***
Он проходит мимо вросших в землю и в пятиэтажки магазинов, мигающих неоновыми фиолетовыми-пурпурными-розовыми вывесками, обещающими дешевые импланты, чипы и горячую кукурузу. Последняя особенно отвлекает, запахом отдаваясь резью в сосущем пустотой желудке, и Арс с досадой отворачивается, предпочитая смотреть под ноги. Вовремя — он отшатывается от жирной крысы, проскочившей мимо. Арс смотрит ей вслед, успевая заметить окровавленное крыло у нее в зубах. — Не нужен дешевый бетамакс? — заискивающее говорит голос у него над ухом, и плечо цепляет сильной хваткой механических пальцев. — Почти даром. Арс дергается, разворачиваясь к промоутеру, и морщится от его смрадного дыхания. Тот не смущается, улыбается, выжигая ему дыру в щеке расфокусированным взглядом искусственной пластмасской красного глаза. — Трифтазин? Иксы? Без побочки, парень, — шепчет он, склоняясь еще ближе. Его дыхательные пути ничем не защищены, Арсений в красках представляет расползающиеся метастазы по гниющим легким. Теперь заработать силикоз проще, чем сделать вдох. Он хмыкает иронии, и освобождается от стальной хватки, отступая на пару шагов. У единственного целого глаза промоутера широкий зрачок — наглядное действие товара, он сжимает клешню в воздухе, пытаясь ухватить пустоту. — Совершенно никаких последствий, на другую планету улетишь, гарантирую. — Хорошо бы, — бормочет Арс, отворачиваясь, и торопливо шагает дальше. Он проходит мимо широких экранов с красной бегущей строкой, мажет лишь взглядом по списку турнирных таблиц Арены, мимо черной больницы, обещающей вырезать из памяти лишние файлы — обеспечить чистый разум, форматнуть память, даже по липовому полису ОМС и вполцены, мимо новостных билбордов, кричащих об очередном крахе экономики, с набившим оскомину патриотизмом матери-родины «если не ты, то кто?». Да никто. Поэтому весь мир в дерьме. Арсений и дышит через фильтр, и смотрит — не глядя, и мыслит через фильтр тоже, смягчающий резкость, переводящий любую информацию в софтовую, которую он сможет воспринять. Ему и хочется быть циником, как Сережа, как любой в этом погрязшем во мрак мире, но ему настолько тяжело даются даже простейшие киберпреступления, что тот же Сережа только языком цокает — как ты только выживаешь, дурачина? — Голодный? — первым делом спрашивает Сережа, открывая дверь. Арс мотает головой, морщится слегка. В квартире тесно, завалено железом, блоками питания разной степени пригодности, стальными частями тела, вскрытыми, в которых Матвиенко не закончил ковыряться; чипы, змеи кабелей, через которые осторожно переступает Арсений, двигаясь вслед за Сережей. На продавленном, прожженном сигаретами диване сидит андроид, небрежно завешенный простыней. На поднятые брови Арса Сережа загадочно отвечает: — Хотел сделать сюрприз. А потом подходит и одним движением фокусника из старого мультика сдергивает простыню. — Сюрприз, блять. Арсений отшатывается. Блеклые голубые глаза киборга пусто смотрят прямо на него — и он совсем не похож на робота, за исключением вскрытой грудины, обнажающей стальные пластины и механизмы с протекшим топливом. — Как это возможно? — голос подводит, слишком высокий, слишком испуганный. Потому что сидящий на диване робот — как отражение похож на самого Арсения. Нервная усмешка Матвиенко подсказывает, что он не совсем сошел с ума, помогает сделать шаг вперед, наклониться ближе — чтобы нос к носу с этим… этим, кем бы он ни был. Вздернутый нос, разлет бровей, черная шапка волос — стрижка другая, но это детали; ресницы, что ж, чуть длиннее, но такой и должна быть идеальная кукла, глаза тусклые, голубые, оттенки неотличимо похожи, бледная кожа без родинок, губы — это невозможно, даже в век клонирования людей, зачем кому-то делать андроида копией живого человека? Кому? Он ошарашено смотрит на Сережу. — Я не… не понимаю. Я не модель, чтобы кому-то делать секс-игрушки с моим лицом, — он мотает головой в подтверждение, если Сережа не поверит, — я не давал никаких согласий, я… я не… — Я знаю, — перебивает Сережа, устав от бесконечного я-я-я. — Ты нигде не светился. Сегодня пришел заказчик, почему-то ко мне, в Нижний город. Сам, очевидно, с Верхнего — в костюме, чистый весь. Сказал починить как можно скорее, у робота… Он прерывается, чтобы захлопнуть пластины, и показать дыры в груди от пуль. — Попали в перестрелку. Не знаю, зачем ему сдался этот, — он кивает на андроида, сидящего на диване. — Я спросил, естественно, про разработчика, чинят-то в той же компании обычно, но щегол ничего внятного не сказал. Упрямо заявил, что хочет, чтобы занялся этим я. Арсений присаживается на диван рядом, скользит пальцами по лежащей спокойно руке — прохладная, на ладонях даже выбиты линии; живой, функционирующий был бы неотличим от человека. Сдергивает с себя забытый респиратор, отбрасывая в сторону, кусает губы. Нет, он знает, что сейчас технологии дошли до такого, что в Верхнем городе — в городе небоскребов, корпораций и еды без ГМО людей невозможно отличить от андроидов; что можно приобрести всевозможные пакеты расширений для робота вплоть до всех нервных окончаний, до тактильности, до стонов в ответ, что андроиды как секс-машины популярнее живых доступных проституток, что люди там не выживают в сражениях от боя до боя. Люди там ставят деньги на игроков и ходят без респираторов; Верхний город окружен непреодолимой стеной предрассудков и любого слова, оканчивающегося на «–изм» к Нижнему городу. Даже «туризм» — Арсений помнил, как блестящие хромированные автомобили с пуленепробиваемыми стеклами медленно двигались по их трущобам, и детские лица, приплюснутые, прижатые к этим стеклам пялились на них с таким интересом, что он почувствовал себя обезьяной в зоопарке. Они делали фото, чтобы собрать бессмысленные лайки; Арсений все заработанные деньги вкладывал в броню Фиша, чтобы сразиться за завтрашний день. Сережа протягивает ему пиво, сочувственно треплет по плечу. Арсений присасывается жадно, глотает, чуть ли не давясь, и на голодный желудок дает в голову быстрее, чем он рассчитывал — ему теперь смешно. — Интересно, да? — он тянет андроида за ухо, и тот покорно склоняет голову в его сторону. Идиотские идеи зажигаются быстро, быстрее щелчка входа в Сеть, быстрее алкоголя или действия стимулирующих таблеток; Арс ставит бутылку на пол и слитным движением седлает бедра андроида под изумленным взглядом Сережи. — Трахали тебя, братишка? — сочувственно спрашивает он, делая пару ленивых фрикций бедрами. Арс скользит по синтетической коже — неотличима от настоящей, склоняет голову вбок для поцелуя. Зияющие дыры в груди робота уже не кровоточат, чернеют язвами, и Арсений толкается внутрь одним пальцем. — Какого хуя, Арсений? — пораженно шипит Сережа. Внутри, видимо, было скользко когда-то — неотличимо — сейчас же засохло, Арс ковыряет внутренности пальцем, чувствуя, как опять кровит, благодарно целует в щеку — спасибо, что терпишь, сует и второй палец внутрь. — Блять! — Сережа дергает его за плечо, сталкивая с острых колен. — Ты совсем долбанутый? Еще выеби его здесь. Мне, придурок, его чинить надо, а не доламывать окончательно. На пальцах ржавчиной до второй фаланги стынет что-там-у-роботов-выдается-за-кровь. Блад, умнее ничего не придумали, фыркает Арсений, потирая пальцы друг о друга, до рыжей шелухи. — Почему он пришел именно в Нижний город? — равнодушно спрашивает он. — Не хотел, чтобы о поломке узнали в Верхнем? — Может быть, — жмет плечами Сережа. — А теперь выметайся, у меня полно дел. Арсений тоскливо смотрит на недопитое пиво, подбирает брошенную маску и оборачивается в дверях. — Если что-то выяснишь, звони. Пожалуйста. Сережа отмахивается, мол, и так понятно.***
Арс подключает очки виртуальной реальности к кабелю биософта, устраивается поудобнее, закутывая мерзнущие ледяные ступни тонким одеялом, не дающим совершенно тепла, сглатывает пару раз, чтобы не хотелось сильно пить и вздыхает, погружаясь в Сеть. Он проходит идентификацию по сетчатке, определяясь как совершенно новый, неудобный, непривычный, слабый — пока что, утешает он себя — Граф. Тонкий человечек с парой дешевых мечей шагает по цифровому лабиринту, и коридор над ним обтекает струящимися терабайтами информации. В Сети сегодня два Марса, что означало крупные Поединки, и народ — насквозь роботизированные эльфы; всевозможные трансформеры; фальшивые, выдающие себя за людей, андроиды, прячущие под тонкой кожей острые лезвия; струящиеся стальные щупальца за плечами киборгов; он сам — все стекались к Арене. Шумно, и тут, и там всплывали облака мессенджеров, орали дикие кричалки, в красном зареве неба скользили оцифрованные черви, сворачиваясь кольцами вокруг Арены. Сообщений слишком много, но он не мог купить даже антивирусник для фильтрации мемов. Перед лицом всплывают жуткие рекламы клубка червей — «посмотрите, что можно извлечь из вашего гаджета» — когда он движется сквозь толпу к обветшалому подобию ломбарда. Начинать с самого начала сложно, ненавистно, но у него есть опыт, жажда к жизни, и бесконечное безрассудство. Граф закладывает один из своих мечей и торгуется до последнего киберрубля, выручая пять тысяч. Он может выйти из Сети и протянуть еще немного, а может рискнуть, поставив все до последней копейки на какого-нибудь бойца. Или на себя. Руки слегка дрожат, когда он бросает пачку денег перед равнодушным ботом — частью интерфейса Сети. — Хочу записаться на бой, — громко заявляет он, датчик на виске бота мигает зеленым, принимая и обрабатывая информацию. Стоящий рядом бугай, чей ник над приплюснутой башкой определяется как «Журавль», смеется: — Сегодня не до нищебродов. Слышал о Поединке? Граф поворачивается к нему, скользя мокрыми от волнения пальцами по клинку оставшегося меча. Журавль улавливает это движение, щербатая улыбка становится ехидной: — Даже не пытайся, я тебя размажу. — Место на сегодня, с девятнадцати часов тридцати семи минут ноль секунд до девятнадцати часов тридцати девяти минут двадцати одной секунды, — прерывает бот, сверяясь с графиком. — Против бойца второго уровня Никки-Рикки. Выигрыш составит восемь тысяч киберрублей. Графу ник ни о чем не говорит, и в общем у него будет около двух минут, чтобы победить бойца на уровень его выше. — Идет, — выдыхает он и склоняется, давая лучу датчика считать информацию с глаза, подписывая договор. Журавль заглядывает роботу за плечо, ухмыляется: — А пришел бы ты завтра, была бы возможность выйти против бойца твоей категории, идиот. Граф отмахивается, смотрит на табло времени, на убегающие, стекающие вниз, как в той картинке из учебника про искусство, секунды — так мало времени для настроек; он толкает плечом Журавля, уходя. Приглушает звуки на минимум, закрывает глаза, погружаясь в переплетение нитей, зеленых матричных цифр, выискивая любую информацию в поисковике на этого Никки-Рикки. Турнирная таблица выдает досье, разукрашенное серыми строками вышедшего времени с игроками второго и выше уровней, что приравнивалось к проигрышу: деньги не возвращались, однако игрок не терял своего персонажа; зелеными с первыми — Граф усмехается, не рискует, видно, чувак, раз берет перваков, лишая себя возможности добраться до третьего уровня. Видеозапись транслируется на обратной стороне его век, он хмурится, подмечая ошибки — подошел слишком близко на очевидно обманный маневр — проиграл сразу же; мало двигается, дожидается чего-то, однако сильный, мог бы, если б захотел. На Никки-Рикки никто не ставит, да и вообще ниже пятого уровня в качестве объекта ставок бойцы не рассматриваются, слишком ненадежно, слишком неопытные, слабые, глупые, чтобы можно было достойно выручить, все равно что ставить на жеребят, когда есть проверенные лошадки. Информация голубым потоком течет в его мозг, и в какой-то момент — через минуту — ее становится слишком много для него, и надо будет не забыть отформатировать карту памяти персонажа после боя. — Готов? — раздается монотонный голос дежурного бота. Граф кивает, сжимая рукоять пальцами. Он идет вслед, по темному туннелю, вертя головой — полупустые ряды зевак, все ждут сегодняшний Поединок через двадцать минут после его собственного, соперников семидесятого уровня, титанов; в Графа летят улюлюканья и сгоревший попкорн, осыпающийся цифровыми битами, не долетая до его головы. На противоположной стороне разминает шею Никки-Рикки. Он теперь знает, она удлиняется, захватывая в металлическое кольцо противника, сжимает удавкой, венчает шею квадратная железная голова с двумя рядами острых акульих зубов, пять глаз по разные стороны мигают синими сигналами, впитывая в себя Графа, по которому информации в Сети не было до этого момента. Рядом с ним Граф чувствует себя слишком маленьким, слишком человеком — и крепче сжимает рукоять бесполезного меча, который пером скользнет по металлу. — Опрометчиво, — замечает Никки-Рикки. — Ты сойдешь за закуску, малыш. Будто Граф сам не знает — после него нейронные связи надо будет вручную штопать — однако ухмыляется и подбрасывает в ладони меч. Туловище Никки-Рикки обтекаемое, гладкое, не зацепиться; вывести из строя пару глаз — максимум, что он сможет, однако… Граф мельком смотрит на таймер — до боя начался обратный отсчет. А потом потекут его две минуты двадцать одна секунда. А карман так кстати оттягивает забытая одноразовая пластинка деки с мелким разъемом, как раз для рукояти. Он вытаскивает ее, принимаясь судорожно набрасывать программу простенького трояна. — Ты же понимаешь, что у меня антивирусник? — лениво спрашивает Никки-Рикки, считывая его действия. — Глупый мангуст. Пальцы Графа пляшут по пластине, судорожно вбивая цифры, пока с капельным звоном падают вниз секунды, тик-так-ты-попал-впросак. Костяные иглы из-за спины поддергиваются в нетерпении нанести удар. — Сегодня сразится боец второго уровня Никки-Рикки, на чьем счету двадцать три боя, — уныло скандирует в микрофон рефери, даже не пытаясь сделать голос заинтересованным. — И темная лошадка, боец первого уровня Граф, сегодняшний бой которого станет дебютом на Арене. Граф перекатывается резко влево, прижимая к груди деку. На месте, где он только что стоял, остается глубокая пробоина от костяного шипа. Звучит пиликанье таймера, знаменуя начало боя. Граф щурит глаза, хмыкает, не удивляясь жульничеству, зрители не обращают внимания. Сердце — его или цифровая проекция внутри персонажа — бьется где-то в горле, пальцы упрямо вбивают последние строки. Из скиллов у него только высокие прыжки и вертлявость; по умолчанию задана в настройках повышенная чувствительность — это значит, что сам он, сидящий в крохотной комнатке, почувствует удар пятикратно сильнее. Граф подпрыгивает, уклоняясь от щупальца, и в глаза бьет выжигающий свет софита. Мгновение промедления почти стоит ему жизни — Никки-Рикки успевает вонзить ему в бедро одно из костяных копий. Простреливает обжигающей болью до самого позвоночника, Граф бьет мечом по вгрызающемуся все глубже и глубже щупальцу, высекая с лязгом всего лишь засечки. Дергается назад, роняет в пыль Арены деку с недописанным кодом. Монстр молниеносно вырывает щупальце из его ноги вместе с кровоточащим куском мяса — какая ебаная реалистичная графика; ему плохеет от одного вида пульсирующих бордовых сухожилий, Граф прижимает пальцы к хлестающей кровью ране. Шарит по пыли второй рукой, выискивая деку. Противник не торопится, люди требуют зрелищ — почти поверженный слабак и кружащий вокруг него победитель, звучит красиво, их бой наверняка транслируется в захудалом спорт-баре, давая Никки-Рикки рекламу. Победив его, он почти ничего не получит — отыграет свою ставку, разве что, однако если поединок окажется достаточно кровавым и зрелищным, если он оторвет кусок за куском, ручки-ножки от человечка, это может послужить хорошим скачком вперед. Настройки пищат, пока мозг с холодной ясностью анализирует ситуацию. Граф перекатывается снова. И снова, и снова, оставляя мокрый след, считывает показатели настроек, постепенно окрашивающихся в красный фатальный цвет. Скользкими от крови пальцами он вбивает деку в рукоять меча, и лезвие сияет зеленью установленных апгрейдных настроек. Голова Никки-Рикки на длинной шее оказывается в опасной близости от него, зубы щелкают у локтя — не укус, а презрительная насмешка: — Думаешь, это тебе поможет? Его голова как мусорный железный бак — всего лишь доспех, скрывающий нежное ранимое нутро, полный клубок настроечных ниток — с клацающими зубами, Граф смотрит без страха, дугой ведет меч, скорее отмахиваясь, чем всерьез нанося удар. Шагает осторожно, припадает на раненую ногу, мельком смотрит на таймер — его размазали за минуту. Свистом проносится щупальце — он едва успевает уклониться, припадая к земле. Второе попадает в плечо так, что в глазах темнеет, критичным красным пищат показатели. Клешня пробивает насквозь его левую руку до кости, тут же повисшей бесполезной плетью. Его припечатывают лопатками к земле, вбивают в кварцпластик аренного покрытия, а пасть разверзается, чтобы отгрызть голову. Он ждет. Терпеливо сжимает теряющими силу пальцами рукоять и ждет. Клешня вгрызается глубже в плечо, предупреждающий писк системы становится нестерпимым. Граф вырубает звук вовсе, и тишина оглушает. Он не слышит ни торжествующего голоса Никки-Рикки, ни людей, ни собственных настроек — только удушающая, бухающая кровавым пульсом в висках пустота. Выходят последние десять секунд до окончания боя. Стремительное движение пасти к своему горлу он встречает на полпути, вонзая в тонкое розовое нёбо меч. Он светится неоном установившегося коннекта, передавая данные прямо в ЦНС монстра. Пять синих глаз закатываются, перебиваются шумом белых помех, антивирусник Никки-Рикки пытается сделать хоть что-то, но троян, запущенный напрямую в мозг разъедает быстрее серной кислоты. Зал ревет, не понимая, что произошло — Граф видит их искаженные лица, не слыша ни единого звука. Голова противника опускается ниже и ниже, сползая по лезвию до самой рукояти. Акульи зубы царапают предплечье, заливая кровью и слюной. Граф сгибает ногу в колене, опираясь в скрытую щитовидными пластинами грудь, и отпихивает от себя поверженного монстра. Он едва находит в себе последние капли вытекающих сил, чтобы подняться, вскидывая победно руки вверх. Включает звук, чтобы услышать журчание перечисляемых денег на счет, и выходит из Сети. Арсений сдергивает с себя очки и устало стекает по стене вниз, растекаясь по кровати. Тело болит, по нему словно катком проехались. Арс приподнимает вялые руки, перебитые, ему больно даже согнуть пальцы в кулак — на руках чернеют темно-фиолетовым гематомы; но это ничего, это пройдет, если бы он проиграл, если бы ему оторвало голову — шея болела бы как минимум неделю, не говоря уж об отсутствии денег. Он аккуратно переворачивается на живот, хрипло выдыхает, сжимает губы с силой, чтобы не заскулить от боли в плече — почему-то верхние конечности всегда болят больше, ярче, сползает ниже, опираясь руками о замызганный пол. На кухне, в нижнем ящике должны быть обезболивающие, хоть что-нибудь, и он, не в силах встать на ноги, ползет, останавливаясь каждые несколько секунд, едва не заваливаясь набок, хотя так хочется, потому что понимает — не встанет; колени глухо стучат по полу, крошки, кнопки, валяющиеся шурупы врезаются в кожу, он сцепляет зубы. У инъекций дексамина вышедший срок годности, и ему плевать; самосознания хватает едва ли на то, чтобы прогреть иглу и плеснуть спиртом. Он стаскивает старые мешковатые штаны до колен, шипит, нажимая на кровоподтеки на бедре. Выбивает пузыри воздуха из ампулы, иголок боится иррационально, но таблетки не так эффективны, а ему так нужно попасть обратно в Сеть — на главный Поединок, ему нужно купить для Графа доспех, Арсению так нужно увидеть его. Арс не думает о голоде, о слабости и сонливости, о том странном андроиде с его лицом, когда медленно вводит лекарство в мышцу. Дексамин в сочетании с алкоголем усиливает побочные действия: тошноту, головокружение, сухость во рту, озноб, но это все и так при нем. Арс мучительно вспоминает, что еще — диарея, дерматит, вот дерьмо, и надеется, что хмельного градуса в выпитом пиве не хватит на такие радости. Он замирает, сворачиваясь клубком, пережидает, пока пульсирующая по всему телу боль стухнет, потускнеет, ему тяжело даже голову повернуть — перед глазами все плывет, в голове лопасти вертолетов лениво крутятся. Желудок сжимается в тошноте, скручивается, но ему не выжать из себя ни капли рвоты — ничего, кроме желчи, Арс сглатывает, запрокидывая голову, подавляя приступ. Ему бы только доползти, только бы запустить лечение Графа, только бы успеть к началу Поединка. Обратный путь до кровати он проделывает на ногах, по диагональной траектории, утешая себя — зато он ферзь или хотя бы стойкий офицер — заваливается боком, ударяясь о стену виском. В глазах мутнеет, на ощупь он ищет очки, и отсчитывает полминуты, чтобы прийти в себя как следует. А потом ныряет в Сеть. Граф запускает внутреннее лечение, бесплатное, долгое, кутается в подобранный в одной из мусорок плащ, чтобы скрыть дыры в теле, пробирается под локтями, щупальцами, кремниевыми запчастями к Арене. Зрители беснуются, сбоку в линзе над правым глазом таблица лидеров. С замиранием сердца он видит, что вызов бросили Фишу, и тот его принял — и, черт возьми, он сражается сегодня с Эдвардом. Хозяин Эдварда — Стас, и он бы не посмел продать своего питомца, даже для оплаты жилья. Граф сглатывает, вытирает потные ладони о перила. Кто купил его Фиша, он не знает — только что из корпорации, какой-то аноним, предложивший деньги в момент черного отчаяния и сосущего голода, когда он был достаточным дураком, чтобы согласиться. Эдвард сильный, слишком сильный, разве тот геймер — кем бы он ни был — не понимает, что слишком опасно? Фиш вышел с новым хозяином всего три месяца назад, он не готов, они не готовы, не свыклись, не спаялись в одно целое — доверится ли Фиш новому хозяину так же, как доверял ему? Тому, кто его предал, испугавшись бага? Граф по сравнению с ним ломаный байт. — ПРИВЕТ, НАРОД, — на площадку рефери выходит тощий мужчина. Над ним висит дрон, мигая белым светом, поддерживает проекцию. Его аватар — цифровая проекция в Сети — уникальный, ничем не отличается от реальности. Павел Воля остается Павлом Волей везде, даже на изнанке. — СЕГОДНЯ МЫ ВСЕ ОЖИДАЕМ БИТВУ ТИТАНОВ, — кричит он, и зрители вопят, топают, ставят миллионы киберрублей, и Граф замечает, что перевес на стороне Эдварда — СЕГОДНЯ ВПЕРВЫЕ ЗА ДОЛГОЕ ВРЕМЯ НА АРЕНУ ВЫХОДИТ ФИШ, ПОМНИТЕ МАЛЬКА? Граф хлопает со всеми, ревом поддерживая толпу. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. — У НЕГО НОВЫЙ ХОЗЯИН, КАК ДУМАЕТЕ, СРАБОТАЛИСЬ? СЕЙЧАС ПРОВЕРИМ. Таблица чуть сбоит, мигая вторым номером после Эдварда. На Арену выскальзывает Фиш — гибкий, стальным хвостом с острым наконечником высекая искры, мажет по низам нижних рядов, и зрители испуганно-возбужденно ахают и заходятся радостным гулом. Не Граф, он помнит это тело, полную подвижность, ловкость, силу в каждом микрометре мышц. Он жадно осматривает Фиша, замечая каждое изменение — острые наросты по всему хребту, изящные пластины щита, о, он знает, что они раздвинутся, освобождая мощь настоящих щупалец, не таких шлангов, как у Никки-Рикки, а протянутые длинные острые канаты смертоносной силы. Фиш игриво припадает на передние лапы, скользит по зрителям прищуром лисьих глаз на вытянутой морде. С другой стороны вываливается Эдвард — сплошная броня наростов, детище Мегакорпа, кремниевые бивни и обманчиво-маленькие глаза-детекторы, сканирующие рентгеном противника. — ДА НАЧНЕТСЯ БО-ОЙ, — Воля кланяется, рассыпаясь пикселями, дрон над ним исчезает, выполнив миссию.