Последний спектакль

      Не на своём месте всегда непривычно спать. В этом прослеживается привлекательная таинственность. Неизвестно, как тебя примет постель. Тяжёлым окажется одеяло, и шелковистыми ли — простыни? О чём подумаешь перед сном? Какую забавную историю припомнишь? Какие сны подкинет подсознание? Выспишься?       Словом, волнительно как в детстве.       Новая постель — это миниатюрная крепость, свой личный уголок, почти что хижинка. Это маленький переезд. Это что-то необыденное.       Ещё никогда в Гермионе не преобладало столько восторженных чувств. Она вроде уже и спала здесь, да и место давно знакомое, но сейчас — другое время. Тогда голову заполняли переживания, и лишних минут для упоения не находилось. Отравление профессора и его неожиданное внутреннее кровотечение занимали её всю и обещали недоброе. Тот факт, что сама мадам Помфри изменила правилам и разрешила Гермионе остаться в палате, говорил о крайне паршивом состоянии пациента. О том, что он вряд ли выйдет из комы. Что при смерти. К тому же подпирал Шарль. Всё это не давало никаких шансов уютной атмосфере.       Тогда девушка думала о самочувствии профессора и о будущем. Сейчас — о Северусе и о настоящем.       Больничное крыло вечером — маленький мир, несмотря на белые стены, унылую обстановку и мрачные, совсем нерадостные для многих ассоциации. Для обычных студентов это стерильное место представлялось воплощением болей, мерзких микстур и строгой дисциплины, которую гарантировала колдомедик, но для Гермионы всё было иначе.       Уютно — как дома в выходной день. Волшебно — как перед днём рождения.       Подсвечники сияли достаточно, чтобы мрачные тени разбежались по углам. За окном клубился мягкий туман. Осторожно наступала ночь. Вокруг тихо и тепло. Поппи оставила их, но при условиях, что Снейп будет принимать зелья, не перегружаться ходьбой и посещать процедурный кабинет. Северус согласился.       Тинки принёс вещи, и в благодарность Гермиона потрепала эльфа за щёчку. Домовик на ласку испугался, заверещал, спрятался за хозяином и натянул на мордашку длинные уши. Взволнованный писк вывел Северуса из мрачных мыслей.       — Любите же вы доводить их, мисс Грейнджер…       Несколько секунд она и сама походила на растерянного домовика, но после звонко захохотала и плюхнулась коленями на ковёр, пытаясь увидеть ушастого трусишку. Северус закатил глаза и мягко подтолкнул эльфа к собеседнице.       — Тинки, я обещаю тебе никогда-никогда не покушаться на твои права, не вставать на защиту и уж тем более не дарить одежды! — со всей серьёзностью и невинным ребячеством проговорила Гермиона, за что уловила мягкую улыбку профессора, настолько незаметную, что могло померещиться. Она была как пар на фоне зимнего неба. Как только Северус это понял, тотчас надел маску непроницаемости и ушёл в кабинет Помфри.       Глупец тот, кто считает женщин недогадливыми. Каким-то необъяснимым даром они улавливают незаметные изменения. Будь Гермиона слепой, она бы всё равно почувствовала закрытый взгляд своего профессора. В чёрных глазах не бурлила страсть. В них отражалась ледяная пустыня, где мело пургой. Холодной, буйной, от которой переменяются и часто уходят в себя.       Отрешённость Снейпа девушка наивно с собой не связывала. Для неё и вовсе не существовало шахматной партии, в которую постоянно играл Северус. На репутацию она плевала, а от навязанных конформистских* правил отреклась, когда подружилась с Гарри и Роном. С тех пор советы о том, «как поступать» перестали для неё существовать. Любовь к книгам окончательно сформировала взгляды на жизнь, а потому-то Гермиона находила задумчивости Снейпа иные причины, куда серьёзнее, чем репутация. Очевидно же, что всех тревожило излишнее спокойствие Шарля! Поппи на расспросы не отвечала, от темы уходила, а профессора и спрашивать нечего: знал он не больше нее, да и тревожить лишний раз человека, вышедшего из комы, было сущей глупостью.       После освежающего душа с предвкушением уютного спокойного вечера, сродни кануну Рождества, Гермиона надела гриффиндорскую пижаму с нелепыми львятами, вышла, наслаждаясь теплом мягкой ткани, и застыла.       Северус Снейп закрыл дверь кабинета Поппи. После магического сканирования мужчина застегивал рубашку. Увидев полоску обнаженной груди и длинные пальцы, работающие умело с пуговицами, Гермиона вспыхнула. Она подняла взгляд и встретилась с его нечитаемым выражением лица. Он вскинул бровь.       Девушка смутилась и, чтобы не стушеваться пуще, прошла к своей постели. Нетрудно догадаться, что та стояла, как и прежде, рядом с койкой профессора. Бедняжка-гриффиндорка залезла в пакет с вещами и притворилась увлечённой поиском какой-то важной безделушки. Как и всегда, с бархатных щёчек не сходило пламя.       Не говоря ни слова, но улавливая её реакцию, Северус ушёл в душ.       По тому, как сосредоточена девушка на своих волосах, можно сказать о порядке в её мыслях. После того как Гермиона Грейнджер задержала секундный взгляд на мужчине, стало понятным, что бедные непослушные волосы подвергнутся насилию. Гребень сметал любые узлы на своём пути и рвал запутанные пряди. Был бы тут Шарль, то непременно упомянул, что увиденное единожды никогда не забудешь. И оказался бы прав. Запахи, звуки, ощущения — ничто, по сравнению с навязчивым визуальным образом. Вот почему маги недолюбливают маггловское кино, и вот почему магглы советуют сначала прочитать книгу, а после посмотреть экранизацию.       Воображение безгранично, но то, что восприняло наше зрение — вечно. Объятия, запах парфюма, мелодия — забудутся. Фантазия их в точности не воспроизведёт, но вот лицо актёра, рекламу Шанель и женщину с самой загадочной улыбкой не забудет никто. Как ни описывай, первым представится то, что увидели глаза.       Глаза Гермионы увидели многое. Будь ей Снейп безразличен, она никогда не обратила внимание, скорее удивилась, но не взяла бы в голову. Любая другая на её месте не придала бы значения ни широким плечам, ни исполосованной шрамами груди. Кому интересно, что скрывается под мантией неприступного Мастера зелий? Кто задумается о рубцах, таивших историю мрачного прошлого упивающегося?       Гермиона отложила расчёску, всматриваясь в окно. Осознавала ли она, что ничего не видит, кроме густого тумана? Нисколько. Стремилась ли она разглядеть что-нибудь? Нет. Её мысли остались в прошлом. Отвлечься на что-то другое она уже не могла. То, как шелковая рубашка струилась по коже, прикасалась к рельефу тела, к груди и ключицам профессора, навсегда закрепилось в памяти. Шрамы, которые стягивали бледную кожу, не показались уродливым ни на животе, ни на груди, ни на шее. Разве может видящий красоту души, обращать внимание на физические изъяны? Нет.       Как бы банально ни показалось на первый взгляд, но Гермиону увиденное впечатлило. Нет, у Снейпа не было кубиков пресса, накаченных мышц и прочих изяществ, которыми могли похвастаться обложки модных журналов. Он был скорее подтянутым и широкоплечим, а сила больше заключалась не в физической мощи, но в интеллектуальной и духовной. Бледная метка Воландеморта красноречивей всего заявляла об этом и устрашала. Только вот Гермиона и этого не замечала. Его тело было для неё не эротизмом Давида и не предметом эстетического восхищения, но символом.       Он мужчина. Мастер зелий. Её профессор. Раньше они играли. И играли любовников. Забавлялись в глупую затею «Привыкайте» и искали разгадку витражам. Теперь ничего этого нет, а на всё больничное крыло они одни. Даже Поппи оставила их!       Щёки зажгло с новой силой, ведь в завершение ко всему, она любила профессора Снейпа.       Девушка наспех заплела косу и забралась под одеяло. Похоже, теперь она нашла объяснение его ледяному взору. Огни уютного вечера неожиданно померкли. На чтении сосредоточиться не удавалось, а мысли принимали тревожные, но пока ещё бесформенные опасения.       Она закрыла глаза и постаралась уснуть, и если ей это удалось, то Северус в эту ночь не сомкнул глаз. Вернувшись, он улёгся, но не как сновидец, а как страж.       Гермиона спала настолько хрупким сном, что Северус взялся бы за каждого, кто посмел бы потревожить её. Как всегда, он не смог противиться созерцанию и позволил себе найти повод, чтобы разглядывать спящую.       Облюбованный образ мотивирует. Несомненно, Гермиона чувствовала перемену в нём и расстраивалась, поэтому непревзойдённый интеллект бывшего шпиона искал решения.       Ловушка — коварный механизм, на её счёт обманываться нельзя. Стоит выйти отсюда, за порог Больничного крыла, как любой взгляд между ними осудится, а общение сведётся к признаку романа. Несомненно, Северуса никогда не беспокоила собственная репутация. Она, испорченная с юности, доставляла немало проблем сейчас, но он привык. В любом обществе положение осуждаемого мужчины не так паршиво, как падение девушки. Куда хуже падение той девушки, чья репутация была безупречна. Это как запятнать не просто повседневную рубашку, а парадную. Осквернить не дом, а храм. Срубить не куст, а плодовитое дерево. Как украсть общественную реликвию. Как осквернить государственный флаг.       Почему-то безупречная девица — всеобщее достояние и народная гордость. Такая не должна иметь собственного мнения. Она — та же маггловская монахиня, которая замаливает грехи за остальных и тем самым поправляет статистику добродетели.       Злостный мужчина обречён на осуждения, невинная девушка — на беспредельное внимание. За ней следят, завидуют, ожидают падения, чтобы затем презирать и лицемерно ненавидеть. Забавно, что мужчине необходимо поступить дурно, в то время как девушке достаточно родиться и не натворить дел.       Женский пол оттого и слабый, что был, есть и будет нуждаться в защите. Феминизм не поможет здесь — общество адаптировало его под женскую эксплуатацию, под еще большее осуждение и порабощение, и Северус понимал это. Шарль на этом сыграл. Гермиона была маленьким крольчонком, приманкой для волка, на которого охотился человек. Её втянули в круговорот событий и сломили черёд обычной жизни. Раньше для Северуса было загадкой, почему Шарль выбрал именно её — всегда ведь проще объяснить незнающему, чем притворяющемуся в неведении. Ответ Снейп знал, но не желал отвечать.       То было из-за него.       Виноват он. Останься Северус равнодушным к ней, участь миновала бы Грейнджер и Уизли получила бы долгожданную славу. Только лишь из-за того, что они общались раньше, из-за недопонимания и ссоры, из-за симпатии к ней, из-за того, что из всех он выделял невыносимую, прелестную всезнайку, теперь репутации мисс Грейнджер грозил разгром, а вместе с тем, и её образованию.       Как и все люди, Северус был склонен к расчёту на худшее, однако в отличии от остальных, умел ещё и просчитывать. Безусловно, во внимание он брал такую слабую надежду, как-то, что академии сделались либеральнее тех времён, когда поступал он. Рассчитывая на образовательные реформы и переоценку критериев отбора в студенты, Северус предлагал себе повременить.       Решение было близко. То, что гласили газеты о Малфое и Паркинсон, делало Северуса по-настоящему скользким. Теперь самая цепкая клешня Министерства не могла схватить и удержать его. Оставалось дело за выпускным, а дальше — свобода. Но так ли это будет в действительности? Он не знал.       Снейп любил, а любовь всегда оковы, лишение свободы в какой-то степени. Не той, что ныне извращена молодёжью, нет, Северус понимал иной смысл. Сейчас он, так же, как и Шарль, испытывал потрясение, стоял на распутье и не видел будущего за облаком чёрного тумана. Ему нужно выбирать, а он не хотел. Одна дорога вела к пути, которым он должен пойти, второй же был желанным. Один был правильным, другой — бесчестным. Первый очищал Гермиону Грейнджер, открывал дорогу к образованию, но оставлял с разбитым сердцем, второй — порочил, пути к науке затруднял, но давал счастье.       Советоваться с ней он не собирался. То, что больше всего бесит в гриффиндорцах — так это справедливость. Их нескончаемая тяга к правильности, достоинству и возвышенным чувствам заставляла насмехаться, но ценить. В детстве получившие от мира оплеуху несправедливости слизеринцы хоть и приспосабливаются, да платят в ответ той же монетой. На эмоциях и сентиментальных ценностях они выстраивают целую систему рычагов манипулирования. За это три факультета ненавидят их, и зря — большинство слизеринцев идут в политику, а политика строит мир.       Его гриффиндорка попала в сеть помасштабнее Хогвартской. И в чувствах, и в стремлениях она была очаровательно честной, но, увы, век гриффиндорства прошёл. Наступала эпоха слизеринства, и в этом времени она, как и многие терялась и жить по новым усмотрениям просто не могла.       Честность часть Гермионы. Шансом поступить в любую академию Британии лишь потому, что она героиня войны, Грейнджер не воспользовалась, пошла на повторный год. По этой причине очевидно, что идею Северуса она не оценит.       Ах, как он хотел остаться с ней, дать треклятой академии взятку и увидеть фамилию Гермионы в списке зачисленных! Решить проблему не напрямик, а в обход! Не раздумывать хотя бы об этом! Но она бы не позволила, а потому ничего не оставалось, как раздумывать дальше. Пока у него было два варианта: надеяться на реформы поступления или дать взятку тайком. Это и коррупцией не назовёшь. В чистом виде лоббизм**, не законный, но во благо. Какой потенциал заложен в Грейнджер! Сколько открытий сделает перо в её руке!       Северус прикрыл глаза. В голове представился список престижных академий и магических университетов Европы и Америки, которые были на слуху. Почти все они следили за репутацией, но и взятками не брезговали, если их делали аккуратно. Только к трём он не знал, как подступиться.       Донегальский университет был совершенно закрытым заведением, на территорию допускали только поступающих студентов, а профессора работали инкогнито и связаться с ними не представлялось возможным.       Американская академия Сардис, находящаяся вблизи Сардиского озера, имела специальную должность — заведующего поступлениями, которую уже как с век занимал один неподкупный волшебник, наверняка гриффиндорского склада ума. Если и говорить с ним, то только начистоту, как легилимент с легилиментом. Скорее всего, тот выслушает да ничего не предпримет — не по правилам это, принимать жертву пиара. Нет дыма без огня.       Английская академия Матрикса не имела должности и не была тотально закрытой. Её сотрудники принадлежат старинному клану Матрикс, о котором сложилось немало легенд. Говорили, что в нём существуют свои законы и отдельный пункт о взяточничестве, за которое лишали магии. Северус припоминал пару скандалов, связанных с попыткой подкупа. Репутация пойманных оставляла желать лучшего. Двери академий закрылись не только для них, но и для их детей. И если с первыми двумя Северус мог хоть как-то взаимодействовать, с недружелюбным Матриксом обрубались все пути.       Репутация Матрикса была безупречной. Они давали качественное образование лучшим из лучших.       Они неподкупны.       Северус хмурился. Мысли его погружались в чёрную пучину. Он видел только один выход, но не переставал надеяться. В конце концов Гермиона, Гарри и Рон питают любовь к Шотландии и к собственной дружбе.       Утро наступало медленно. Оно подползало, как истерзанное насекомое, которому оторвали задние лапки. Когда луч солнца тронул веки Северуса, он распахнул глаза и уставился в потолок. За окном защебетали первые птицы. Было свежо и спокойно, но только не в голове Северуса.       Проснулась Гермиона. Они обменялись приветствием, позавтракали принесённой Тинки пищей и взялись за чтение. Вскоре она не выдержала. Столь длительное молчание добавляло тревог в её кипящие мысли. Она, захлопнув грубовато книгу, спросила:       — Да о чём же вы так думаете всё утро, профессор Снейп?!       Северус думал об этом и ночь. Он медленно перевёл опустошённые глаза на собеседницу, и на мгновенье позабыл обо всём.       — Я решаю одну сложную задачу, — ответил низкий голос после некоторой паузы.       — Какую?       — Это не так важно. Лучше возьмите листок и потренируйте ум в задачах на усиления свойств ингредиентов в зельях, вас впереди ожидают Т.Р.И.Т.О.Н.ы. Вы определились, куда собираетесь поступать?       У Гермионы загорелись глаза, будто внутри неё засияла звезда. Вопрос об академии мечты, что может быть лучше?       — Да, профессор Снейп! На факультет руноведения. Знаете, там есть кафедра артефактологии, а это как раз мой вариант! Я уже подготовила проект с хорошей теоретической базой исследования, и как мне думается, её оценят по достоинству, ведь эти три руны с неясным названием и смыслом, почти совсем не изучены и вместе с тем злободневны! Знаете, недавно я нашла книгу, утверждающую, что за этими тремя скрывается куда больше тайн, чем история двух подруг. Я жду не дождусь, когда же смогу познакомиться со своими научным руководителем и проконсультироваться с ним!       — Вы не сказали название, мисс Грейнджер.       — Разве?       — Именно.       — Ах, точно! «Матрикс», сэр.       — Это тот, что в Англии?       — Да-а-а! — восторженно закивала она и дополнила, — недалеко от Хедингтона! ***       Наступило молчание. Гермиона рассматривала его, наклонив голову, а Северус отвернулся к окну.       — Тогда вам следует усиленно готовиться, мисс Грейнджер, — протянул он с недоброжелательным строгим тоном, — записывайте условия задач. Не сомневаюсь, вы поступите.       Категоричный хриплый голос, взгляд чуть ли не замораживающий, и жуткая манера растягивать слова взбесили Гермиону Грейнджер. Если раньше кровь жгло смущение, то теперь куда сильнее она кипела от негодования. Прелесть женщин в том, что сколько они ангелы, столько же и демоницы — зависит от настроения. Сияние звезды в медовых глазах сменилось тьмой гнева. Она уставилась на него, склонив голову к плечу. Северус безэмоционально отзеркалил.       Смотрели друг на друга: эмоции её читались как на ладони, его — как всегда, никак. На удивление, Гермиона поняла всё: происхождение его отрешённости и молчания, а Северус разобрал причины каждой её эмоции. Меж ними пронеслось нечто страшное и полное — взаимопонимание.       Он не желал иметь с ней ничего общего, она — отдала бы всё, чтобы из общего с ним иметь хоть разговор, хоть нежный взгляд.       — Что ж… спасибо за веру, профессор. Что за задачи? — произнесла она подавленно и сделала то, что Северус никак не ожидал. Гермиона улыбнулась. На губах затаилась искренность, а в глазах — боль. Она уставилась в тетрадь и принялась записывать условия. Ресницы у неё дрожали.       Этот день прошёл накось. Уйдя в себя, девушка почти не разговаривала и делала вид, что решала задачу. Не было и часа, когда бы Гермиона не косилась на дверь. Теперь минуты своего ухода считала она. Происходящее словно издевалось над ней, словно сам Снейп вновь потешался! Она не знала, что думать, но предпочла опираться на факты. Он не желал общаться, и её гордость не препятствовала. Что могла сделать она, обычная студентка, которая ещё и школу не закончила? Добиваться его — наивные мечты! Северус Снейп не мальчик. Бороться — смешно. Ненавидеть — невозможно.       Гермиона напомнила себе, как в построении теорий дала промах, ведь сначала считала, что нравится Северусу Снейпу, затем, что безразлична ему, после — что он хочет её убить. Ещё вчера показалось, что он вот-вот поцелует. Она уловила в его взгляде нечто не поддающееся описанию, но ощущаемое сердцем, и это тоже, увы, сочинилось ей. Эмоции всегда вызывают у нас те образы, в которые мы хотим верить. По этой причине Гермиона отказалась что-либо выдумывать. Факт, что профессор дистанцируется, неоспорим.       Но изменило ли это что-то в Гермионе? Нет. Преобразились ли те чувства, которые давали ей сил держаться без сна долгими сутками? Нет. Затаилась ли в самом дальнем уголке истерзанной души обида? Нет.       Ничего не изменилось.       Против него не имелось ничего. Гермиона Грейнджер обезоружена своей же любовью.       Задачи она так и не решила, а поутру заправила постель и ушла.       К тому времени Северус не спал. Её уход был верен. Он не понимал одного: почему вместо гнева, ему подарили улыбку? Неужели, чтобы добиться ненависти Гермионы, необходимо снова ошпарить какого-нибудь недотёпу? Презрение — вот лучшее зелье от сердечной боли. Оно помогло бы ей обрести счастье вновь, ему — успокоение.       Северус почти ненавидел её искренность. Ещё на балу она оставила в дураках его, а думала, что проиграла. Тогда он тоже нагрубил, чтобы Гермиона презирала и не вынюхивала секретов, которые могли бы скомпрометировать её. Сегодня всё повторилось.       С кривой ухмылкой Северус вошёл в кабинет Помфри, а там шагнул в камин — прямиком к Макгонагалл. Пахло парафином, но свечи уже погасли. Одному Мерлину оставалось известным, куда на этот раз в такую рань запропастилась старая кошка.       Северус подошёл к директорскому столу, без труда вынул чистый пергамент, макнул перо в чернильницу, набросал твёрдой рукой пару слов и подписался. Столь радикальное решение давно зиждилось**** в голове, оно бурлило и плескалось. Свечу он зажёг, чтобы высушить пергамент. Как только дело было сделано, словно в прощание пальцы прошлись по заявлению. Северус Снейп бесстрастно осмотрел текст вновь. Желание разорвать бумагу в клочки бушевало, и разве что глубокий вдох и выдох помогли совладать с ним.       На столе рядом лежало два неприметных, оставленных на потом, письма. Одно из них было из Матрикса.       «Здравствуйте, уважаемая директриса Макгонагалл! В связи с тем, что мисс Гермиона Джейн Грейнджер отправила заявку с теоретическим проектом о рунных витражах, мы бы хотели получить заверение от вас насчёт некого щепетильного вопроса…»       И рядом же лежало начатое письмо, в котором аккуратные, идеально ровные буквы складывали слова, а слова — заверения в лжеинформированности и о слухах вокруг школьного театрального фестиваля.       Его последняя надежда погасла. Матрикс уже снизошёл до письма. Северусу казалось, что он вновь возвращался во тьму, во времена Воландеморта, на войну. Мужчина развернулся и прямым шагом направился к камину, но дверь скрипнула, а появившаяся Макгонагалл хлопнула в ладоши.       — Наконец-то, я увидела тебя, Северус! Ты даже не представляешь, что произошло! С этой Клэр, скандалом и её дисквалификацией я даже на минутку не могла заглянуть к тебе! Как твоё самочувствие? Как мисс Грейнджер? Чаю?       — Нет.       — Представляешь, Трелони-то права оказалась! Её наклейки дали такого жару! А критик-то как занегодовал, ты только представь! Он эту амбразуру, значит, увёл с напыщенным видом и стал причитать прямо как в школе! Тебе-то не смешно, а вот я помню ещё не искорёженное ботоксом рыло Клэр! А почему ты так странно ухмыляешься? Погоди… Что ты здесь делал? — под конец Макгонагалл мазнула догадливым взглядом по столу и вновь на Северуса.       — Уничтожь сейчас же эту глупость, — прошептала она иным тоном и преградила ему путь.       — Минерва, не загораживай камин.       — Это неразумно.       — Дорогу.       — Твоя репутация…       — Именно. Моя. Репутация.       — Тебя же не возьмут никуда.       — Открою аптеки.       — Северус, до окончания года полтора месяца, потерпи. Она выпустится.       — Нет.       — Ты должен был предупредить за месяц. Я не найду замену так быстро, а ребятам Ж.А.Б.А. и Т.Р.И.Т.О.Н.ы сдавать.       — Плевать я хотел.       — Гермионе тоже сдавать экзамены.       — Она с превеликим успехом сдала бы ещё на пятом курсе.       — Если ты уйдёшь, то потеряешь её, Северус.       — Правда? Не ты ли заклинала её не «обретать»?       — Если ты уйдёшь, то твои чувства станут очевидными не только для меня.       Это заставило его замереть.       — У меня нет к ней чувств. Я действительно хотел тело, Минерва. Ты даже не представляешь, что такое быть тёмным магом и общаться с само́й чистотой! — прошипел он сквозь зубы. В его тоне, ещё мгновение назад бесстрастном и холодном, прослеживалось отчаяние. — Это хуже инкубства. Это нестерпимая жажда. Она. Почти. Неудержима. Ты чувствуешь запах прозрачной кожи, слышишь учащённое дыхание, шелест мантии, шажочки. Они сводят с ума, вносят запретные мысли… А эти румяные щечки, означающие, что девочка видит во мне мужчину? Сколько раз я хотел не просто поцеловать, но и укусить эту сладость! Она великий соблазн, мадам Макгонагалл! Я хотел её трахнуть, неужели не очевидно?       Она раскрыла рот, а он продолжил:       — Я, преподаватель Хогвартса, заявляю тебе, директрисе, что хотел совратить студентку, мало? Знаешь, почему я всё ещё не сделал этого? Почему не залез под юбку к изящным ножкам? Почему останавливался каждый раз только на мысли? — он наклонился к Макгонагалл, цедя сквозь зубы, — Всякий раз, когда я желал взять её на парте, на сцене, в Большом зале или в кабинете, во мне просыпалась жалость к этой глупой, наивной бездарности. Она умна, но ещё такая дура.       Не говоря ни слова, он обошел шокированную Макгонагалл и ушел в камин. Минерва молча уничтожила пергамент.       Совсем скоро Северус Снейп вернулся к преподавательской деятельности. Студенты, твёрдо знающие о «трагедии» в больничном крыле, удивлялись по-разному: кто думал о предстоящих экзаменах, смиренно брался за учёбу; кто и знать о них не желал, кривился лишь от мысли, что противный Снейп вернулся. У первых и у вторых возникали вопросы, но задать их было некому: Шарль не появлялся. Многие задумывались о правдивости слухов. Обманутые дважды, они больше не вдавались в фанатическую веру. Уже однажды думали, что Драко Малфой мёртв, а он ходил по школе. Им сказали, что Снейп скончался, а он, как прежде, вёл уроки и несправедливо снимал баллы.       Кругом ложь, думалось им, кругом обман.       Одна гриффиндорка Грейнджер не принимала участия в обсуждениях. С Гарри и Роном она ходила особняком по замку и говорила исключительно об учёбе. Гермиона выглядела цветущей, но наигранная улыбка меркла тотчас, как только друзья заводили разговор о Снейпе и Малфое. Эту тему девушка пресекала.       Рона новые повадки подруги раздражали, и однажды он неосторожно высказался:        — В чём беда, Гермиона? Мы же и «профессор» говорим, и соблюдаем твои этические требования, да и что такого, чтобы просто узнать, как этот упырь выпутался! Уж больно странная у него аллергия! И этот Шарль, он так долго у вас бывал! Невилл сказал, что этот тип непростой какой-то! Так скажи, чёрт возьми, что же там было?!       Гермиона уставилась на рыжего отрешённым взглядом. Возмущения привлекли внимания студентов, которые столпились вокруг и теперь подслушивали. Уизли покраснел.       — Ну… Герми, ты пойми меня, интересно же… — пробубнил Рон.       Девушка посмотрела на него, как на глупца, и ушла. Она направилась в библиотеку. Прошло немало дней после того, как она забросила проект по витражам. Пускай, она разбила волшебные стёкла и они не работали, магические законы и свойства остались неизменны. Девушка желала докопаться до истины, до создателя, до мотивов. Ничто не волнует нас более, чем тайна, скользнувшая рядом, и ничто, как она, не помогает нам отвлечься. Кажется, разгадка интриги близко, протяни руку и всё узнаешь. Гермиона имела достаточно сведений, чтобы очертить связь между двумя девушками, дневником и смертями, осталось покопаться в маггловских книгах снова.       Для чего используют витраж, который позволяет узнать желания человека? Зачем нужно знание о тех, кто был в каком-то месте совсем недавно? И что давало третье стёклышко?       Гермиона направлялась к стеллажу с маггловскими книгами. Невилл, находящийся в зельях, окликнув её, заставил остановиться.       — Как дела? Тебя сегодня не было на первой паре. Что-то случилось?       Гермиона сардонически хмыкнула, забавляясь собственной слабости. Быть обезоруженной собой — вот ирония!       — Нет, Невилл. Просто… Такое случается, просыпаешься и осознаёшь, что поздно топать на пары.       — Даже на урок профессора Снейпа? — не зря говорят: с кем поведёшься, от того и наберёшься. Невилл изогнул бровь точно так же как и зельевар, и это принесло Гермионе немало дискомфорта.       — Именно. Мне хватило уроков в Больничном крыле, — она горьковато улыбнулась.       — Насколько мне не изменяет память, мисс Грейнджер, — раздался позади строгий голос Снейпа, — вы решали задачи, а это далеко не уроки.       — Еще какие уроки, сэр. Они мне многое объяснили и закрепили некоторые аксиомы. Впрочем, спасибо. Не сомневаюсь, что сдам на отлично зельеварение, — Гермиона развернулась медленно и, увидя его, не смогла не улыбнуться. Было больно, но куда больнее сделалось бы, запри она свою любовь, из которой состояла вся душа. Ужасно, когда внутренний огонь, нечто светлое и прекрасное, пытаются потушить извне. Куда страшнее, когда внутреннее пламя гасит сам человек. Такое жестокое убийство означало бы предательство себя. А играть и лицемерить разве могла она? Нет, это ложь себе и Снейпу. А ненавидеть? Нет, тогда бы она не любила — на ненависть способны лишь влюблённые. А презирать? Кого? Свой выбор? Нет.       Гермиона Грейнджер любила, а всё остальное не входило в её правила. На что она надеялась, так это на время, в сообщницах которого станет разлука. Они заморозят и превратят в безразличие это разрывающее чувство, это нелепое страдание.       Она улыбалась, не требуя ничего взамен. Снейп смерил её взглядом.       — Минус десять баллов с Гриффиндора. Я нисколько не удивлён, что общение с такими, как Поттер и Уизли, доведут до последней стадии безответственности. Вы проспали профильный предмет и веселитесь. Чу́дно, мисс Грейнджер. Ничего другого я и не ожидал. Комиссия Матрикса немало позабавится в общении со всезнайкой Хогвартса, и тем не менее вы их разочаруете. Мистер Лонгботтом, вы нашли нужные книги?       Невилл перестал таращиться и завозился на полках, перебирая кожаные корешки древних фолиантов.       — Вы беспокоитесь, что я не сдам Т.Р.И.Т.О.Н.ы, профессор?       — До вас мне нет никакого дела, мисс. Однако, будет большим бедствием, если гордость Макгонагалл завалит экзамен. Многие подумают, что роль египетской царицы запудрила мозг самой-самой, и спектакль не лучшее времяпрепровождение студентов.       — Мозг мне запудрил не спектакль, профессор.       — Это неважно, мисс Грейнджер. Я констатирую факт: ваша безответственность поможет вам завалить экзамены, и этого достаточно.       — Дело не в безответственности. Хотите узнать причину? — спросила она, понижая дрожащий голос.       — Нисколько, — прошептал он, будто в издевательство, в такой же манере.       — Профессор, а я скажу.       — А я сниму баллы за назойливость.       — Я не приду завтра.       — Меня это не заботит.       — Прогуляю послезавтра и послепослезавтра. Я вообще не приду к вам на уроки.       — Плевать, — он хмыкнул, но склонил голову, замечая улыбку Гермионы.       — Что? Хотите знать, почему я улыбаюсь? Вы постоянно пялитесь на мои губы. Вас смущает моё счастье?       — Мисс Грейнджер…       — Знаете, почему девушка сидит днями и ночами в Больничном крыле? В каком случае не спит и не пускает аврора Шарля? Почему…       — Замолчите, мисс Грейнджер.       — …Почему готова кинуть аваду в любого, кто посмеет приблизиться к пациенту? По какой причине готова пожертвовать всем, даже свободой, чтобы не позволить больному умереть от отравления? Я бы порезала ради вас вены, профессор, если бы у меня была гребанная четвёртая группа! И сейчас… Вас смущает, почему я улыбаюсь. Потому что я не ненавижу вас! — взахлёб воскликнула она и после тихо сказала: — Не могу.       — Ещё слово, глупая девчонка, и вы схлопочете отработку! — прошипел Снейп.       — Я. Вас. Люблю!       Из её глаз покатились слёзы. Профессор схватил её руку и при всех выволок из библиотеки причитая:       — Глупая актриска, неужели Шарль не сказал вам заканчивать комедию? Мисс Грейнджер, вы выставляете нас двоих посмешищами! Я изначально говорил: спектакль — идиотская затея. По вам плачет сцена. Шутовство — ваш конёк. Замолчите! — рявкнул Снейп, когда Гермиона повторила твёрдо признание. Он резко распахнул дверь своего кабинета и приказал заходить. Чёрные глаза горели, на скулах ходили желваки, а вид обещал недоброе. Профессор мрачнел.       — Как вы себя ведёте, жалкое создание? Решили продолжить спектакль? — он вошёл следом и хлопнул дверью.       Гарри и Китти, которые сидели на лестнице и относились ко многим невольным очевидцам скандала, более ничего не услышали. Снейп наложил на кабинет заглушающие. Они вели долгий разговор, за который Гриффиндор лишился около сотни баллов и после которого Гермиона Грейнджер вылетела в слезах, забитая в истерике.       Слухи, будь то правда или ложь, разносятся быстрее фактов. Скандал, прогремевший в Подземельях, дошёл и до директрисы. Обеспокоенная, опечаленная и едва ли не шипящая Минерва заявилась к Трелони, плюхнулась в кресло, захламлённое мятыми тряпками, и сжала переносицу.       — Это ужасно, Сивилла! Какой-то дурдом! Северус как обезумел. Бедная моя девочка, мама Мия!       Трелони сразу уловила тему предстоящего разговора и уже возилась у бара, рассматривая надписи на бутылках.       — И знаешь, что самое ужасное? — Минерва одобрительно покосилась на выбор собеседницы: Херес — то, что сейчас необходимо! Макгонагалл театрально скривилась и произнесла:       — Что я припоминаю твои слова. Сбылось пророчество!       — Какое пророчество?       — Твоё.       — Правда? — усомнилась Трелони, но тотчас же самодовольно фыркнула: — Вот видишь, а то лженау-ука, лженау-ука!       — Не легче ну нисколько! — Минерва протянула руку к стакану.       Трелони фыркнула и отпила, косясь на шар. Удивительно, что и Макгонагалл задумчиво рассматривала его. В какую секунду к ним пришёл луч надежды? Никто не знал. Женщины уселись гадать.       Бокалы выпитого алкоголя явно придали уверенности, они даже взялись за руки, и по новому совету из журнала «очаровательная прорицательница» замычали, думая о Гермионе Грейнджер. Шар выдавал одно, и то ли дар Трелони капризничал, то ли присутствие Минервы влияло так, то ли виной тому была вторая бутылка Хереса, но нежеланный образ из хрусталя не уходил.       — Да что ж такое? Паршивый шар, Сивилла, бред!       — Уйди отсюда, ты всё портишь!       — Я? Трелони, просто скажи, что ты не научилась управлять полётом интуиции!       — Мне аура плохая мешает!       — Плохому ясновидцу аура мешает! — негодовала Минерва, вперяя недовольный взор в провидицу.       — Прокляли тебя, — пробубнила мрачно Трелони и опять защекотала шар пальцами.       — Как прокляли?!       Трелони с заумным видом откинулась на спинку кресла и вздохнула. Обе из них смотрели, как Гермиона Грейнджер входила в открытые двери академии Матрикс.