все подозрения падут на тебя, пустоголовая бестолочь! Да как ты умудрилась отравить его? Нет, не говори! Ох, какой ужас, ты подставила себя, всех нас! Ты хоть понимаешь, что ты натворила, Джиневра Молли Уизли?! Молли смерила укоризненным, злым взглядом и прошлась по кругу, затем ещё и ещё. Долго стояла тишина. Обида за щеку щипала не слабее материнской руки. Джиневра опустилась на кресло и ощупала отметину на лице. Признаться, в её голове не было иных идей, как сбежать, а потому она ожидала других планов. Наконец, Молли заговорила: — Мы сделаем так. Ты вернёшься в Хогвартс, недели две-три поиграешь тоску и боль, а я и папа подготовим документы о переезде и о покупке дома. Веди себя как можно менее подозрительно, ты поняла? — У меня сломалась палочка… — Тем лучше! Изобразишь жертву, что сломала палочку дома, а на неделе сходишь к Оливандеру. Успокойся. Снейп давно злит министерство, его делом не будут заниматься всерьёз. Он тварь, каких ещё поискать нужно, а теперь утирай слёзы и ложись спать. Завтра у тебя сложный день. Но всё не так паршиво, как кажется. Снейп не герой, чтобы его оплакивать. А тем временем, ровно в эту минуту, будто почуявший, что где-то о нём говорят, пришёл в себя Северус Снейп, и первая, кого увидел он, была Гермиона Грейнджер.