Последний спектакль

      Человек всегда насмехался над животным. Пожирающая себя змея — потеха для поколений, а меж тем она — есть замкнутый круг. Рептилия, кусая хвост, от боли впивается сильнее в собственную плоть; клыки врезаются глубже, агрессия растёт, укусы свирепеют, а дальше — смерть. Ужасный цикл. И только человеку он кажется забавным и посредственным. Жестокости животной природы всегда найдётся оправдание, говорят люди. Инстинкты — вот беда зверей, глупых, бездарных, остановившихся в интеллектуальном развитии! Другое дело человек — венец природы, умнейшее и могущественнейшее существо. Обладая сознанием, он всегда превосходен, не то, что эти приземлённые примитивные создания, убивающие друг друга, чтобы насытиться!       Человек гуманен. Человек хорош всегда. В нём нет инстинкта убивать, и, конечно же, не найдётся желания вредить себе. О последнем и думать нечего! Любой сколь-нибудь разумный, честно и точно признается, что он добряк, рационален и достоин лучшего, а судьба его сложнее жизни какой-то там зверушки. У него настоящие проблемы! Зачем проводить параллель с ужасающими циклами? Как можно сравнивать роскошный дворец с норой? Галактику — с планетой? Пожирающих с пожираемыми? Владык всего с тупоголовым скотом?       Это какое-то кощунство!       В отличие от зверей, для человечества не существует эгоизма. Есть любовь к себе. Не существует зависти. Есть несправедливость. Не существует страха. Есть общественное давление. Мнительность — что это? Это предосторожность, не больше. А меж тем, всё это обман и влечёт к падению человека. Зовётся такая деградация чаще «трагической судьбой» или «невезением». Мало кто увидит в нём цикл самопожирающего существа, мало кто признает, что один из пороков человечества — безрассудность. Не столь явная, как у животных, она также приводит к бедам.       Только человек не пожирает себя. Он сводит жизнь, полную эмоций, счастья, любви и тепла, к жалкому существованию. К эгоизму.       Джиневра Уизли видела в окружающих дурноту, ведь против неё ополчился сам мир! Это несправедливо!       По возвращении в школу в ней кипело то самое чувство, которое испытывает червяк, заползший в муравейник. В любой момент Уизли могли заметить и сожрать. Люди же сначала делают, а после думают. А до правды может и не дойти, как ей казалось. Кто поверит подставленной жертве? Кто станет разбираться? Никто.       Первый день Джинни шарахалась, просчитывала каждое движение. Ни во время завтрака, ни за обедом и ужином напряжение не покидало её несгибаемой спины. Шугал всякий скрип, шёпот, смех. Любой взгляд вызывал подозрения, и сердце бессовестной не находило места. Уизли готовилась получить в спину нож, обнаружить фатальный подвох или заговор, но опасения несчастной не сбывались. В какой-то момент мнительность рыжей получила удар. Оказывается, о ней никто не думал: спектакли игрались, зрители рукоплескали, обсуждали других, восторгались, критиковали. Позабыли даже о Снейпе! Как и сказал Шарль, авроры уехали. Дело закрыли.       Прошёл второй день, и девушка осознала, что всё сошло с рук. Раз никто не стал напрягаться, так, может быть, она не сильно и виновна? Значит, так нужно?       Тревога Джиневры сразу не уменьшилась, но медленно, со скоростью стекающей смолы, спадала. Спустя пару тихих дней в голову закрались оправдательные мысли.       Убить убийцу и мерзавца — грех? Уже так не казалось. Волан-де-Морта тоже долго почитали, а потом он надел плащ деспота, и Гарри убил его во имя всеобщего спасения. Так чем отличалась она? Снейп, между прочим, был вторым после безносого! Разве отравить его, потенциального злодея, — не геройство? Да самое настоящее!       После травологии подумалось, что и не яд причина смерти зельевара. Возможно, бывшего Пожирателя смерти убрал Шарль по министерскому заказу, а ей, бедняжке, гадай, себя вини!       К концу недели, когда, кроме глупой Лаванды, никто не обратил на неё внимание, Уизли совсем успокоилась. Чёткий вывод о собственной невиновности засел в голове. Она просто оказалась не в том месте, не в то время и попала под каток министерского правосудия! Подставили наивную школьницу! Шарль подстроил! Напугал, чтобы рука с ядом дрогнула!       Почему-то от таковой мысли дышалось легче.       Для полной радости не хватало волшебной палочки да любимого Гарри. Джиневра крайне неодобрительно относилась к слизеринской сердобольной Китти. От её горящих глупых глазок и румянца, вызванного взглядом Поттера, кипела кровь, однако ревность рыжей угасала. План матери обещал завидное будущее, а с личной жизнью наладится и попозже. Уизли подумала, что сделает всё возможное, чтобы вырваться из лап несправедливости и зажить по-настоящему! Она, боец, не сдастся!       Чтобы достичь собственного счастья, нужно сделать всего-то маленькие первые шаги: купить подходящую палочку, забрать документы из Хогвартса и покинуть ненавистную страну.       «Министерство хоть и убило Снейпа, вину пришлёпнут мне, но ничего, я им покажу!» — размышляла спокойно Джиневра, шагая по Косому переулку. Она заулыбалась, увидев обшарпанную вывеску магазинчика Оливандеров. Предвкушение покупки опьяняло — хорошее начало белой полосы жизни! Её явно ожидал успех. Гриффиндорка и не заметила двоих мужчин, стоявших у поворота к Лютному. Как и у всех уверовавших в собственную невиновность, беспокойство кануло в неизвестность. Смерть сальноволосого ублюдка позабылась. Она ни при чём! У Уизли найдётся пара аргументов, чтобы поставить авроров на место в случае чего!       Мужчины перебросились недружелюбными взглядами, и тот, кто повыше, кивнул в сторону прошедшей девушки. Вид их не вызывал доверия: одежду хорошо потрепали время и драки, разило потом, а изо ртов — гнилым табаком. По ручищам можно было заметить, что, будучи волшебниками, они частенько брались за грубую маггловскую работёнку. Посетители Косого переулка с опасениями проходили мимо. Такие, с пустоватым взглядом и убьют за галлеон.       За девчонку, подсунувшую поддельное зелье, пообещали сотню золотых.       Один двинулся за ней.       В любом гуманном обществе заведено две вещи: не презирать других открыто и не искать себе проблем. Грязного, опухшего от долгих попоек оборванца замечали, да старались не глазеть — дороже будет. Мало ли как человека жизнь искалечила? Что таращиться на бродягу? Прохожие обтекали его покорным потоком, тогда как он крался спешно к своей цели.       Поначалу Джиневра не замечала ничего необычного. Она не имела привычек рассматривать общественных изгоев. Разве будущим королевам есть дело до черни? Внимание и время младшей Уизли стоили дороже, чем незнакомые люди. Она пребывала в мечтах и тешилась сладким будущим, что куда важнее остального. Совсем скоро у неё будет новая палочка!       В дверях магазинчика рыжую охватило колковатое чувство. Сахарные образы рассеялись, и дымка тревожной неопределённости поглотила мечты. Девушка остановилась на пороге и обернулась к улице. В ней снова зарождались опасения. Вот так, на ровном месте, средь бело дня в уютном Косом переулке!       Зная о том, что трусливые детишки в темноте видят не просто монстров, а уродливых существ, непременно разрастающихся в размерах, Джиневра глубоко вдохнула. Наступает новая жизнь. Пора перестать трусить! Она выдохнула и опять сделала глубокий вдох.       Спокойствие! Никто за ней не следит. Авроры позабыли о смерти Снейпа. Беспокоиться бессмысленно, это те же детские необоснованные кошмары! С твёрдым намерением развенчать тревоги, она осмотрелась по сторонам. Прохожие галдели и суетились. Всё как обычно. Никаких странностей. Никого подозрительного.       Приветствие старика Оливандера напугало, и ответом его не удостоили. Какое бешенство взяло взвинченную Джиневру в тот момент! С какой стати она не живёт как прежде? В чём ещё нуждается? Уже нашли и кукловодов, и жертв, и виноватых! Она-то причем? Чего опасается чужой смерти?       «Сальноволосый ублюдок не даёт покоя, даже находясь в могиле!» — подумалось Уизли.       Случайно, на развороте, её полный ненависти взор упал на грязного, небритого оборванца, который таращился на неё. Уизли покосилась исподлобья. Этого уродца еще не хватало! От его липкого взгляда хотелось помыться. Бывают же мерзкие люди! И почему таких выпускают из Лютного в цивилизованный мир?!       Не имея желания церемониться, она вошла в лавочку. Дверь закрылась, огородив защищающей стеной, однако чувство безопасности так и не пришло. Джиневра кожей ощущала грозящую беду.       Подумалось, что всё это — следы паранойи и они ужасны. Бродяга не причем. Жизни она боится! Не живёт, а прячется забитой дурой! Не улыбается, а испуганно озаряется! Вместо восхищённых взглядов — её, трусишку, не замечают! Никто не любуется! Не восторгается! Уизли дрожащая тень, хуже идиота-Лонгботтома — вот до чего довели невиновного человека!       И вдобавок мерещилось, что следит кто-то недобрый.       «Всё прошло, Джиневра! Спокойно, не поддавайся мнимому страху. Дело остаётся за малым. Угомони тревоги!» — приказала она себе. За то время, что рыжая выбирала палочку, беспокойство утихло, однако стоило завершить покупку и подойти к выходу, как захватил ураган ужаса. За витриной прошлась высокая фигура. Тот самый недружелюбный мужчина. Он явно всё время ожидал её!       Джиневра постаралась взять себя в руки. Она сцепила зубы настолько сильно, что свело челюсть. Глупо вот так отдаваться опасениям! Уизли — гриффиндорка или кто? Если сейчас она не пересилит паранойю, то наверняка не сделает этого никогда. А ещё жить и жить счастливой жизнью!       Девушка вышла и направилась к «Всевозможным волшебным вредилкам» Джорджа, что лежал вниз по переулку, подальше от Лютного. Стараясь не привлекать внимание, она не оборачивалась, думая о том, что в Хогвартсе она была куда уязвимее и сейчас попросту не имело смысла аврорам нанимать людей. Ложная тревога! Почудится же!       Бродяга пошёл за ней.       Джиневра невольно ускорилась и вида, что обеспокоена, пыталась не подавать, убеждала себя, что всё мерещилось. Бывает так, что пути разных людей сходятся и некоторое время они идут одной доро́гой — то называется совпадением. Возможно, это сейчас и происходило.       Бродяга шаркал. Его массивная тень приближалась. Волнение напуганной нарастало, а вместе с тем и пульс. А что, если это и вправду наёмник поганого аврора? Если у него заказ: вот-вот схватить Джиневру и доставить психопату Шарлю? Там, конечно, устроят жестокий допрос с грубыми, нечеловеческими заклинаниями, под которыми даже такая невиновная, как она, подпишется под чем угодно, лишь бы отпустили! Скорее всего, Квентин не побрезгует и тупой физической силой! Куда ниже падать этому уроду, издевающемуся над людьми в удовольствие?       Ненависть к аврору взбудоражила, но сил придала. Ежели действительно её схватят, Джиневра плюнет Шарлю в лицо. Она пообещала.       В надежде найти помощи у прохожих, девушка остановилась. Как уже говорилось: никому не было дела. Большинство спешило завершить покупки и продолжить уик-энд в более спокойном месте. Дети толпились у витрин. Взрослые вычёркивали из списка продуктов пункты, щебетали, торговались. Если кто и замечал, то отводил глаза.       Тень мужчины настигла и поглотила её миниатюрную тень. С замирающим сердцем Джиневра вдохнула побольше воздуха. Внутренний голос не переставал напоминать, что её рука дрогнула однажды над стаканом, и в случае чего во второй раз уже не дрогнет. Из чувств самосохранения она будет защищаться, как настоящая львица!       Успокаивающие размышления не помогали. Ноги предательски дрожали.       Мужчина, будто в издевательство, помедлил.       — Мисс, можно с вами познакомиться? — раздался хриплый, пропитый голос.       Она ответила не сразу. К её лицу словно протянулась рука спокойствия и сорвала вуаль неведения. Уродец хотел познакомиться! Ну и нагнал страху этот тупица!       Джиневра выдохнула.       — Нет. Думаю, не стоит.       — И всё же я настаиваю. Мало на свете встретишь таких очаровательных крошек. Выпьем? — промурлыкал незнакомец и шагнул вплотную к ней. Как видимо, нарушение границ и пережитый страх были последней каплей, переполнившей чашу терпения Уизли.       — Я сказала: нет!       — Какие мы привереды! — мужчина схватил ладошку, которую Джиневра брезгливо вырвала, и продолжил: — Меня зовут Ларри.       — Ну что за идиот?! Отвалите!       — Мисс, да не кусайтесь. Как ваше имя?       — Никак!       — Миледи, я не хочу пугать вас.       — Не корчьте из себя джентльмена! Я не знатная особа, так что отстаньте!       Он подошёл ближе, встревожив Джиневру.       — Вы урод, от вас разит! Отойдите!       — Моё имя Ларри, — повторил бродяга. — Я всегда предлагаю по-хорошему.       — Непонятно что ли? Я не знакомлюсь! — Джиневра одарила оборванца презрительным взглядом и поспешила уйти. В груди клокотало задетое самомнение. Как в голову могло прийти, что с ней можно запросто познакомиться? Да еще и такому грязному и вонючему, как он? Уизли оскорбленно фыркнула.       — Эх, редкая дура! — прилетел прокуренный голос вдогонку. Она остановилась, хотела уже колко ответить, как кончик палочки упёрся в спину и незаметно всадил империо. В мгновенье тёмная магия распространилась по телу — чувство из странных: тебе и холодно, и мышцы будто онемели.       — Что ж, будем общаться так, мисс. Покорная вы радуете меня больше! — залыбился сумасшедший волшебник и побрел к Лютному переулку.       В кошмарных снах бывает так: кричишь и не выходит, бьёшься — тщетно, стремительно бежишь — на деле стоишь на месте. Джиневра бесплодно боролась, но результатов это не давало.       Тело ей не принадлежало.       Под приказом ноги поволоклись за бродягой Ларри. С немым ужасом рыжая видела, как мимо протекают кривоватые домики, ничего не замечающие прохожие, заинтересованные покупатели и весёлые продавцы. Ничто не показывало сопротивления в её довольном личике. Внешне Уизли не была такой счастливой с тех пор, как видела напуганную Грейнджер. Глаза искрились энергией восторга.       Девушка улыбалась.       Какой хаос творился в сознании пленницы? Её вёл псих. Вёл к человеку, который действительно забавлялся игрой. Как жирный кот, Шарль давал жертве уйти, но тотчас догонял и подбивал. Кто он, если не маньяк?       Садист. И это хуже: маньяк в конечном счёте убивает, и его ловят, а садистов если и вычисляют, то долго, и действий никаких не предпринимают.       К тому же у Шарля есть алиби — повод. Он имел право расспрашивать подозреваемых и выпытывать признания. Он будет долго с ней играть.       При встрече Джиневра плюнет ему в лицо дважды.       В Лютном, в первом темном углу, пивное пузо прижало её хрупкое тельце и грязные ручища смяли юбку. В рот сунули склизкий, противный язык. Чуть не вывернуло. Уизли не жмурилась — империо запрещало. Сальные волосы кололи лоб, губу куснули в кровь. Кто-то вовремя оттащил мерзавца, иначе тот бы продолжил терзания.       — Ты сдурел?! Шлюх мало? Веди её к хозяину!       Джиневра увидела не менее уродливого мужчину.       — Так я ж не развлекусь! Как лох, не успею!       — Да говорю же тебе, это не та шмара, больно не соображает! Я лично оплачу неделю со шкуркой, не так уж дорога окажется. По-тихому веди её.       Мужчина криво усмехнулся и потрепал напуганную по щеке.       — Ладно, пойдём-пойдём, шлюшка. Ох, хрустальная фифа! Имя она не говорит! На Плесень будешь отзываться, мразь!       Не передать словами, какая паника зажглась в Уизли, когда стало ясно, что люди, схватившие её, не связаны с авроратом. В мыслях она забилась, заколотилась, завопила — всё бесплодно. Никто не замечал. Ноги тащили в притон. Губы кривились в улыбке. В висках больно пульсировало.       От своих действий хотелось блевать. Предавало собственное тело, пускай и под приказом чужой магии. Самостоятельно она шла в западню, в место, как ей думалось, перекрывающее дорогу в театр! Низкая проба, уже не то, а Джинерва считала себя дорого́й девушкой! Это она должна выбирать любовников! Это она должна быть сверху и изъявлять волю, никак не наоборот! Как и многие, она наслаждалась молодостью и сексом, для неё это не было чем-то высшим, и потому от мысли о продажи тела её больше волновало слово «продажа».       Заработать хотели на ней. Навариться!       Зачем она борделям? Разве мало доступных девушек? Доступных рыжих девушек? Разве в борделях волнует цвет волос? А магия на что годится? А парики?       Дело крылось в естественности — в признаке качества. Трансфигурируйте вещи, они испортятся быстрее. С волосами так же.       Это понимание внесло в душу безысходную муку.       Всё видеть и не принадлежать себе, не мочь сказать, ни капли самовыражения — поистине ужасно. Вы наблюдаете, как в маггловском кино, но не живёте. В своём теле вы гость.       Джиневра вновь забилась в бешенстве. От бессилия её эго застонало. Даже на слёзы лишили прав, и это гнетущее чувство тянуло душу. Ещё хуже было осознание, что она в западне: ожидать спасения не от кого. Если авроры и вытащат, то для допроса, к Шарлю, которого она терпеть не могла!       До этого момента Джиневра до конца не понимала, что её ожидает, но чем дальше они уходили в Лютный, тем отчётливей прояснялось будущее.       Её. Тело. Будут. Продавать.       Это осмысление что-то сломало в ней. Словно что-то светлое, глубоко спящее внутри, вздрогнуло.       Себя не узнавая, девушка вошла в лавку, виляя бёдрами и прикусывая игриво губу. Не знакомые с ней могли увидеть ветреную девицу, сведущую в любовном деле. Навязанное кокетство, игра глазками, хихиканье были рассчитаны на привлечение клиента, и, на счастье Джиневры, зал пустовал. Как видимо, похититель просто развлекался.       Стены, черты интерьера, стойка показались знакомыми. Здесь, только ночью, она покупала яд. У кассы стоял единственный посетитель, эмоционально жестикулировал и что-то объяснял. Широкая спина, высокий рост и знакомый голос заставили Джиневру замереть. Её глаза распахнулись, горло сжалось, и она не сразу поняла: что-то резонировало от громкого вопля. То был её крик, вырвавшийся из-под империо. То возымели власть и ужас, и надежда.       Шарль обернулся и изогнул бровь. В его длинных пальцах лежал флакончик, точь-в-точь как тот, который выкинула она.       Продавец недобро сверкнул глазами. Ещё секунду назад на его лицо легла тень довольства, и фанатический взгляд сказал о многом обманщице. Парализующий яд стоил дорого, ещё дороже личное время, потраченное на разбирательства с недовольным клиентом. Вдобавок ко всему, зелье невидимости, которое впарила рыжая, знатно подорвало репутацию заведения, а это не могло не разочаровывать. Хитрая дрянь была уже в его руках, как всё испортил неожиданный крик. Продавец неестественно выпрямился. Любое волнение со стороны товара могло вызвать подозрения у покупателя. Когда вам подают стейк, вы стараетесь не думать о смерти животного, которого принесли в жертву вашим деньгам. Всем так проще живётся.       — Мм… К…Какая хорошенькая… Новенькая? — промурлыкал Шарль. Известное дело: встревоженные люди расслабляются в обществе простофиль. Квентин хорошо играл, а сутенёр только и желал, чтобы новый клиент не распознал подвоха.       — Новенькая, — кашлянул продавец. — Так что изволите?       Магия надавила Джиневре на затылок, заставляя почтенно кивнуть и скорее направиться в комнаты. Её место не здесь. Ноги потянуло магнитом к обители порока, но воздействие вдруг ослабло, когда Шарль мягко схватил её запястье и остановил. Он привлёк рыжую к себе, осматривая с оценочным вниманием.       — Так-к вы не знаете, кто покупал у вас эт-тод яд, с-сэр? — Шарль подкинул галлеон. Он и сам не смыслил, почему заик никто не берёт в расчёт, однако на примере Невилла Лонгботтома понял, что в этом, правда, есть что-то простецкое.       — Нет, сэр.       Джиневру второй раз дёрнуло магией в сторону комнат, она постаралась вырваться из объятий, но Шарль крепче сжал талию.       — Д-да что ж т-такое?! Я в под-дмастерье у одного зельевара нах-хожусь и ск-кажу вам, что готов зап-платить немало гал-л-леонов, чтобы узнать пок-купателя. Видите ли, м-мой мастер поспорил с друг-гим мастером, к-кто первый воссоздаст рецепт этой бил-л-леберды, и м-мой учитель п-проиграл. Нам к-крайне важно…       — Извините, мы не продаём рецепты, — перебили никому не интересную болтовню.       Квентин подкинул ещё одну монету, наконец, оторвал взгляд от девушки и сосредоточенно посмотрел на продавца.       — И всё же. П-подумайте. Я-явно второй мастер просто к-купил у в-вас…       — Вы зря тратите время. Мы не ведём клиентскую базу.       — А м-может, и не зря… П-продайте мне один флакончик…       — Закончились.       — Да что ж ты дёргаешься? — совсем ласково, с похотливой зачарованностью поинтересовался Шарль, вновь вглядываясь в глаза Уизли. — А п-по какой цене она?       Продавец среагировал сразу. Парализующий яд стоил немало, и подделка рыжей дряни доставила хлопот. А сколько ещё эта сука умудрилась наварить на перепродаже какому-то зельевару!       — Молодой сорт. Дороговато.       — Тысяча?       Заслышав баснословную цену, продавец вгляделся в монету чудака. У богатых свои прихоти, но раз готовы заплатить тысячу, то и больше отвалят.       — Дороже. Говорю, новенькая, ценная. Три.       — Хорошо, б-беру.       — Но, это за час.       — Отлично.       — Плюс за модное бельё должны три сотни.       — Чу́дно.       То, как странный покупатель соглашался, возбуждало в сутенёре алочного демона, который подбрасывал самые нелепые идеи того, как можно содрать с похотливого безумца денег.       — По рукам? — спросил Шарль. — Два часа.       — Восемь триста.       — Было же ш-шесть…       — Ш-шесть — ш-шесть, — передразнили Квентина. — Вы ошиблись. Восемь.       Шарль великолепно сыграл сконфуженность и выложил мешочек галлеонов. Его рука крепче обвила перепуганную Джиневру, которой щёки сводило от улыбки.       — А т-теперь, п-пожалуйста, снимите империо. Я не люблю, к-когда женщина шаблонная. Н-ну же, смелее. Я д-давно клиент в-вашего дела… З-знаю, что п-по чём.       Мужчины растерялись, таращась на чудака.       — Боюсь, она дикая…       — Ничего, это же д-девушка. Сн-нимите.       — Но, сэр! — встрял Ларри и смолк, как только продавец покосился на него и строго повторил просьбу богача. С Джиневры Уизли спало империо, но говорить о невольности магия так и не позволяла.       Шарль кивнул поощряюще и состроил серьёзный, но глуповатый взгляд.       — С-скажите, а что случилось с борделем в двух кварталах отсюда? Я ис-скал вход, н-но… — Шарль вздохнул с сожалением, когда продавец отвлёкся от пересчёта денег и пробормотал:       — Накрыли, нагрянули аврорские рожи. Повязали всех. Одного только не пойму, что за охрана у них там была, раз пропустила крысастых? Жаль, ребят, да сэ ля ви, как говорится.       — Ой, да вы что?! — ужаснулся кокетливо Шарль. — Да, да… Беда… Вот чёрт бы их попутал, этих авроров! Н-надеюсь, у вас ул-лучшили охрану…       Продавец неодобрительно посмотрел на жалобные слёзы Уизли.       — Не переживайте, сэр. У нас головорезы получше будут. За этой я пришлю… да вон, Ларри!       Шарль с очаровательной улыбкой кивнул.       — Тогда к шести заб-бирайте её.       Уизли шла, не видя дороги. Слёзы размывали глаза. Она тряслась, осознавая, что продана. И продана Шарлю! Его крепкая рука не позволяла улизнуть или отстраниться. Жалобный скулёж не спасал. Мужчина оставался непоколебим. Обида, унижение, страх — всё, что могла осознавать Джиневра. То, как они миновали подъезд, лестницу, зашли в чью-то квартиру, оставалось для неё чем-то непонятным и неважным.       Шарль закрыл дверь, развернулся и подал платок, который девушка не сразу приняла. Она долго таращилась на белоснежный лоскуток, чего-то недопонимая. Платок? Самый обычный? Элемент сочувствия и внимания? В какой-то момент она всё поняла и покраснела. Аврор не имел на неё планов, и, в довершении всему, спас.       Увёл от негодяев.       — Вы больше не вернётесь туда, мисс Уизли. Мерлин, и как вас занесло? Разве вам не говорила мама, что ходить у Лютного опасно?       Он просканировал её на наличие темных заклинаний и ослабил эмоциональный запрет. Рыдания, подступающие всю дорогу к горлу, наконец-то вырвались наружу. Она закричала и ослабла, наверняка упала, если бы Шарль не подхватил и не увлёк на диван. С сожалением он вздохнул и слабо улыбнулся в поддержку.       — Теперь всё хорошо, мисс Уизли, тихо. Такое в Лютном, к сожалению, часто бывает…       Как видимо, Шарль знал, как поддерживать людей, так как пускал в ход нежность. Он улыбнулся, смягчил тон, сжал холодные ладошки и даже подал стакан воды.       — Выпейте, и легче станет, уверяю. Вы, мисс, выплакали процентов десять влаги, а знаете, как страшно обезвоживание? Ну всё, не надо слёзок, я же сказал, что не отдам вас. Вы знаете, кто я? Наверное, и нет. Так вот, мисс, я аврор!       Глоток прохладной воды от икоты не избавил, но помог отвлечься. Губы дрожали, а внутри зародилось слабое доверие к тому самому человеку, от которого ещё недавно не шёл сон. Она робко кивнула и сделала новый глоток.       — Мне очень жаль, мисс Уизли, что всё так сложилось. Мир полон боли и страдания, не так ли? Вы, должно быть, считаете сутенёра гадким? Не спорю, он мерзавец, но давайте разберёмся. Залезем поглубже, а? Люблю я находить причинно-следственные связи. Так вот, мисс Уизли, скажите, что мы увидим внутри этого звереныша, который так восторженно пересчитывал купюры?       Шарль остановился рядом с ней, притихшей и задумавшейся, и резко переменился, всматриваясь в зарёванное лицо ожесточённым взглядом.       — Зависть. Мерзкую и низменную.       Вода застыла комком в горле. Джиневра закашлялась, попыталась бокал отбросить, но ничего не вышло. Ловко цепкая клешня Шарля схватила подбородок, вторая сжала ладошку на стакане, не позволяя отдалять от губ.       — Именно зависть к деньгам привела его к продаже женщин. Он хотел лёгкой наживы и, глядя на богатеньких сынков, завидовал. Несправедливо, не правда ли? Он рос в бедности, а жить желал хорошо, в то время как некоторым повезло лишь родиться от мешка с монетами. Пейте, пейте, пейте.       Она замотала головой, что стеклянная кромка съездила по дёснам. Шарль направил всю силу в ладонь, держащую подбородок, и мягко наклонил стакан. Вода настырно полилась в рот.       — Странно, я думал, что отравительницы с рук авроров не пьют, а впрочем, вернёмся к сутенёру, — протянул Шарль, смотря на то, как Джиневра давится, но глотает. — Так вот, этот козёл (да, козёл, он продал вас, видя второй раз в жизни!) считает, что мир несправедлив. И поскольку он озлобился, то стал продавцом женских тел и контрабандистом. Сколько горя нахал принёс, верно? Сколько погубил девушек! Это же рабство! Милая, империо куда страшнее авады! И всё же, я вынужден признать: одно их существование, существование «зла», этих гнилых тварей, падших, жалких людишек, выдаёт интереснейшую вещь. Несомненно, это не оправдывает злодеяний преступников, однако… — он отдалил стакан, похлопал мягко по бледной щеке и отошёл.       Более его глаза не замечали девушку.       — …однако ничто не справедливее этого мира, мисс Уизли. Это система. Здесь совсем иные законы. Человек глуп, раз считает, что избежал судьбы. Фатальностей ровно столько, сколько и возможностей выбора, но, мисс Уизли, всякий выбор — это часть системы, которая надындивидуальна*.       Если бы не было алчного и злопамятного сутенёра, вы бы не попались ему в лапы, и я не словил бы вас и не подал веритасерум в воду. Но я поймал вас, разве не справедливо это? Более того, без вас, — Шарль посмотрел на часы, отсчитывая время монолога и того, когда подействует сыворотка, — я бы не понял суть справедливости. Так и ловил бы подряд всех упивающихся. Все люди связаны, мисс, и мы не исключение. Без вашей зависти к Гермионе Грейнджер я бы не вышел на сутенёров и не подкинул меченые купюры, и в скором времени их бы не взяли. А уж поверьте, на них тоже давно ведётся охота. Они хуже вас в разы. Так что, благодарю вас. А теперь ответьте: вы отравили профессора Снейпа?       Она хлопала глазами, а с ресниц капали крупные слёзы. На губах замерцала кровь. Бесполезно прикусывать их, когда правда лезет наружу. Джиневра пыталась. Её трясущееся лицо посерело, и она прошептала:       — Да… Это сделала я…       — Хорошо, мисс Уизли. Очень хорошо. А теперь знайте, что он жив.       Она испустила вопль, затряслась и забилась, что Шарлю пришлось еще долго успокаивать перед допросом, и пока он делал это; совсем не законно, но сенсационно вышел новый выпуск «Пророка». О нём будут долго говорить, много раз оспаривать, упрекать во лжи, но в итоге мнения сойдутся на том, что Малфои и Панси Паркинсон целы и невредимы. На фотографиях они держали разные выпуски французских газет с недавними датами.