Фантастические истории 2

Он, все еще оглушенный взрывом и ничего толком не осознающий, заставил себя открыть глаза, чтобы оглядеться. И первое, что он увидел – как под пальцами, которые он прижал к животу, расплывается темно-красное пятно. Он попытался отвести руку, чтобы посмотреть, что там и как, но тут пришла боль. Как будто его внутренности накручивали на раскаленный штырь, на три штыря, разводили их в разные стороны, раздирая его на части. От боли стало трудно дышать и перед глазами все поплыло. Он прикусил губу, чтобы хоть немного переключиться, пару раз ударился затылком о земляную стену и заставил себя опять открыть глаза, сморгнув слезы. Пятно увеличивалось. Надо залечить, хотя бы кровь остановить, потом позвать на помощь… или сначала позвать? Только прежде бы не отключиться, только бы… Он сглотнул, еще сильнее прикусил губу, так что на грудь капнуло несколько капель крови, и понял, что прижимает к ране правую руку, в которой обычно держит палочку. Палочки не было – ни на коленях, ни на земле рядом. Он задержал дыхание, попытался вслепую приманить ее акцио, но ничего не произошло – то ли палочки уже не было, то ли он так ослаб. Он поднял голову. Рядом никого не было, кроме… Да, там кто-то лежит, в трех шагах от него, лежит и … Он чуть наклонился, всматриваясь в лежащего, и тут же опять упал на стену окопа. Тот, кто лежит, уже не поможет. Он хотел создать беспалочковый люмос, который помог бы привлечь внимание, но не смог. Он попытался крикнуть, но за грохотом крови в ушах сам себя не услышал. Боль усиливалась. Казалось, что в животе горит адское пламя, которое дотягивается и до всего остального. От боли мутилось в голове, гул в ушах то нарастал, то почти пропадал, тогда он слышал взрывы где-то рядом, от них дрожала земля и он сползал все ниже. Он попытался привстать, чтобы опять позвать на помощь, но не смог этого сделать. Пальцы, все еще лежащие на ране, чуть подрагивали, кровь текла уже черная. – Да какого лысого Мерлина. Он прикусил губу. Интересно, что матери придет раньше: письмо, которое он отправил два часа назад, или сообщение о его смерти? Лучше бы сначала письмо, потому что… потому что… Он заставил себя вдохнуть воздух, состоящий из гари и копоти. Лучше бы письмо, потому… Да, лучше… Чуть развел пальцы – непонятно, идет кровь или уже нет. Да, лучше… И все же это больно. Так что… Да. Припорошенного серой землей человека, сидящего в таком же сером окопе, Грейвз не увидел бы, не заметил, не обратил внимания, если бы рядом с ним не покачивалась, тускло мерцая, каска. Но вот увидел, отметил, что тот сидит неподвижно, прижав руки к животу. Грейвз подошел, присел рядом с ним на колени, приподнял голову за подбородок, не надеясь отыскать пульс, и чуть не отдернул руку: – Скамандер? Они познакомились месяц назад, а сегодня утром серьезно поругались из-за какой-то ерунды. Он терпеть не мог британца, но сейчас это было неважно. Грейвз все-таки нашел у него пульс, чуть выдохнул: живой. Осторожно отвел его ладонь от раны и застыл. Рана, даже на взгляд, была такой… В общем, Скамандер был еще живой. Грейвз торопливо запечатал рану, сомневаясь в своих силах и способностях – сразу аппарировать после недавнего взрыва он бы не стал, но потом перевел взгляд на Скамандера и понял, что тот уже почти не дышит. – Проклятье! Грейвз прижал его к себе, не давая себе секунды на размышление, и аппарировал в госпиталь. Целитель, увидев рану, покачал головой и отмахнулся – не отвлекайте меня от тех, кого можно спасти. И вот тут впервые Грейвз использовал свое положение. Он не стал кричать, угрожать, но холодно и четко процедил, что если тот сам хочет остаться в живых, то должен заняться раненым. Целитель покачал головой: – Не вы первый, но это... это напрасно, – но все же кивнул на стол – кладите. Грейвз оставил Скамандера, а сам вернулся на поле. Кого-то откапывал, кому-то помогал, лечил мелкие раны, а сам никак не мог отделаться от ощущения тела в своих руках. Вечером он вышел покурить. Голова гудела, он еще думал, что надо бы пойти узнать, что там со Скамандером, жив ли, но сил не было, и почему-то было очень страшно. Он закурил, спрятав от ветра огонек в ладони, и неожиданно услышал: – О, ты. Он резко повернулся к говорившему. Целитель, которому он вручил Скамандера, курил сигарету, держа ее щипцами. Грейвз только кивнул. – Что ж ты не спрашиваешь про своего приятеля? – Он не приятель, – Грейвз закашлялся дымом. – Как скажешь. – Тот с наслаждением затянулся своей сигаретой. – Как скажешь. Они помолчали. И чем дольше они молчали, тем страшнее было спрашивать про Скамандера, который уже на пороге госпиталя едва дышал. Грейвз достал вторую сигарету, нервно помял ее в руках. Целитель докурил свою, щелчком уничтожил окурок и – все так же молча – собрался уходить. Грейвз молчал: к чему теперь вопросы, и без слов все понятно. Не чтобы Скамандер был ему дорог, но все же он был своим, не совсем своим – американцем, или близким знакомым, но своим – волшебником. Грейвз вспомнил, как тащил его к целителю на руках. Да, он был своим. Целитель похлопал его по плечу и тихо сказал: – Живой он. Грейвз курил, глядя в ночную темноту. Скамандер. Живой. Живой…