---
В ангаре пусто, всюду в воздухе серая пыль, в груди тяжело и нечем дышать. Тёмно-голубой «Орфей» всё так же призывно поблёскивает в полутьме, и Минхо идёт к нему как зачарованный, ничего перед собой не видя. Покинутый всеми, молящийся в уединении. Застывший в безмолвном ожидании. Биоробот, которому, может, больше не суждено взлететь. Лёгким звоном в нём отзываются прикосновения к металлу; Минхо внимательно смотрит в потухшие глаза, пытаясь понять, почему он недостоин, но в голову ничего не приходит. Никто не ответит, потому что говорить некому. Но вдруг, пугая, по ангару раздаются лёгкие шаги. Резко оборачиваясь, Минхо понимает, что окончательно облажался. Если его здесь поймают, накажут и его, и Уджина, давшего ключи. Возможно, обвинят не только в нарушении правил. - Имя и отряд, солдат. Голос мягкий, звучащий устало. Но в нём что-то по-настоящему властное. - Ли Минхо, сэр, «небесный легионер». Тусклый свет, наконец, освещает худое лицо идущего: серебристые, будто металлические волосы растрёпаны, свободно падают на лицо, взгляд тяжёлый, в обрамлении почти фиолетово-серых теней. Болезненно-яркие губы, очень бледная, прозрачная кожа. Формы нет – значит, звание высокое, ведь только такие люди могут здесь себе позволить эту роскошь. Одет в чёрное, делающее фигуру по-странному угловатой и благородной - тонкий свитер с высоким горлом, узкие брюки и ботинки. Не похож на военного совсем. - Легионеры улетели, солдат. Минхо даже не заметил, что назвался «небесным», хотя уже на днях будет официально переведён в «земные». Просто не может иначе. Наверное, до конца своих дней не исправится. Осталось дождаться приказа, с которым всё ещё почему-то медлят, и больше, кроме умершей надежды, его ничто не будет с легионерами связывать. - Минхо… Ли Минхо… Это ты – «Орфей»? – тёмные глаза мужчины вдруг щурятся. - Да, сэр. - Если я не запустил этого биоробота, никому здесь не удастся, ты же знаешь, да? И тогда Минхо вспоминает слова Бан Чана. - Вы – Бён Бэкхён, сэр? Всё, что о нём теперь точно известно, кроме имени, – выходец из аристократии Марса, ведь только они способны оживлять эти машины. Вот почему подчиняться его приказам так просто - отдаёт их естественно, по праву рождения. Минхо испытывает странное, раздражающее благоговение перед этим человеком, который не выглядит достаточно сильным даже для того, чтобы самостоятельно взобраться в кабину пилота. Бэкхён кивает, обходя Минхо кругом и рассматривая. - А ты – тот самый солдат, который всё хочет взлететь. Чанёль рассказывал. – Имя капитана звучит блекло, без эмоций. – Он вообще часто о тебе говорит, даже хотел протащить в этот полёт на своём роботе. Минхо кажется, что кто-то с силой бьёт в самую грудь. - А так можно было? - Как он и говорил, - слабый смешок на мгновение смягчает выражение лица мужчины. – Нельзя, но никто бы ничего не сказал. Не Чанёлю. У тебя ещё есть немного времени – наверное, поэтому ты здесь. Всё ищешь смерти, когда есть другой путь, но не видишь его в упор. Мало кому выпадает шанс быть настолько свободным в своём выборе. Что-то в его голосе отдаёт горечью. - У меня есть цель, сэр. Я не умру, пока её не достигну. По чужим тонким губам пробегает почти живая улыбка. - Ты так на других не похож, Ли Минхо. Хорошо это или плохо, мужчина не поясняет, только проходит прямо к «Орфею», шаги по-прежнему тихие. Он прикладывает узкую ладонь к запылённому металлу, рядом с тем местом, где Минхо касался, и прикрывает глаза. Совсем скоро что-то внутри биоробота начинает разгораться голубоватым пламенем, пугающе гудеть и стучать. Минхо подходит ближе, восторженный ребёнок, смотрит на то, как, вспыхивая и угасая, по его чудовищу проходит энергия, похожая на электрически-белый огонь. Из ниоткуда в этом сыром, затхлом помещении вдруг сквозит ветерок, и светлые волосы Бён Бэкхёна немного сносит в сторону. - Хорошо, давай попробуем ещё раз.---
Минхо не может уснуть. Всё мерещится шёпот Феликса про горы и реки, но его кровать пуста, застелена так, что ни единой складки не видно. Ничего не получилось. Опять. Минхо терял сознание так часто, что главной медсестре не составило труда понять, чем он занимался – к тому же, приди он один, было бы не так подозрительно, но притащил на себе сам Бён Бэкхён. За что Джухён отчего-то влепила выговор именно Минхо (даже замахнулась для пощёчины, но пожалела), ничего не объяснив. Наверное, ударила бы, не будь бета таким обессиленным. Ночь тепла и тиха, лето подступило к самому краю темноты. Небо давно перетянуто низкими чёрными тучами. Сильно пахнет прогревшейся листвой, этот горький, вяжущий запах оседает на коже. Легионеры ещё не вернулись, никаких новостей не слышно – хотя они наверняка есть, просто никто не будет перед солдатами отчитываться. Точнее, перед одним - Минхо один на всё общежитие, будто призрак, и нет никого, кто с ним мог хотя бы помолчать. Нет никого, кто сказал бы, что он по-прежнему жив, а не умер незаметно, бесцельно. Минхо сдёргивает с себя одеяло и садится на кровати. Если он побродит по корпусу, это не будет считаться нарушением, ведь некому следить за дисциплиной. Тем более, даже если какому-то странному капитану вздумается бродить посреди ночи, маловероятно, что его заметят, фонарей ведь нет, кроме как у самих зданий. Но и те старые, слабо мигающие. Поэтому никому вреда не будет. Минхо наспех одевается и выходит из комнаты, проверяя замок несколько раз. Бессмысленное, но почему-то успокаивающее действие. На улице даже свежо, мир на мгновение давит подступающей темнотой, но стоит глазам привыкнуть, как всё смягчается в границах. Минхо ничего не узнает. Звук шагов громкий, будто шуршащий по разбитому бетону, от пробегающего ветра по коже расходится нервозность. Даже собственное дыхание, кажется, может выдать, если бы было кому выслеживать. Минхо не зверь, но не чувствует себя спокойно. На небе ничего не разглядишь – ни звёзд, ни луны, на части разнесённой во время Первой Войны, ни огненной точки Марса, вокруг которого искусственными кольцами расплодились военные колонии. Мир будто бы цельный, такой же, как в детстве, и от этого в горле резко становится больно. А может, война только приснилась – и на самом деле её никогда не было. Один очень долгий и тёмный кошмар, и нет никаких альф и бет, и омег, а есть просто люди, которым очень хочется жить. Минхо смотрит вверх так долго, что начинает затекать шея. Щекам мокро, что-то горячее быстро стекает вниз. Ничего там не видно. Небеса пусты. Вдруг шорох, и секунду спустя Минхо чувствует резкий удар головой о землю. Не успевает понять, что происходит, как руки больно выворачивают за спиной, кто-то тяжёлый придавливает сверху, не позволяя шевельнуться. Вскрик почти разрывает воздух, стайка птиц испуганно взмывает вверх с застывших деревьев. - Минхо? – голос знакомый, руки вот-вот вывернут наизнанку. Капитан Шин Хосок, хоть и узнал, не расслабляется. - Нечем заняться, кроме как людей ночью пугать? - Сэр, я сам сейчас умру от страха. Или от песка, попавшего в глаза и рот, слёзы теперь не только от душевной тяжести текут. Наконец, ослабив захват, капитан слезает со скорчившегося тела и резким движением разворачивает его к себе. Глаза Минхо и правда широко раскрыты, даже в этой полутьме заметно, на голове, в взъерошенных от падения волосах, что-то влажно поблёскивает. Боли пока нет, поэтому Минхо не понимает, что разбил голову, ничего не чувствует. - Чёрт возьми. Я не думал, что это ты, - будто оправдываясь, капитан помогает подняться. Пытается осмотреть рану, но не получается, да и бета не может стоять ровно, всё норовит упасть. – Кто-то, кроме тебя, здесь вторую ночь ходит, я пытался выследить. Так, ладно. Только не стони, я же вполсилы бросал. Джухён меня уничтожит, если разбужу сейчас, лазарет закрыт. Чёрт. Чёрт чёрт. Пошли ко мне. Но никому ни слова, понял? Не то, чтобы Минхо вообще способен что-то выговорить. Перед глазами стремительно темнеет, не совсем понятно, из-за ночи это или из-за чего-то ещё.---
- … и ты несчастного ребёнка приложил головой? Прямо о землю?.. Чей-то мягкий, приятно-низкий голос слышен совсем рядом, но где именно – не различить. Открывая глаза, Минхо щурится от тёплого света, мгновенно всё залившего, пытается отвернуться, но его крепко держат. Большое тёмное пятно над ним постепенно приобретает человеческие черты, и они не знакомы. Широко растягивая полные губы, какой-то мужчина то приближает свою руку к лицу, то отдаляет. - Он не такой дохлый, каким кажется. Просто я напал внезапно. – Шин Хосок раздражённо отвечает откуда-то сбоку, слышится звон стекла и плеск воды. - Ты же говорил, что пойдёшь бегать. - Так получилось. Насыпать это сюда? - Да, пожалуйста. Зрение окончательно возвращается, предметы обретают привычные формы и цвета. Мужчина, сидящий очень близко, всё ещё улыбается, от этого будто физически становится легче. Шин Хосок подходит и жестом показывает, что нужно выпить мутно-жёлтую жидкость, плещущуюся в его стакане. Минхо покорно кивает и открывает рот, вяжуще-кислый вкус, кажется, до самых глаз всё заливает. - И всё же, такого хорошенького мальчика не стоило обижать, - незнакомый мужчина, наконец, отводит руки от головы Минхо, в длинных пальцах блестят ножницы и тонкая нить. – Если бы ты только был поласковей… - Я мягче, чем свитер из ангоры, не зли меня. Мужчина закатывает глаза, и это вдруг выглядит очень забавно. Минхо не может удержаться от полузадушенного смешка, который капитан, к счастью, не слышит. Он уже ушёл в одну из комнат, так что бета остался наедине с высоким, ослепительно красивым незнакомцем – одна только копна растрёпанных чёрных волос чего стоит. И он, кажется, хорошо настроен – хоть кто-то не будет пытаться убить или унизить, разве это не счастье. - Ну, рассказывайте, - говорит он, отодвигаясь и складывая руки на коленях. Одет в нелепо выглядящую пижаму в узор из играющихся с клубком котят, на ногах – огромные, какие-то пушистые тапки. Что этот прекрасный, почти исцеляюще добрый человек забыл рядом с кем-то вроде капитана Шин – загадка, но раз и он, и Хосок здесь оба как дома, то, наверное, это и есть его партнёр, о котором говорили другие солдаты. Минхо же не чувствует запахов, не разбирается, пока напрямую не скажут. - Я не смог полететь с остальными. Из-за этого больше не могу спать. Решил подышать воздухом, раз никого в общежитии не осталось, а потом… - А потом я твою тощую задницу уложил детским приёмом. Позорище. Капитан Шин, сменивший спортивную форму на лёгкую серую футболку и свободные штаны, вдруг выходит из комнаты, в руках – чашка чая и тарелка с печеньем; впрочем, Минхо готов поклясться, что ему это кажется. Но запах от чашки вполне настоящий, равно как и вид немного подгоревшего, но всё ещё очень привлекательного печенья. Хосок всовывает всё это Минхо с грубоватой заботой. Проходя мимо по-прежнему незнакомого мужчины, он останавливается, когда тот легко тянет за руку, наклоняется, позволяя поцеловать себя, и с фырканьем слышит «спасибо большое». - Кто разрешал тебе расклеиваться, Ли Минхо? В этой комнате, или, похоже, даже доме, тепло и светло от ярко горящего света, много свободного места и стены, покрашенные в приятный серый. По сравнению с обшарпанным общежитием – рай. Даже не сравнить с тем местом, где Минхо жил до того, как пойти в кадеты. Кресло, в которое его усадили – мягкое и глубокое, в него будто проваливаешься, никуда не хочется уходить. А ещё, перебивая запах чая, пробивается густой аромат явно где-то стоящих цветов. - Я сегодня снова пытался запустить «Орфея», - колеблясь, Минхо всё же начинает говорить. Голова совсем немного пульсирует где-то сбоку, возле макушки. – Просил Бён Бэкхёна не останавливаться, поэтому… поэтому очень сильно устал. - И сколько ра… - Ты делал что и с кем, прости? Хосок и его партнёр спрашивают одновременно, но по тону капитана понятно, что лучше ответить ему. - Бён Бэкхён. Он мне помогал в ангаре. Принёс потом в лазарет. Лицо капитана – сплошное недоверие. - То есть, хочешь сказать, что Бён мало того, что с тобой разговаривал, пытался запустить для тебя биоробота, а потом ещё и отволок в лазарет? Мы точно про одного человека говорим? - Медсестра Джухён может подтвердить. Если нужно. В комнате разливается тишина, и Минхо, напрягшийся от этого разговора, неловко отпивает ещё слишком горячий чай. А если не нужно было говорить? Может, этот Бён Бэкхён какой-то секретный человек в армии? И с ним, как с провидицей в древности, никто-никто не должен общаться, чтобы не разрушить силу колдовства? Ведь, в конечном счёте, то, что он делает с биороботами, разве не магия? - Бён Бэкхён, видишь ли, ни с кем здесь не общается, - мужчина рядом ободряюще улыбается. – Ничего страшного в том, что ты с ним был, нет, просто мы удивлены. За все те годы, что я провёл здесь, не слышал, чтобы он с кем-то, кроме медработников, говорил. Хотя я тоже врач, меня он всё же игнорирует. Возможно, это потому, что он не слишком хорош в общении с людьми. - Нет, Хёнвон, он просто не один из нас. Минхо, помимо осмысления услышанного, пытается запомнить имя доброго врача. Ни за что не сказал бы, что этот Бэкхён – такой. - И это тоже верно. – Хёнвон легко соглашается, но не скажешь, что сдался под напором. – Давай не будем забывать, что ещё он – из королевской семьи Марса, один из ближайших наследников трона. А ещё – военный трофей, вынужденный жить на чужой планете. Или мы будем игнорировать то, что Чанёль сделал, и просто скажем, что характер с рождения не сложился? Шин Хосок шумно выдыхает, но молчит. - Военный трофей? – Минхо даже не чувствует, как обжигает пальцы нагревшаяся керамика. Что это значит? - Небесные легионеры забирают себе вещи на память, - негромко, с ощутимым отвращением Хосок заговаривает. – Знаки победы, которыми можно похвастаться, повод для гордости. Или просто то, что потом можно перепродать. Альфы любят то, что другим не достать. Ценности, документы, антиквариат. Иногда – омеги, если удаётся взять их раньше, чем сами себя убьют. Марсианские омеги считают, что лучше умереть, чем оказаться в плену. Им не запрещают воевать, как нам, поэтому самоубийство в биороботе – смерть, достойная героя. Бэкхён, как видишь, всё ещё жив. Хёнджин, наверное, пришёл бы в ужас. Возможно, он уже с этим столкнулся. - Но никто не знает, что у Чанёля в голове происходит. – Хёнвон легко стучит по тарелке с печеньем, заставляя Минхо дёрнуться. – Мы можем только предполагать. Он сильно изменился. И даже ты не можешь отрицать то, как он к Бэкхёну сейчас относится, - уже говорит Хосоку, быстро закатившему глаза. - Как по мне, оба психи. Страннее только Ёнхён и его придурковатый механик, честное слово. Если альфа и бета рискуют стать парой, из этого всегда получается что-то непонятное. Минхо постепенно теряет нить разговора, потому что капитан начинает рассказывать что-то про Кан Ёнхёна, а мысли всё равно возвращаются к Бэкхёну. Он – омега, способный подчинить себе биороботов одним касанием руки, когда альфы должны выгрызать себе это право, рискуя жизнью. Омега, тащивший на себе бессознательную бету до самого лазарета, и это при том, что тело Минхо тяжёлое из-за мышц, почти такое же по весу, как у альфы. Ничем не показал своего подчинённого положения, вёл себя так, как и полагается наследнику королевской крови, и ни на секунду Минхо не показалось, что он – безвольный «трофей». Бён Бэкхён по какой-то причине заговорил и помог. Минхо знает про альф так много, но омеги каждый раз потрясают. Глаза постепенно слипаются, возможно, так действует чай и уютное место, а может, что-то было в лекарстве, которое выпил; Минхо думает, что пора возвращаться, даже встаёт и пытается отдать честь, но заезжает пальцами в глаз. Шин Хосок, глядя на всё это, вдруг говорит, что незачем одному в такую темень ходить, что там, снаружи, кто-то есть, и пока он сам его не поймает, незачем вообще в общежитие возвращаться. Там всё равно никого нет. Хёнвон поясняет, что это агрессивное предложение-извинение переночевать в их доме, от которого не нужно отказываться. И не то, чтобы Минхо на самом деле был против. Ему стелют на диване, и стоит только коснуться головой подушки, как внутри всё пустеет.