Мы, люди

Феликс с самого начала знал, для чего существует – точнее, ему об этом постоянно напоминали. Родители, с сумасшедшей радостью ставившие на учёт, начальная школа, не позволявшая играть в вышибалы и получать оценки выше, чем у альф и бет. А ещё все друзья семьи, СМИ, правительство, листовки на улицах, учебники по истории, незнакомые люди и другие омеги, смотревшие опустевшим взглядом. Кто угодно знал, как будет лучше, но только не он, и к этим мнениям нужно было прислушиваться. Не было другого выбора, если хотелось жить тихо и спокойно, за высокими стенами безопасного города, центральной резервации. Жизнь предопределена счастливыми постерами беременных, встречавшихся на каждом повороте. О войне в городе слышали только то, что она когда-то была и, возможно, скоро начнётся опять. Говорили то, что правительство хотело сказать, а редкие сумасшедшие, восстававшие против, исчезали так же быстро, как облака на вечно голубых небесах. Любимый дядя Феликса, радикально настроенный против правительства, однажды перестал появляться дома. Это он приносил книги, читать которые строго запрещалось, и обсуждал темы, за которые могли убить. Награждённый пилот «небесного легиона», он упорно твердил, что марсиане - точно такие же люди. Что всё совсем не так, правда другая. Феликс часто бывал на сборах дядиных друзей, но никогда не воспринимал их горячие споры и планы всерьёз. Возможно, именно поэтому он однажды рассказал об этом родителям. Просто чтобы доказать, что не один считает, что люди – всего лишь люди. А потом дядя исчез. И друзья его – тоже. В месте, где они собирались вечерами, Феликс нашёл только разбросанные, грубо изуродованные вещи, следы копоти и обгоревшие корешки книг. И много крови, затёкшей в трещины на полу, от которой стало дурно. Дома делали вид, что дяди никогда не существовало, его лицо вырезали из семейных фото. На следующий день по новостям радостно вещали о задержании группы радикалов, готовящих подрыв здания правительства. И что их ликвидировали на месте. «За горой, за горой, за рекой, за рекой, за горой через реку и через океан, и дальше…» Дядя повторял это, когда рассказывал о мире вне стен. Всё, что от него осталось, можно теперь уложить в начало детской песни. Феликс сбежал из дома и сменил имя – на учёте он стоял как Ёнбок. Документы и таблетки, собираемые годами, забрал с собой, ничего не оставил родителям. Так же вырезал себя из каждой фотографии – сам, чтобы стало понятно сразу, куда и зачем ушёл. Феликс выкрасил волосы в белый, чтобы начать всё с начала. Или нет - ведь путь уже был проложен. Осталось только идти по нему, чтобы смерть дяди не была напрасной. «Легион», с его слов, всегда был тем местом, где любой мог найти себе дом, не важно, бета или омега. В армии были и будут исключения, просто городские ничего не знают. А ещё Феликс очень хотел увидеть правду. Выйти за пределы стен. Ли Минхо стал первым, кто доказал дядины слова – бета, стоявшая в рейтинге на втором месте, превосходящая альф физически и интеллектуально. Он не позволял обращаться с собой как с отбросом, не проявлял уважения к тем, кто его не заслуживал. Феликс мечтал стать таким. Но мечтать и делать что-то в реальности – разные вещи, первое же занятие по рукопашному бою это показало. Капитан Шин избивал Феликса более жестоко, чем остальных. Догадался, а потому не щадил и бил в самые слабые места, о которых знает именно потому, что сам – омега. Он смотрел очень пристально, а когда добивал, сказал «уходи». Возможно, Феликс скрывается хуже, чем думал. Но если Минхо поддерживал, пусть не всегда по собственному желанию, то Хёнджин оказался настоящим мучением, даже не подозревая. Потому что был настолько совершенным, что хотелось плакать. У Феликса, в общем-то, никогда не было времени думать об альфах – приходилось скрывать статус, перебиваться временной работой и не умирать, хотя иногда очень сильно хотелось. Высокий рост позволял врать, голос тоже часто выручал, так что ложь о том, что на самом деле бета, постепенно стала казаться правдой. Пока не появился Хёнджин. Единственный среди многих. Идеальный, во всём самый лучший Хёнджин с дурацким смехом и тёплыми руками. Тогда Феликс действительно пожалел, что не умер, когда был шанс. Находиться среди альф, со всеми их разговорами и в голову бьющим запахом – сложно. Жаться к Минхо и следовать за ним всюду, как щенок – безопасно. Хёнджин относился к бетам почти как к равным; обманщик-Феликс получил невероятное преимущество, ставшее, правда, расплатой. Потому что Хёнджин очень любил прикасаться, обнимать со спины, трогать за лицо или за руки, и он улыбался сладко. Помогал, не понимая, с кем имеет дело, и к постоянному страху умереть у Феликса прибавилась ещё и вина. Давящая, разгрызающая изнутри самоненависть. Потому что, узнай Хёнджин, что перед ним омега, всё мгновенно изменилось бы. А потом были отборы, на которых Минхо не прошёл. И эта драка, в которую бросился, сам не зная, почему. В голове будто что-то выключилось, осталась мутная вода ощущений, которые только кричали, что нужно хоть как-то помочь. Хёнджин бы справился. Ему не нужна была помощь. Но Феликс ничего не смог сделать с той частью себя, о которой с таким трудом пытался забыть все эти годы. А потом и Уджин его раскрыл. С Уджином было хорошо. Наверное, впервые за всё время нахождения с альфами. Он пах домом и уверенностью, безопасностью, комфортом, всем тем, чего никогда не хватало - возможно, даже и не было. Ещё пониманием и искренним желанием помочь. Он сказал, что знает, кто Феликс такой, что в этом ничего страшного нет. Нужна помощь врача, прямо сейчас, потому что что-то не так, но сказать точно не может. Спросил, есть ли пара. Больше вопросов не было. Подошедший Чанбин оказался омегой, не скрывающей статус, и говорить с ним было тоже приятно. А потом Хёнджин ворвался в комнату и начал нести весь этот ужасный, невыносимый бред. Феликс готов был заплакать, потому что, даже несмотря на всё происходящее, этот альфа ему очень нравился. С самого дна души поднималось душащее отчаяние. Даже если представить, что у Феликса с ним что-нибудь получится, кончится всё равно плохо - потому что другого Феликс не заслуживает. Даже если предположить, что Хёнджин повзрослеет и избавится от лжи, навязанной обществом, он всё равно может умереть в любой вылет. Бесконечные «даже если» строятся на том, что хоть немного Хёнджин в Феликсе увидит пару. Это глупая, невозможная надежда. Хёнджин – лучший, поэтому для него требовать лучшего очень просто. А потом и Минхо всё понимает. Феликс ломается, как сухая ветка под ногой.

---

- В этом году, что ли, одних омег понабирали? Недовольный, но не то, чтобы всерьёз, голос старшей медсестры звучит совсем возле лица, странным эхом размывается на концах слов. Феликс открывает глаза и тут же щурится на ярко-белый, какой-то холодный свет, который бывает только в больницах. Лицо склонившейся над ним девушки – бледное и такое прекрасное, что на секунду приходит мысль, что умер и видит ангела. Но затем это проходит – в руку что-то впивается, возвращая в реальность. Стерильно бесцветное помещение, голубая шторка, закрывающая помещение, и Минхо, сидящий рядом с глазами, в которых ужас с переживанием смешиваются. Лазарет. Этого не хватало. - У него глаза закатились, это нормально? Феликс? Эй, Феликс!.. - Бывает. Будешь орать – и тебе вколю что-нибудь, нечего пугать больных. Главное, чтобы это была не течка, только не она – вот всё, о чём получается думать. Боль в животе, от которой и пришёл в себя, постепенно утихает, можно попробовать расслабиться. Вместо Минхо теперь другая темноволосая голова рядом, немного вытянутое лицо и грустные глаза. Феликс думает, что это – Чанбин, но решает спросить, чтобы не ошибиться. Кажется, становится немного теплее. - Минхо попросил за тобой присмотреть, пока будет на тренировках. Всё хорошо, капитан Пак знает. – Чанбин нерешительно кладёт руку поверх чужой, легко сжимает. – Таблетки, которые ты пил, оказались просроченными. Так Джухён сказала. Всё больше грязных тайн вылезает наружу, как будто недостаточно быть просто раздавленным. - Какое-то время тебе придётся побыть здесь. В ближайшие несколько дней вылетов не планируется, так что просто отдохни, пока есть возможность. Джухён подберёт хорошие подавители, она – лучшая медсестра здесь. Мне очень сильно помогла. Если будут спрашивать, у тебя – внутреннее кровотечение после тренировки. Никому пока не рассказывай, что ты омега. Как будто Феликс собирался. Сухой смех всё же прорывается, но слишком больно напрягать живот. - Я посижу с тобой, пока не заснёшь. Скоро лекарство должно подействовать. Когда-нибудь станет легче. Где-нибудь в другом, свободном месте. За горой, за горой, за рекой, за рекой, за горой через реку и через океан, и дальше.

---

Сложно делать вид, что ничего не изменилось, но именно этого требует ситуация. Руководство ещё не решило, что делать, ведь «пара» сложилась, Феликса выбрали. Он полноправный небесный легионер – такая трата кадров не пойдёт армии на пользу. Об этом Минхо, конечно, никто лично не докладывает, додумывает сам, каждое утро подходя к доске объявлений и видя на ней ровно ничего. Скрывать долго не получится, чем дольше решение откладывается, тем больше будет вреда. К тому же, неизвестно, что делать с физиологией - сейчас Феликсу запрещено использовать подавители и вообще любые лекарства кроме тех, которые собственноручно выписал врач; Джухён особенно подчеркнула, что тело нужно полностью очистить, прежде чем лечить. Как только запах молодой не вязанной омеги разнесётся по корпусу, бомба разорвётся. Худшие варианты нужно рассматривать самыми первыми. Минхо в первый день в лазарете оставался рядом так долго, как мог. Никаких объяснений, просто не смог отойти от койки, бледный и не разговаривавший. По какой-то совсем странной причине он всё же успокоился, доверившись Бэ Джухён, главной медсестре. И Феликса тоже доверил, поэтому смог уйти. Она говорила разумные вещи и ничего не обещала, а ещё не относилась к ним как к детям, хотя могла себе позволить. Страх липко прокатывался по горлу, стоило только попасть под угрожающе-спокойный взгляд этой беты, а если в руках ещё шприц или ножницы поблёскивали... Совершенство черт лица и тёмные, туго собранные в хвост волосы лишь делали её вид ещё внушительней. И голос. Громкий, уверенный, приказывающий. Она точно всё сделает, чтобы пациентов не тревожили, можно не сомневаться, даже если для этого придётся остановить парочку альф. Или, например, одного Хёнджина. Минхо ему так и не сказал. Хёнджин сколько угодно может хвастаться своим умом, но простые вещи часто ему не даются. Стоило сразу понять, что раз на вопросы о внезапно исчезнувшем Феликсе не отвечают, то глупо ждать, что что-то изменится – или что Минхо, так упорно молчащий, вдруг вывалит всю правду, перестанет поджимать губы и пустит внутрь комнаты (Минхо сделал замок, чтобы больше никто не врывался). Нужно было понять, что чем настырней он пытается пробраться в лазарет, тем сильнее будет сопротивление, что очередной синяк от металлического тазика, которым ударили в плечо, призван остановить, а не разжечь ещё сильнее. Вплоть до того дня, когда Пак Чанёль, собрав легионеров, объявляет о том, что в отряде небесных теперь – омега, о которой нужно молчать, Хёнджин не понимает. И даже после слов капитана ещё несколько минут добивает Минхо вопросами. Потому что Феликс совсем не такой, какой «должна быть» омега. Феликс пошёл на войну. Наверное, даже лучше, что Хёнджин теперь делает вид, что его не существует. Об отлёте сообщили внезапно, на утреннем построении. Минхо всегда думал, что такие новости будут произноситься величественно и сурово, немного церемониально, чтобы показать всю важность будущих жертв, но на деле всё прошло буднично, как если бы распределяли солдат на уборку. Как если бы это было не сложнее, не важнее, чем любое из занятий здесь, в корпусе. Разведывательная миссия на орбиту Марса, никаких боевых действий, пока не появится необходимость. Форму выдадут в ближайшие дни, равно как и план действий – его позже подробно обсудят. А ещё будут первые тренировки с биороботами на самых дальних полигонах. Летят все. Ну, почти. Минхо помогает Феликсу и Хёнджину привести форму в порядок, хотя самого почти тошнит от отчаяния. Он болтает так много, как может, чтобы заполнить гнетущую тишину, получается плохо. Другие альфы из отряда и до этого к Феликсу относились неплохо, сейчас же кажутся особенно внимательными; пока Минхо одёргивает плотно натянутые портупеи и крепления, они спрашивают, нужно ли ему что-нибудь ещё. Может, воды. Или помочь забраться в кабину пилота. Феликс почти белый, веснушки кричаще рассыпались по носу; он нервно качает головой и позволяет Минхо проверить последние детали, хоть и сам всё может сделать. Наверное. Его руки трясутся так сильно, что Минхо приходится их сжимать, и они холодные. В пурпурно-чёрном, туго сидящем комбинезоне тело кажется совсем худым. Они все будто призраки, каждый. Когда Минхо отходит к Хёнджину, тот выглядит отрешённым. Даже для самого себя слишком. Боится, но до последнего пытается скрыть, сдерживает дыхание, чтобы замедлить пульс. Пальцы уверенными движениями, не сбиваясь, фиксируют плотную ткань, взгляд прямой. Минхо должен лететь вместе с ними. Сейчас. Любым способом. Это ощущение из самого нутра растёт, цепляется за горло острыми иглами. Он резко хлопает по чужому напряжённому плечу. - Ты должен вернуться, чтобы увидеть, как я заведу «Орфея». И чтобы я потом из твоей дурной головы собрал человека, - почему-то только это вырывается, и Хёнджин слабо, почти незаметно кривится улыбкой. - Если вернут по частям, будет легче. Как конструктор. Смешок, который появляется у обоих – нервно-тонкий. - Я даже украду для тебя курочки с кухни. Только вернись. В глазах Хёнджина снова пустота. Пак Чанёль громко просит всех тех, кто не летит, покинуть ангар – их немного, в основном механики и медсёстры. Джухён даёт Феликсу какие-то разноцветные таблетки, следит, чтобы всё проглотил, даже проверяет рот, и за этим, кажется, наблюдают абсолютно все. Джисону запретили приходить, поэтому среди тёмных голов солдат мелькает только выбеленное пятно Бан Чана, проверяющего биороботов перед полётом. Кажется, где-то бродил Чанбин, но не было времени приглядываться. Несмотря на многолюдность и спешку, в ангаре даже тихо – скрипят ботинки, шуршит форма, но ни звука нет от людей. Каждая ступенька наверх даётся тяжело, словно там, внизу, остаётся сама душа. Больше всего Минхо боится обернуться. Он уже знает, что увидит, но знать и испытать на самом деле – разные вещи. Свет становится всё ближе, тьма позади – сгущается. И всё же он смотрит назад, оборачивается, нерешительно застывая на ступеньках. Феликс и Хёнджин смотрят на него так, будто просят вернуться. Но он ведь не может. Не сейчас.