***
Арсений активирует деку, проецируя изображение на пустую стену, забиваясь в угол кровати и зарываясь глубже в одеяло. На экранах без устали транслируют смерть Фиша с разных ракурсов и в замедленной съемке, обсасывая каждый неглубокий вдох, — взгляд сам собой возвращается к искореженному мукой телу и бледному мертвому собственному, но на последнее ему плевать. — Я курить! — врывается веселый голос, отрывая Арса от скорбного созерцания своих персонажей. На экране Антон нелепо вертится, пытаясь достать пачку сигарет из рюкзака, не снимая его. За кадром раздается смех — Дима, скорее всего, раз изображение от его лица со встроенной в линзы камеры. Арсений невольно улыбается, глядя, как Антон изворачивается, а Дима советует ему записаться на йогу. Антон громко смеется и отвечает, что как сверхразум запишется лучше на йогурт и предлагает идти пожрать. Пока еще — ни разу не сверхразум, думает Арсений. Он укладывается набок, не отрывая взгляда от бубнящего, матерящегося Антона, торгующегося за последнюю сигарету и ноющего, что ему никто не дает. — Вообще? — насмешливо интересуется Дима. — А в борделях был? — Отъебись, — фыркает Антон. Он поднимает лицо, и Арсений видит, что глаза у него на самом деле не привычные ярко-зеленые, а обыкновенные невнятные серо-зеленые, что светлые родинки у него и на шее, и на подбородке, и шутит он кошмарно-смешно — Арсений хихикает с любого тупого вброса. — Фу, Антон, — орет шутливо Дима, пожимая ему руку. Шастун поднимает пятерню на уровень глаз, показывая блестящую от пота ладонь, ухмыляется: — Неделю для тебя копил. — Руки не мыл? — ужасается Дима, и они ржут. — По пиву? Антон хмурится, слушая Диму. — Цифровое бессмертие — это та черта, к которой стремится наука, а не симбиоз с бактериями. Бесперспективное направление. — Почему нет? Модифицированная микрофлора способна бороться с некоторыми болезнями, у мышей бактерия Bacillus F продлевает жизнь на двадцать-тридцать процентов, мы работаем над ее модификацией, чтобы увеличить потенциал до ста, а то и ста пятидесяти процентов. — Чтобы исключить смерть клеток? — Чтобы исключить запрограммированную смерть клеток, — подтверждает Дима. — Некоторые умы слишком ценны, чтобы позволить им состариться и умереть. Сколько бабла тратится на трансплантацию, Шаст? Не проще ли позволить бактериям навести порядок в организме? Антона передергивает. — Я бы предпочел умереть человеком, — с отвращением говорит он. — А не рассадником бактерий. Арсений ставит на паузу и идет умываться. — Умирать — это, блядь, закон природы, — говорит Антон. Антон на экране так отличается от того, что знает Арсений, что встреться бы хоть раз они до этого — Арс бы никогда не перепутал. Догадывался ли Антон, что с ним сделали? Оксана упустила так много: и детали внешности, и вредные привычки, и — Антон отскакивает от заказанного Димой плова — аллергии. Скорее всего поначалу было все нормально, а потом Антон и сам начал забывать это, погружаясь в пучину болезни, из которой Эд пытался выдернуть его транками и антидепрессантами. От улыбающегося, хохочущего с любой ерунды Антона, у Арсения екает сердце. Он вздыхает, перематывая назад, чтобы зачем-то рассмотреть, как до Антона доходит саркастичная Димина шутка, как в глазах появляется искра понимания, а потом он складывается пополам, хлопая в ладоши. Замирает, жадно слушая, как Антон смущенно признается, что увидел красивого парня в Сети — Дима докапывается, — что взломал Сеть, но вычистил за собой все следы, никто не узнает, честно. Арсений невесело усмехается. Дима на Шастуна орет — Антон хмурится, краснеет ушами и смотрит в пол. Арсений тяжело вздыхает, понимая, что это тот момент, когда все пошло по пизде. Антон, размахивая руками, возбужденно рассказывает о коде. — Зачем ты пытаешься создать чувствующего андроида? — Потому что мне нужно кого-то любить. — Антон?.. — Мне нужен был идеальный партнер, — Антон кутается в толстовку, красными от холода пальцами сжимая вейп, — трахаться в паузах от работы. Чтоб не искать его постоянно, смекаешь? Чтоб не доставал меня чувствами, потребностями, собой. — Так нахуя тебе сверх-андроид? Заведи себе какой-нибудь айфак и трахайся с ним. — Потому что я могу его сделать, — усмехается Шастун, выпендриваясь паром кольцами. — Challenge accepted, и все такое. Арсений усмехается тоже. И все такое. — Кажется, я проебался, — сообщает Антон. Он небритый — Арсений приходит к выводу, что прошла пара недель. — В чем на этот раз? Антон долго молчит, а потом разворачивает картинку спящего на животе М-9 — Дима тут же бросает взгляд на окно, принимаясь разглядывать затор машин вокруг входа на крыше небоскреба и разглагольствовать про цены на топливо. — Дим! — жалобно тянет Антон. — Ну, посмотри на него. Фокус со вздохом смещается на бледные плечи, выступающие острые лопатки и плавный изгиб поясницы, прикрытой одеялом. — Что? — Он андроид. — Он другой, — спорит Антон, восхищенно — абсолютно влюбленно — улыбаясь. Арсений хмурится, злобно фыркая, — и замирает, опешивший от внезапной жгучей зависти. — Любить андроида — это худшее, во что ты мог вляпаться, Шаст, — говорит Дима. Арсений обнимает себя руками, покачиваясь на кровати одинокой хлипкой шлюпкой в бушующем море, терзающем его беспрерывно. Худшее, что он только мог сделать. В следующем отрывке Дима в потемках клуба случайно натыкается на Антона, прижимающего — Арсений слишком хорошо знает свой силуэт, — парня к стене, обвившего его талию ногами. — Ты охуенный, — вожделенно шепчет Антон. У Арсения встает, и он, не отрывая взгляда от Антона и извивающегося в наслаждении себя, сжимает член сквозь штаны, не осознавая, что делает. — Ой блядь, только не это, — вторит его мыслям Дима прежде, чем захлопнуть перед собой дверь. Антон охуенный — когда запись кончается, Арсений ставит ее заново, — живой и сияющий, почему все случилось именно с ним? Почему Оксана не взяла для своих экспериментов отщепенцев из Нижнего города? Арс вспоминает себя — даже он согласился бы на пересадку, если б ему пообещали, что он никогда не будет нуждаться в пище, воде и воздухе, даже если эта не нужда предполагает не изобилие, а искусственное тело. На негнущихся ногах он плетется к Антону — к тому, что от него осталось, — зеленые глаза и запах формалина встречают его с порога, и это несладко. Не влюбляйся в Антона, вспоминает он предупреждение Эда, дергается, будто стараясь согнать липкую паутину, но невидимая, она внутри, цепляется за сердце тонкими лапками, тащит вниз, распарывая коготком нежное нутро. Он и не влюбился, верно? Арсений просто не может с этим справиться. — Нужна рыба в ухе, — сообщает Антон. Арсений непонимающе смотрит на Эда. — Ему хуже, — кратко поясняет он. — Что ты решил? — Почему мы не можем дать ему решить самостоятельно? — жалобно спрашивает Арсений. Почему он? Почему не Скруджи или Дима, или кто угодно, способный мыслить объективно, а не перепачканным извращенным стокгольмским синдромом рассудком? — Рыба в ухе! — объявляет Антон. Эд многозначительно поднимает брови и закатывает глаза. — Он решил, что хочет на обед. В первый раз ударение было на другую букву — но Арсений все равно не понимает. Антону хочется путешествовать? Солнце-1 приветливо освещает их липовой карамелью; где-то вдалеке на Марс высаживаются первые анди. Может, в этом и есть смысл жизни? Может, вот он выход? Арсений садится рядом, разглядывая пустые пластмассовые глаза — искусно до каждой прожилки сделанные радужки, но цвет не выверен, — и Антон смотрит в ответ: зрачки расширяются по спирали. Арсений удивлялся его коже, но теперь видит как в первый раз синтетику, тонкую линию скрепления лба и волос, которую он принимал за шрам, идеально лежащие брови и ровный розовый цвет губ. Арсений был так озабочен, чтобы Антон не догадался, что он не человек, что не заметил андроида прямо перед собой. Арсений сглатывает, протягивая руку к его лицу, и Антон не реагирует, позволяя трогать щеки и губы, пялится на него широко раскрытыми глазами, и Арсений почти касается пальцев белка, но в последнее мгновение отдергивает руку. Его интересовало, как человек может влюбиться в машину? Как Антон мог полюбить М-9? А теперь столкнулся с тем же вопросом. Да, это уже не тот Антон, что был раньше, но разве этот хуже? Его характер испортился, но не по его вине, его интеллект остался, его чувства, его внутреннее сияние. Дать Антону умереть или восстановить копию его цифрового сознания? Шастун не хотел этого, Арсений помнит вечные споры — воспроизведенная копия будет отдельным от человека, как можно утверждать, что в иной ситуации оно будет мыслить так же, как и человек, с которого это сознание скопировано? Что придет к тем же выводам? Это будет цифровая самостоятельная копия, развивающаяся автономно, это никогда не будет тем же человеком. — А его эмоции? Его чувства? Как это все будет работать? — Никто не знает. Не попробуешь — не попробуешь, Арс, — Эд трет подбородок. Эд сказал, с Антона снимали слепки еще до пересадки под разными предлогами, и у них, возможно, получится новая здоровая личность. Лаборатория не прекращает работу в связи с введением военного положения в городе, и получить в шумихе разрешение на восстановление одной из копий сознания не представляется слишком сложным. Он уже связался с Димой, и тот подтвердил готовность помочь. Новая, слышит Арсений из всего этого. Не Антон — не лучше ли попрощаться сейчас навсегда? «Что будет с его мозгом? — Оригинал должен быть лишь один». Оригиналом станет копия. — Ты не оставишь меня? — бормочет Антон. — Почему он так говорит? — Арсений вскакивает, злые слезы жгут щеки. — Почему он говорит?! Он нормальный! Он человек! Пальцы Эда оказываются на шее Антона, нажимают что-то в ямке затылка, и на секунду с его лица исчезает скин, обнажая белый пластик с черными скреплениями. В темноте трещин пульсирует ток и искусственная кровь, с перебоями (никаких боев больше) качаемая насосами, в пустоте груди шумит процессор, в черепе умирает сознание ученого. Антон перегревается — времени совсем мало. Арсений отшатывается, натыкаясь спиной на склянки лекарств и электроны, рушит все на пол. Книги падают с глухим стуком комьев грязи на крышке гроба. Они читали старую классику, — Антон боялся, и в очередной вечер Арсений принес гоголь-моголь вместо близкой к «Вию» Диканьки, — Арсений знает, что такое гроб и березы, где растет папоротник, и как нужно отмаливать грехи. Антон поворачивает к нему голову, не моргает, бледная киберпанночка, — Арсений зажмуривается, но взгляд василиска отпечатывается на сетчатке с обратной стороны. — Он бы выбрал смерть, — говорит он. — Антон бы выбрал смерть. Он был мертв еще до того, как они встретились.***
— И что дальше? Арсений к нему не поворачивается, и так знает, что увидит: лопнувшие капилляры воспаленных глаз, резкие морщины в татуировках, грязный ежик волос под капюшоном, — Эд ведь страдает не меньше. Прошло достаточно времени, чтобы он выучил их лица наизусть, слишком много времени, чтобы прирасти к ним обоим, — выкорчевать из себя их будет тяжело, но кроме веры в себя у Арсения ничего не остается. Он пожимает плечом, глядя сквозь прозрачное стекло палаты на опутанного проводами Антона, напоминает себе в сотый, тысячный раз, что провода сплетаются влюбленными змеями и внутри, что Арсений больше здесь не нужен. Все равно ж приходил до оцифровки, читал вслух Шарова и Олешу, иногда набираясь храбрости и поднимая глаза на Антона — тот, отвернувшись, безразлично смотрел в окно. Они не стали уничтожать настоящего Антона — позволили ему угаснуть естественно. Теперь — все кончено. Ему больше не следует здесь появляться, но где еще ему быть? Арсений жалеет, что он не андроид, потому что внутри болит то, что зовется душой — душит тоской. — Не знаю, — наконец говорит Арсений. — Сережа ищет нам квартиру. Лжет — у него трансфер до Сколково, они здесь не останутся. Там нужны волонтеры для колонизации, его скоро не будет на Земле, даже если с собой придется взять одно полотенце. У него было время на мечты — на красные горы и кратеры, скафандры и золотые глаза репликантов. У него будет время на мысли о том, что Антон продолжает существовать хотя бы в какой-то форме. Может, он там и погибнет, но в этом месте жизни уже не осталось. — Ты можешь остаться. — Да. Они замолкают, наблюдая, как солнце-1 золотит русую челку. Прожектор на верхушке купола медленно разогревается, сменяя тонкий прозрачный рыжий цвет на привычный выжигающий желто-белый. Его мускулы затекают от многочасового стояния, но сил сдвинуться с места у него нет тоже — все растерял. — Вернешься на Арену? — Никогда, — шелестом отзывается Арсений. Краем глаза различает слабый кивок. Скруджи касается его запястья, и Арсений разворачивает ладонь, чтобы пожать его пальцы. Прикосновение щемяще-нежное, Арс может даже различить неозвученное «не оставляй меня здесь одного», и все внутри противится выстраданному решению уйти. — Ты сделал правильный выбор. Слишком трус, чтобы отпустить Антона. Арсений кивает молча — в горле ком — сердце колотится, и, мягко разжав пальцы, входит в палату, так ни разу и не взглянув на Эда. Он должен уйти, так будет правильно, Арсений заслужил нормальной жизни, но никто его не останавливает увидеть Антона в последний раз. Приборы тихо мигают зеленым — уровень заряда батареи, показатели жизнеспособности, настройки прошивки, непоколебимые ровные линии показателей, в отличие от клубка сомнений в его груди. — Антон, — тихо зовет он, с волнением глядя, как трепещут ресницы — Антон просыпается. Арсений замолкает, так и стоя у порога, не шевелится, позволяя системам его просканировать — идет вперед только, когда на лице Антона появляется широкая улыбка. Арсений бесстыже залипает на розовом языке, касающемся влажно блестящих зубов. Это совсем не по плану. Откровенно говоря, он вообще не должен здесь быть. Но вот он, момент истины. Каким стал Антон? — Привет, — бодро здоровается Антон, вытирает ладонь о простыни и тянет для рукопожатия. — Привет, — улыбается Арсений, пожимая шершавые пальцы. Его слабо бьет током, Антон тут же выдает шутку об искре между ними. Антон посмеивается, склоняя голову к плечу, затихает, но уголки губ радостно подрагивают — вот-вот и рассмеется снова. — Как тебя зовут? У Арсения внутри все сводит — так вот как это должно было быть. Чтобы Антон улыбался, смотрел заинтересованно и смущенно вытирал ладони, прежде чем пожать ему руку. Солнце-1 заливает светом палату, знаменуя новый день — для них он значит новую жизнь. — Арсений, — улыбается он. Лицо Антона расплывается от стоящих слез — Антон видит его в первый раз. Арсений же с ним прощается. — Ты очень красивый, Арсений.