---
Быть бетой – тяжело, как бы других в обратном не пытался убедить (себя обмануть нельзя). Пытаться чего-то добиться, когда мир тебя в расчёт брать даже не думал, практически невозможно, а попытки наказуемы. Бета – никто, место в самом дальнем углу и подальше, потише, чтобы не высовывался, пока творится история. Какой бы нелепой она ни была. Серый манекен за стеклом, а снаружи вроде бы жизнь другая, «настоящая», невообразимое нечто, чёрт знает что ещё. Бет куда больше, чем принято думать, но они всё равно невидимки. Несмотря ни на что, Минхо рад, что остаётся собой. Пусть иногда и задыхается ночами, поддаваясь слабости и одиночеству. Мир не всегда был таким, но почти никто уже точно не помнит. Всё началось тогда, когда человечеству стало тесно. Нынешняя война почти вся – вне земли, в густой черноте космоса, и раньше это казалось мечтой. Сейчас мечтают о том, чтобы назад вернуться. Таявшие ледники, до которых не было дела долгие сотни лет, эпидемии, от которых всё ещё нет лекарства. Война за ресурсы, которых перестало хватать. Истребление просто потому, что носили другую форму или попали под руку, или отказались уходить, или верили в другого Бога. Города выжигались в пыль, лишь бы «врагов» не оставить, не позволить выжить другому. Человечество вырождалось незаметно, и никто не знает, что стало последней каплей – атомные ли бомбы, воздух, которым стало почти невозможно дышать, не утихающий страх или жестокость. Когда технологии окончательно вышли из-под контроля, выжившие закрылись в стенах искусственно созданных городов, но было поздно. Слишком долго дети просто не рождались. Нигде. И всё же, шанс появился. Первые кампании по колонизации Марса, немного странные и слишком секретные, дали обнадёживающие результаты. Там можно было жить. Начать сначала в месте, никем ещё не испорченном. Создать Рай, где забылось бы прошлое, исчезло, где младенцы бы начали появляться вновь, чтобы подарить человечеству надежду. Среди первых умирающую Землю покинула правящая элита; они и сейчас, что там, на Марсе, что на земле (в головах слишком доверчивых людей) всемогущи. Даже среди армии «земной обороны» можно встретить того, кто втайне преклонил бы колено. Кто не трусливых беглецов видит, а открывателей, спасителей, пытающихся «своё» отвоевать обратно. Правители. Боги. Святые. Марсиане передают трон по наследству, пусть даже короли прошлого давно показали бесполезность монархии. Но там, на докрасна выжженной планете, всё, кажется, идёт лучше, чем на земле. Никто ведь точно не знает, разве что небесные легионеры. Технологии куда более развитые, одни пилотируемые биороботы чего стоят - земляне только и могут, что украсть и переработать под себя эти гигантские машины, но для создания своих не хватает чего-то особенного, на Земле недоступного. Того, что спрятано в самой глубине алой планеты. Однако кислород и сама почва для Марса по-прежнему бесценны, вода, растения и животные – всё это они крадут в ответ, забирают силой или пытаются искусственно вывести в лабораториях. Минхо знает о новой истории земли лишь то, что пишут в учебниках. То, о чём шепчутся старики, ещё заставшие те времена, и то, что кричат на улицах остатки революционеров, поддерживающе Марс. Только не знает, где правда. Наверное, везде. После первой марсианской войны дети всё же стали рождаться, пусть и с чудовищной задержкой. Те, кому посчастливилось выжить, пройти «критическую точку» в две недели, уже были не просто людьми, а «омегами», способными к зачатию, и «альфами», защитниками слабого, болезненного потомства. А беты неизвестно зачем рождались – никто по-прежнему не знает. Они не могут забеременеть. С трудом служат в армии, и ещё не было случая, чтобы бета стала пилотом. Они не имеют права занимать важные места в правительстве. Если подумать, вообще ничего не могут. Минхо смотрит в потолок своей новой комнаты, на старые, давно забытые тёмные трещины. Не то, чтобы он часто думал о человечестве, но иногда накатывает, обычно после того, как снится детство. Скоро должен прийти новый сосед, нужно подготовить крутое выражение лица, чтобы сразу показать, кто здесь главный. Ещё один бета, смелый новичок в «Легионе» - посмотреть на него будет интересно. Входная дверь ещё пустой комнаты с щелчком открывается. Первое, что Минхо видит – веснушки на застенчиво опущенном лице. Много. - Привет? Низкий, невозможно глубокий голос заставляет недоверчиво охнуть. Парень тут же краснеет, пытается протащить в комнату огромный, явно потрёпанный временем чемодан, который застревает у порожка, дёргает ручку так сильно, что вот-вот оторвёт. Неловкость переполняет воздух, и Минхо, даже не думая, спешит на помощь, говоря «да всё нормально, бывает», хотя сам впервые здесь и буквально недавно отломал край оконной рамы, а чемодан всё не поддаётся. Приходится перелезть и пинать с другой стороны, любопытные соседи уже высовывают носы из комнат. Наконец, чемодан внутри, как и его горящий от смущения хозяин. - Минхо. Протянутую руку покрывают неожиданно небольшие, тёплые пальцы. - Феликс. Всё же для кого-то, выглядящего настолько невинным, этот голос совсем не подходит. Сосед уже по одному появлению кажется милым, вряд ли будет мешать или доставать разговорами, какой-то даже тихий. По-прежнему непонятно, как так повезло, что не подселили с Хёнджином, иначе можно было бы умирать заранее, до полёта в космос. С таким треплом спать невозможно, не говоря о том, что он конфеты ест и бумажки сразу на пол бросает. Наверное, распределяли по статусу – альфа с альфой, бета с бетой, - только что делать, когда начнётся гон? Хотя, это проблемы капитанов. В конце концов, они с таким точно уже справлялись. - Ты не похож на бету, - спустя долгие полчаса молчания Феликс, наконец, решает заговорить. Минхо уже завалился на кровать, снова глубокомысленно пялится в поток и пожимает плечами. А что ещё сказать, оправдываться? - Я сразу подумал, как увидел, что ты – альфа. Там, на распределении. Я стоял рядом. Ты так спокойно держался, даже не вздрогнул, когда вызвали. А меня почти стошнило, ноги тряслись и … - Зачем тогда выбрал «Легион», если так трусишь? Восхищение, сквозящее в чужом голосе, какое-то нелепое. Нравится и пугает одновременно. - Я хочу увидеть мир. Минхо выпрямляется резко, до хруста в спине, Феликс тут же вздрагивает. Смущённо проводя рукой по светлым волосам, улыбается. Звучит слишком слащаво, такого просто не бывает. Такого глупого, даже наивного желания. - Знаю, что не гожусь для войны, - губы Феликса улыбаются, но глаза – нет. – И не хочу убивать, если честно, солдат из меня никакой. Но только «Легиону» можно покидать города и летать в космос, они проводят потрясающие исследования. Даже такая бестолочь, как я, могла бы выйти за пределы стен и почувствовать что-то настоящее. А большего не нужно. - Ты можешь умереть из-за этого решения, придурок. Кожа у Феликса загорелая, но даже так заметно, насколько он побледнел. - Наверное. «Ты точно не вернёшься домой» - вот что Минхо думает, пристальней оглядывая соседа. Никаких мышц нет, ещё угловатый, худой, будто недоедающий. Живая мишень, пушечное мясо – и об этом скажет любой, кто увидит. Феликсу стоило выбрать безопасность на земле, такие, как он, всегда умирают первыми, обычно по самой дурацкой причине. Да его дверью зашибить можно прямо сейчас, или хлопнешь по спине, весь и развалится. И всё же он смотрит так честно, что у Минхо желудок скручивается. Чёрт бы побрал этих впечатлительных, преисполненных надежды и веры людей.---
Не сказать, что Минхо в восторге от своих новых товарищей, но выбирать не приходится. Среди них хотя бы есть адекватные, правда, они совсем из другого отряда - может быть, в этом дело, ещё не узнал поближе. Хёнджин, разумеется, прилип хуже жвачки к кроссовку, заодно и Феликс нервирует, ходит по пятам и доверчиво заглядывает в глаза, хочется выть. Хорошо, что достают в разное время. Наконец, спустя несколько дней после заселения, - внутренний экзамен. Никто на всякий случай не разбирал чемоданы, даже те, кто в коридорах хвалился, что бояться нечего. Если бы Минхо мог ощущать феромоны, то почувствовал бы ложь в самом воздухе, но то, что ни одному альфе (кроме Хёнджина и Джисона) нельзя верить, и сам знал, с самого начала. По бегающим глазам всё видно, по часто пульсирующей вене на шее, а кто громче других кричит, что не боится, тому страшнее всего. И злит ещё, что Минхо не нанимался нянькой для сопливых. Не собирался следить за Феликсом, то и дело падающим в обморок. (но вот сидит возле него на полу и обмахивает руками, это просто смешно) Во дворе корпуса «Легиона» уже выстроились новички, идеально ровные линии будущих разведчиков, налётчиков и убийц тянутся на сотни метров, ожидают капитана. Небо хмурое, рыхлое, но не холодно, разве что ветер вдруг скользнёт за ворот свободно сидящей формы. Молодая трава кажется шелковисто-зелёной, вплетаясь в узор раскрошившегося асфальта. Даже птиц не слышно, хотя откуда им тут взяться. Все нервно озираются, ожидая нападения или ещё какой выходки, потому что никто не знает, как именно экзамен будет проходить. Позади Минхо как-то резко, одним порывом затихают разговоры. Тишина охватывает всех, и стук шагов слышится особенно чётко. Наконец, к самому началу строя выходит капитан - мир насовсем замирает, задерживает дыхание. Минхо не хочет признавать, что боится. От капитана исходит что-то, что словами не выразишь, глазами не увидишь, но оно существует прямо здесь и сейчас, и от него дрожь по телу. Настолько, что Феликс почти готов выплюнуть свои лёгкие, стоит позади и полузадушено хрипит. Двадцать седьмой капитан небесного легиона, Пак Чанёль, воплоти. "Первый капитан". - Если ждёте воодушевляющей речи - идите домой. – Спокойный, очень ровный голос мужчины слышится будто отовсюду. – Герои ошиблись с подразделением. Доклады правительства лгут - после первой вылазки со мной выживает только сорок процентов. Если честно, Минхо что-то такое подозревал, но всё равно будто в грудь ударили. - Вы умрёте, сейчас или позже. – Пак Чанёль не запугивает и не издевается. Весь в чёрном, высокий, он одним только видом подавляет, от развитого в боях тела несёт зверьём, настоящим, но глаза при этом непроницаемые. Тёмные волосы растрёпаны, падают на худое, будто осунувшееся лицо. – Можете пойти в земной легион, чтобы пожить дольше. И лучше. Намного, полагаю. Можно даже получить медали, если это имеет значение. Тишина теперь кажется звенящей. - Имя нам – Легион. Мы бесчисленны, потому что готовы жертвовать. Никто не узнает, как мы жили, наши смерти – числа в докладах. «Экзамен», да? – Пак Чанёль слабо кривит рот. Левая рука тянется к лицу, и только сейчас Минхо замечает режущий блеск металла. Протез, превосходно сделанный, тонкость деталей невероятная . – Если прикажу бежать – побежите. Если скажу, что нужно умереть - умрёте, не сомневаясь. Убьёте товарища. Бросите друга. Вот ваш экзамен, здесь и сейчас. Отдайте мне свои жизни и мечты. Уходите, если не готовы. Сердце стучит у самого горла. Сглатывать больно, шею сдавило удавкой. Молчание перетянутое, и всё же слышатся первые несмелые шаги. Минхо стоит в самом начале своего ряда, ничего не видит. Ноги заледенели, внутри всё отчаянно вопит «беги», а тело не шевелится. Сорок процентов выживших. Никто не вспомнит. Страшно обернуться, но смотреть вперёд не легче – взгляд Пак Чанёля скользит по чьим-то лицам и спинам, в нём ни разочарования, ни удивления. Возможно, только на несколько секунд проступает усталость. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем снова становится тихо. - Хорошо. Вот и всё. Неожиданно капитан улыбается, совсем слабо – Минхо слишком поражён происходящим внутри себя, чтобы ещё и в это поверить. Вот теперь действительно выбрал судьбу, перешагнул черту, до которой можно было себя спасти. Им не всем есть даже девятнадцать, не целовались ни разу, ни с кем не спали, не жили одни. Темнеющие силуэты ушедших ещё видны на территории площади, смазываются в ровную серую линию. Хёнджин стоит очень бледный, упорно смотрит перед собой, но ничего не видит. В широко раскрытых глазах Феликса Минхо сам себя видит, перепуганного до смерти.