Мы, люди

В залитом солнцем, но по-прежнему безжизненно белом кабинете Джухён отрывисто заполняет бумаги, изредка бросая на Минхо, сидящего напротив, какой-то сомневающийся взгляд. Девушки-интерны стоят у стены, перебирают записи о погибших и делают вид, что им совсем не интересно, что старшая медсестра прописывает новому герою земли от его бессонницы и кошмаров. Все врачи возятся с выжившими, и до какой-то беты, пусть даже такой теперь известной, на самом деле никому нет дела. В лазарете все равны – потому что все смертны. - Тошнота, обмороки? - Да. Глаза Джухён будто скальпель. Минхо смотрит на свои дрожащие руки, сжимает пальцами колени. - Я бы рекомендовала полный покой и отсутствие тревожащих факторов, но это невозможно, - наконец, говорит девушка, размашисто чёркая ручкой. - Таблетки и привыкание, больше ничего не поможет. Вы там закончили уже, что ли? Что-то тихо стало. Вздрогнувшие интерны, на которых прикрикивают, тут же усиленно шуршат документами. Только Минхо открывает рот, чтобы спросить, что там вообще происходит с Феликсом, к которому уже второй день никого не пускают (потому что во время возвращения на землю его биоробот вдруг потерял управление и просто рухнул), как дверь в кабинет открывается. Среди обжигающей белизны кабинета Пак Чанёль, на мгновение застывший, кажется угольно-чёрным, будто потемневшим изнутри. - Я занята, капитан Пак. Мужчина проходит внутрь. Бэ Джухён смотрит на него без страха, прямо в глаза, как не каждый альфа осмеливается, и в какую-то секунду Минхо чувствует, что что-то не так. Нет никакого объяснения, нет причин, но сердце останавливается. Он ничего не успевает сделать, когда Чанёль, подойдя вплотную к медсестре, вдруг вытягивает руку. Хватает Джухён за распущенные волосы и так сильно ударяет головой о стол, что тот протяжно скрипит. На смятых документах остаётся яркое, словно нарисованное пятно крови. Джухён, дёрнувшись от удара, сползает вниз, её больше никто не держит; волосы прочерчивают сухие красноватые линии по разметавшимся документам. Кто-то из интернов начинает кричать. Кажется, Йерим. Капитан Пак обходит стол неторопливо, лицо у него пустое, как высохшее море – ещё день назад он был полон радости и странного, необъяснимого предвкушения. Минхо парализован почти так же, как и во время нападения на базу марсиан, только вот сейчас он не на войне. Наклоняясь, альфа выдёргивает с пола Джухён, потерявшую сознание, с окровавленным лицом. Швыряет к центру кабинета, покрывая чистый пол густыми следами крови. Чанёль заносит ногу для удара под очередной истошный визг. Минхо видит это, но не может поверить, что всё происходит по-настоящему. Когда становится больно, вдруг ясно понимает, что это его ударили. Нога в тяжёлом армейском ботинке в его рёбра ломится. По-прежнему бездушный взгляд, вроде бы на него направленный, на самом деле ничего не видит. Пак Чанёль забьёт и его, и Джухён, не разбирая - любого, кто сейчас перед ним окажется. Минхо закрывает собой бету, сдавливает локтями и коленями, такую ненормально маленькую и худую, пачкается в жутко яркой крови, но не понимает, когда и зачем бросился на её защиту. - Я доверил его тебе. За не прекращающимися ударами не сразу становятся слышны чьи-то быстрые шаги. Почти влетая в дверной проём, новый вскрик прорезает загустевший воздух – это Сыльги бросается на Чанёля, пытаясь сбить с ног хотя бы собой. Она, пусть и альфа, беспомощно отлетает в доверху заполненный стеллаж, и перегруженные полочки с яростным звоном обрушиваются на голову. Вбежавшая следом Сынван, спотыкаясь, бежит разгребать доктора из завалов, пока Йерим и Суён жмутся в угол, слишком испуганные происходящим. - Чанёль! Чанёль, хватит!.. Этот голос Минхо знает – на секунду облегчение обжигает грудь. Но удары не прекращаются. Пока Бён Бэкхён не появляется перед ним, широко раскрывая руки, Чанёль продолжает бить с тупой методичностью, как-то одинаково сильно и ровно, механически. Он вздрагивает лишь тогда, когда глаза различают худую фигуру омеги, когда тот протягивает почти колотящиеся руки и обхватывает за шею. Он что-то беспрерывно шепчет, притягивает это огромное, кроваво-чёрное тело к себе и гладит спутавшиеся волосы так, как мать может гладить испугавшегося ребёнка. - Зачем ты это сделал? Голос капитана Пака – горе, от которого всё внутри разрывается. Выворачивается наизнанку, как будто вот-вот стошнит отчаянием. - Зачем ты убивал наших детей? Минхо не знает, не может он дышать из-за того, что слышит, или из-за избитого тела. В оглушающей тишине, прерываемой хрустом разбитого стекла и кашлем ползущей Сыльги, пробивается едва различимый, звериный плач. Где-то вдалеке, за окном, доносится эхо голосов – наверное, уже полдень, солдаты оканчивают свои занятия. Минхо с трудом может разогнуться, перестать покрывать собой не двигающуюся Джухён. По серому, безжизненному лицу его капитана стекают слёзы. Всё повторяя «почему», он грузно падает на колени, стук протеза неприятно прочерчивает по полу. Обхватив Бэкхёна за живот, он с всё нарастающим, каким-то совсем детским воем упирается головой в тело омеги, продолжающей гладить по волосам никак не перестающими дрожать руками. Минхо не думал, что чужая боль когда-нибудь сможет быть сильнее своей.

---

Она поправится – так говорит Хёнвон, осматривая не приходящую в себя Джухён. Избитое тело Минхо только сейчас даёт о себе знать, но всё ноет будто бы не у него, у кого-то другого, кого он по ошибке может чувствовать. В кабинете доктора Че серебристо звенит металл, откупориваются лекарства и шуршат пластинки с таблетками; Кан Сыльги, сидящая у кушетки, крепко сжимающая чужую руку, почти не дышит. В её рассыпавшихся тёмных волосах всё ещё блестят осколки стекла и подсохшая кровь. Бён Бэкхёна здесь нет. - Она не сможет, - шепчет Сыльги, поглаживая пальцами прохладную белую кожу. – Даже если сейчас и бета, то, что она родилась омегой… - Омеги сильнее, чем ты себе можешь представить. Тем более, если они от себя отказались. Хёнвон щёлкает пальцами по наполненному шприцу, выгоняя воздух. - Чунмён не бог, чтобы так с чужими жизнями играть. Зачем он сделал это? Зачем втянул её в свои эксперименты? – Сыльги, кажется, совсем не слушает, только лихорадочно твердит. – Зачем она согласилась? Зачем вообще всё это происходит? Переведя взгляд на Минхо, Хёнвон легко кивает в сторону девушки, просит убрать её, пока будет колоть, чтобы не мешала. Сыльги будто ничего не весит, не сопротивляется, только смотрит, всё повторяя «зачем»; в руках Минхо она не альфа - обыкновенный человек, сотрясающийся от страха. То, что Бэ Джухён участвовала в каких-то «экспериментах», не удивляет, а может, Минхо слишком шокирован, чтобы что-то понять. В конце концов, это не его дело – у Джухён наверняка были причины, чтобы так поступить, никто её судить не должен. Минхо впервые видел своего капитана таким беспомощным. То, что он услышал, тоже не его дело. Хёнвон продолжает говорить, что всё будет хорошо, и эта ложь, пусть такая очевидная, незаметно становится собственными мыслями. В какой-то момент в кабинете появляется Шин Хосок, очень бледный и напряжённый. Он уговаривает Сыльги вколоть успокоительное, действует быстро, укладывая её на кушетку, контрастирует с всеобщей заторможенностью. Смотрит то на Джухён, то на Хёнвона, то на Минхо, нелепо стоящего посреди кабинета. Затем протягивает к нему руку и жестом подзывает ближе. Когда сильные руки этого человека вокруг Минхо смыкаются, когда широкая ладонь легко поглаживает по затылку, Минхо разваливается на части. Окончательно. Потому что это слишком много для него одного, для всех них, и то, что Хосок его обнимает почти как мать или отец, не важно, тоже слишком. Никто, кроме Минхо, в кабинете не издаёт ни звука. Его короткие всхлипы будто становятся общими.