---
Минхо не смог. Глядя в глаза капитану, едва заметно улыбающемуся, поздравляющему с первой победой, Минхо не смог выдавить ни слова о том, что случилось. Он правда хотел, но с языка сама собой слетала ложь - что не сумел сманеврировать и попал под обстрел, что ударился слишком сильно, разорвав ухо о панель управления. Губы говорили не то, о чём хотело кричать горло. В кабине пилота не осталось следов пребывания вражеского отряда. Пак Чанёль поверил. Похлопав Минхо по плечу, ушёл, сказал, что сегодня – важный день для всего человечества. Перед глазами Минхо стояло только умоляющее лицо Чонина. Феликс пришёл сразу после капитана, места в захваченном госпитале было предостаточно (Минхо и вовсе поместили с отдельную палату). Взбудораженный, он много, быстро говорил, поддерживал, слова лились бурной рекой, так что совсем скоро бета перестал вслушиваться. Стало не так тревожно, хоть и ни слова нельзя было понять из перечисления оружия, новых биороботов, захваченных легионерами. Хёнджин тоже зашёл и, вопреки ожиданиям, остался, не побоявшись присесть рядом с омегой. Его плоские шутки про деда, которого, наконец, загнали в постель, отчего-то вызвали бурный взрыв хохота. На этом спутнике Марса дни и ночи совсем другие – легионеры могут ориентироваться только по своим часам, но это всё равно не то. Небо одинаково серое, металлическое. Земли не видно сквозь уцелевшие стёкла покинутых зданий. Дышать тяжело, воздуха как будто не хватает. Как кто-то мог здесь жить так долго, Минхо не понимает. Он, наконец, оставшись наедине, пялится в растрескавшийся от ударных волн потолок. Это измена – укрыть настолько важную информацию от старшего. Даже если она и спасла собственную жизнь. В здании госпиталя солдаты устроили празднование, на которое бета, конечно же, не собирается идти. Выжившие нашли оставленные марсианами запасы еды и даже алкоголь; капитан Пак разрешил выпить, но немного – чтобы, если враг решит контратаковать, солдаты смогли дать отпор из хорошо сохранившихся наземных орудий. Пир на костях, но неожиданная общность, чувство братского единения захватила с головой. Возможно, поэтому Хёнджин, ещё когда был в палате, сумел выдавить Феликсу похвалу – признал как равного, пусть и не совсем искренне. Но всё это будто Минхо не касалось. Он не принадлежал миру радости, звонко льющейся вместе с багровым вином. Сегодня просто стал на шаг ближе к цели, поставленной в детстве. Впервые убил, и дороги назад точно нет. Маленьким мальчиком, глядя на пылающий город и монстра, ревущего металлическим хрипом из-под вырывающегося пламени, Минхо пообещал себе, что уничтожит тех, кто за это ответственен. Что не пощадит никого, кто имеет отношение к «инциденту Дистрикта 9», каким бы сильным ни был этот человек - или не человек, не важно. Ради этого, в конце концов, он растил в себе воина. И ещё Минхо, подождав, пока догорит последний дом, думал, что убьёт тех, кто виноват в начале этой бессмысленной войны: правительства обоих планет, Земли и Марса. Потому что, как говорил отец, рыба всегда гниёт с головы.---
Минхо не хватает. Феликс чувствует себя неловко в окружении альф, не позволяющих его стакану опустеть, и никто, кажется, не собирается исполнять приказа капитана не надираться в хлам. Они говорят, что Феликс совсем не пахнет и это, конечно, зря, ведь его согревающе-пряный аромат бадьяна всем очень сильно нравится. После ударной дозы уколов, которые пришлось самому себе ставить, ещё бы от омеги чем-то пахло – течку удалось полностью подавить. Даже не верится, что медицина шагнула настолько далеко. И всё же, объятия становятся более настойчивыми. Круг смыкается теснее. И вдруг дышать легче – солдаты расступаются и замолкают, потому что Хёнджин, гулко стуча механической ногой, подходит ближе. Оказавшись у забитого людьми стола, молча протягивает руку, и Феликс ни на секунду не сомневается, за неё хватаясь. Ладонь горячая и широкая, с огрубевшей кожей, но держит приятно уверенно. Своим новым глазом Феликс видит, что пульс у альфы высокий, сердце стучит почти так же сильно, как и у него самого; впрочем, это можно было и без искусственного интеллекта понять. Кровь, с силой толкаясь, передаёт волнение по крепко стиснутым пальцам. Хёнджин выводит из зала, и шум празднования резко гаснет в тёмном, почти не задетом обстрелом коридоре. Желтоватый свет мягко расцвечивает бетонный пол, но чем дальше от помещения, тем прозрачнее он становится. Наконец, отойдя достаточно далеко, чтобы ничего, кроме бешено колотящегося сердца не было слышно, Хёнджин останавливается. Феликс надеется, что то странное тепло, что внутри него волнами разгорается, всё же из-за выпитого. - Ты что-то хотел? – голос у Феликса не может быть тонким и высоким, как и он сам не может быть таким, как Бён Бэкхён или Чонин, но, даже так, то, что он дрожит, ничем не скрыть. Хёнджин смотрит на него тёмными, почти неразличимыми в полутьме глазами. Сглотнув, наклоняется и целует, вдруг обхватывая руками за шею. Феликс хотел этого так долго, что испугался и замер. И Хёнджин испугался тоже. Отдёрнулся, сделал шаг назад, будто только что понял, что сделал. Взгляд потерянный, но вместе с тем с уже поднимающимися изнутри стыдом и злостью. Тогда, когда Хёнджин отвёл Феликса в лазарет, горящего от течки, он ничего не сделал. Не коснулся, не послушал мольбы, даже случайно не позволил себе дать слабину – хотя омега бы его за это не винила. Сейчас, в здравом уме, он делает что-то настолько сумасшедшее, и Феликс не дышит от захватившего ступора. - Хёнджин, я… Ты мне… Постой, постой, пожалуйста!.. Широкими, звонко отдающимися шагами Хёнджин уходит. Вокруг него собирается угрожающе тяжёлый, тёмный запах, и Феликс замолкает.---
Остаться на базе придётся ещё на несколько дней, пока не прибудет подкрепление земного легиона – капитан Кан Ёнхён первым вызвался повести своих солдат, постепенно набрались и другие. Всё же Фобос – стратегическое место, главный опорный пункт, и исследовать его нужно на месте, а не летая по космосу. Специально обученные для этого солдаты куда лучше подойдут, чем сражающиеся на огромных роботах небесные. Осталось только дождаться их, и Минхо начинает затапливать нервное напряжение. Видно ли по его лихорадочному лицу, что что-то скрывает? Что сказать Чонину по приезду, кому его сдать? Или ничего не делать вообще? Вопросов много, но ни одного ответа нет, это выматывает больше. А ещё – резко натянувшие отношения Хёнджина и Феликса, которые, казалось бы, только начали налаживаться. Вместо того, чтобы заниматься собой или хотя бы их проблемами, Минхо сбегает к девушкам-интернам, не в силах больше выдержать и малейшее давление. С ними болтает, такими же бетами, получает от Сынван, которая поначалу принимает в штыки, язвит с младшей, но уже такой безжалостной Йерим. Это позволяет отвлечься. Забыться. Как если бы Минхо в какой-то другой жизни отправился на войну, в дурном и нелепом сне, а сейчас по-настоящему пьёт жидкий, похожий на грязную кислую воду кофе. Что он один из них, будущих врачей, а не убийца, взорвавший несколькими ударами половину военной базы. Иногда, смеясь с историй девушек, Минхо незаметно начинает плакать. Они тогда молча пялятся в свои чашки.