Мне не жаль...

                    Небо снова затянуло, и мелкий дождь тихо стучал в окно. Разожжённый камин разгонял сырость, но Натали предпочла не закрывать окно — этот контраст между жаром и прохладой перекликался с тем, что сейчас творилось в душе. Она давно не мечтала о первой брачной ночи, ведь та уже случилась год назад. В другом доме. С другим мужчиной. С Сашей. И сейчас Натали представляла, что он вот-вот откроет дверь и окажется на пороге спальни. Как её муж, не таясь. Этим мечтам, конечно же, никогда не суждено было сбыться, но теперь даже просто мечтать стало сложнее, словно внутри кто-то воздвиг барьер, отсекая то, чего в её жизни больше быть не должно…       Тяжело вздохнув, Натали подошла к окну и выглянула наружу: гости постепенно разъезжались, кареты медленно выкатывались со двора, и до слуха долетали взрывы смеха и обрывки разговоров. Фарс разросся до немыслимых размеров, и теперь каждый думал о том, что оставляет молодожёнов одних, но сегодня ночью они оба были одиноки, как никогда… Ветер плеснул в лицо влагой, отбросил волосы на спину, затрепетал на многочисленных кружевах белого пеньюара с голубыми шёлковыми лентами. Подарок от Лизы. Наивная. Она так радовалась и многозначительно закатывала глаза, доставая творение петербургских модисток из коробки. Натали только и могла, что поддерживать её игру, зная, что тот, чьему взору предназначался этот наряд, его никогда не увидит. А другой… Будет ли он ещё в её жизни? Мысли плавно перетекли к прекрасным букетам, оставшимся внизу. Как ей хотелось забрать их сюда, чтобы любоваться! Чтобы думать об Александре, представлять, как он сам выбирал цветы, хотя это, конечно же, неправда. Как ей хотелось получить сегодня от него хотя бы строчку, хоть слово! Но и это оставалось лишь мечтой. Натали обхватила себя руками, вдруг почувствовав, что замёрзла. Резко захлопнула окно и подошла к креслу, накидывая голубой халат на плечи. Сна не было совершенно. В эту ночь, созданную для любви, Натали так отчаянно её не хватало. Одиночество казалось невыносимым, а ещё появился страх, что отныне так будет всегда — одинокие ночи, наполненные отчаянием, холодная, пустая кровать и воспоминания… Ей вдруг стало себя так жаль, что на глаза навернулись слёзы.       Но вот, тихо стукнула дверь, и Натали, быстро смахнув успевшие скатиться слезинки, выпрямилась и уставилась прямо перед собой, ожидая, что Дмитрий войдёт к ней. Он же войдёт? Пожелать спокойной ночи или обсудить, как прошёл день? Но время шло, Натали отчётливо слышала его шаги в гостиной, однако никто так и не появился. Досадливо прикусив губу, графиня вздохнула и села в кресло перед камином, потянувшись за открытой бутылкой шампанского. Нарочито громко зазвенев горлышком бутылки о хрустальный бокал, она наполнила оба и принялась ждать. Но в гостиной вдруг стало тихо, и только оглушительный стук собственного сердца да треск поленьев в камине разбавляли тишину. Решительно поднявшись, она взяла оба бокала и подошла к двери, осторожно приложив к ней ухо. Неужели он уже заснул? Если так, то она просто удостоверится в этом и вернётся к себе. А если нет…       Потянув на себя ручку двери, Натали шагнула и замерла, уткнувшись взглядом в босые ступни, лежавшие на подлокотнике дивана. Отчего-то вид голых ног смутил, полыхнул жаром по телу, и она попятилась, собираясь было закрыть дверь, когда Дмитрий, почувствовав её присутствие, вдруг резко сел, сбросил ноги на пол и моргнул, пытаясь понять — успел ли он действительно задремать, и всё происходящее — лишь сон, или это явь, слишком похожая на грёзу? Натали, озарённая светом, лившимся из спальни, с рассыпанными по плечам волосами и бокалами в руках выглядела до боли домашней, уютной и близкой.       — Натали?.. — голос отказывался слушаться и прозвучал хрипло, надтреснуто.       — Вы не спите? — отчего-то шепотом спросила она, растеряв всю решимость. Дмитрий поспешно поднялся, запахивая плотный стёганый халат тёмно-серого атласа на груди и спешно засовывая ноги в домашние туфли.       — Что-то случилось? — только и смог вымолвить он, наблюдая, как она подходит и протягивает ему шампанское.       — Нет. — Натали несмело улыбнулась. — Просто… За весь день мы и парой фраз не перемолвились, а я… Мне так одиноко… Быть может мы просто поговорим?       — Д-да, конечно. — Дмитрий мысленно укорил себя за несвойственную ему робость и посторонился, предлагая сесть.       — У вас здесь холодно, — заметила она, подходя ближе и с беспокойством оглядываясь.       — Слуги не стали разжигать камин, полагаю, они не думали, что мне придётся провести здесь ночь, — криво улыбнулся граф, пытаясь выглядеть как можно более беспечным. Но её близость, тепло её тела и фигура, не скованная корсетом, кринолином и закрытым платьем путали мысли, отдаваясь тяжёлым, горячим внизу живота.       — Простите, — пробормотала Натали, опуская взгляд.       — Ну вот, вы опять извиняетесь! — весело воскликнул Дмитрий, соприкасаясь своим бокалом с её. — Разве не говорил я вам, что не стоит этого делать?       — И правда. — Она приподняла бокал и произнесла: — За графа и графиню Орловых!       — За графа и графиню, — повторил он, машинально делая глоток, не в силах заставить себя отвести взгляд от её губ, коснувшихся резного хрусталя.       Натали замялась, только сейчас почувствовав, как двусмысленно мог быть расценен её порыв, и как вообще она выглядит сейчас, пусть даже перед мужем.       — Знаете, я ведь зашла пожелать вам доброй ночи. И завтра нам предстоит дорога, так что…       — Постойте! — Он протянул было к ней руку, но так и не посмел коснуться. — Останьтесь. Хотя бы ненадолго. Давайте поговорим. Вам ведь тоже не спится? Как вам вдовствующая княгиня Вронская? Весь вечер мне казалось, что она отдаст Богу душу. Сколько раз она просила соли?       — Кажется, десять! — Натали вдруг почувствовала, как отпускает напряжение и становится легко и просто. Будто они не стоят одни в полумраке, почти раздетые, у дверей спальни, а находятся при дворе. — Жаль, что князь и княгиня в Царском Селе, думаю, они смогли бы удержать матушку от опрометчиво шага — танцевать вальс с папа.       — Однако же, она неплохо держалась, и кажется, даже ни разу не наступила ему на ногу, — со смехом ответил Дмитрий.       — Два раза! — трагичным голосом заявила Натали. — Она наступила ему на ногу два раза! Он потом жаловался, что не может ходить!       Они проговорили час, не больше, так и не зажигая свечей, довольствуясь светом серой петербургской ночи. Но вот Натали поднялась, и Дмитрий понял, что не смеет боле её задерживать. Но отказать себе в малости — поцеловать ей руку на прощание — не смог.       — Боюсь, вам предстоит не самая приятная ночь. — Натали кивнула на диван. Дмитрий пожал плечами:       — Мне приходилось спать в условиях гораздо хуже. Не стоит за меня переживать. Доброй ночи.       — Доброй ночи. — И она ушла.       Едва за Натали закрылась дверь, как Дмитрий глубоко вздохнул и лёг, пытаясь удобнее устроиться на диване. Но её образ стоял перед глазами, манил и пленял, а пожар внутри, унявшийся на время, вспыхнул с новой силой, тревожа мысли. Дмитрий повернулся на бок и закрыл глаза, но до слуха донёсся тихий скрип кровати, и воображение живо нарисовало, как Натали ложится, устраиваясь на подушках, как гасит свечу, как лежит, освещаемая лишь отблесками огня в камине… Скрипнув зубами, граф повернулся на другой бок и попытался думать о чём-то другом. Например, о поездке, в которой им придётся провести не один день…       — Да что же это!.. — вполголоса пробормотал он, резко поднялся и подошёл к окну, распахивая створки. Лёгкие тут же заполнил влажный летний воздух, пропитанный ароматами мокрой земли, свежей листвы и отбросов, гниющих где-то за углом. Это отрезвило, но мало помогло. Неужели эту муку ему теперь терпеть всю жизнь? Быть совсем близко и не сметь коснуться, сказать о том, что чувствует и надеяться на взаимность?.. Дмитрий забылся беспокойным сном лишь под утро, для того, чтобы быть разбуженным Натали через час. Она невесомо дотронулась до его руки, лежавшей на груди, и он тут же распахнул глаза.       — Скоро встанут слуги, — прошептала Натали. — И было бы лучше, если бы они нашли вас в супружеской постели.       Дмитрий нахмурился, пытаясь понять, чего именно она от него хочет, а когда понял, едва не застонал от отчаяния, ведь мысли, тревожащие ночью, разом вернулись и обрели былую силу.       — А может, я встал пораньше, чтобы подготовиться к отъезду? — с неожиданной для себя мольбой в голосе спросил он.       — Конечно! — с облегчением выдохнула Натали. Мысль о графе в своей постели, совсем близко, пугала и смущала одновременно. Когда он ушёл, она поспешила к себе, вспомнив о ещё одном, немаловажном действе. Прикусив губу, Натали откинула одеяло и уставилась на кровать. Потом посмотрела на свою ладонь, но, поняв, что порез на ней будет сразу заметен, быстрым движением подняла ночную сорочку и, не раздумывая, неглубоко оцарапала ногу ножиком для писем, наблюдая, как по ней стекают крохотные красные капли, падая на простыню. Промокнув кровь кружевом, Натали забралась обратно и укрылась, глубоко вздохнув. От только что проделанных действий на душе осталось гадливое, липкое чувство, но она постаралась прогнать его: пусть для всего мира совместная жизнь четы Орловых начинается со лжи, главное, что они оба знают истинный характер их брака.       Предаваться раздумьям и пытаться привыкнуть к новой роли времени не было совершенно — уже к обеду дом вновь наполнился гостями. Родители прибыли обсудить отъезд, позже появились и Лиза с Михаилом, и Натали, проведя весь день в разговорах о поездке, обсуждении маршрута и постоялых домов, а так же вещей, что стоит с собой взять, не заметила, как наступил вечер. Сегодня Дмитрий ночевал в своей спальне, что наверняка было расценено слугами, как проявление заботы о жене, хотя сама она даже не задумалась об этом, просто без сил упала на кровать и забылась глубоким сном. А наутро карета уже выезжала со двора, увозя молодую чету Орловых в Италию.       Дмитрий и Михаил ехали верхом, Натали и Лиза — вместе, маленький Славушка с няней катился за ними, а завершала их поезд карета князя и княгини Репниных. С каждой верстой, отдалявшей Натали от Петербурга, ей становилось легче дышать, словно с неё спадала шелуха, слой за слоем, пока не осталась одна лёгкость и задор от предвкушения поездки. Не думать сейчас о том, кого оставляет, позволить себе расслабиться и снова стать самой собой — Натали не замечала даже, как преобразилась, как засверкали её глаза и улыбка, искренняя и счастливая, осветила лицо. Дмитрий же ловил эти перемены, пил их жадно, то и дело бросая взгляды в окно кареты и прислушиваясь к звонкому смеху жены. Жены… Это слово наполнилось таким смыслом, стало таким объёмным, настоящим, что даже просто называть Натали так про себя было сладко и невероятно приятно.       К обеду остановились на большом постоялом дворе, а через час уже ехали дальше до глубокого вечера. Двухэтажное приземистое здание станции и дома смотрителя скрывалось в тени густых дубов, и мягкий свет окон едва пробивался сквозь листву. Все устали и мечтали лишь об одном — скорее лечь спать. Даже ужинать никому не хотелось, поэтому Натали покорно позволила проводить себя в отведённую комнату, небольшую, с побеленными стенами и выскобленным до блеска полом. Пока служанка помогала избавиться от платья, все мысли графини были заняты только одним — скорее смыть с себя дорожную пыль и лечь спать. Кувшин с тёплой водой уже ждал, и через четверть часа, заметно освежившись, не мечтая даже о полноценной ванне, Натали легла в кровать, завернувшись в толстое одеяло, пахнувшее луговыми травами. Она почти заснула, когда на пороге комнаты возник Дмитрий, держа в руках свечу.       — Вы ещё не спите? — тихо спросил он, притворив за собой дверь. Натали машинально натянула одеяло до подбородка и уставилась на супруга.       — Нам отвели одну комнату на двоих, — криво улыбнулся он. — Как и всем остальным, к слову. Придётся вам терпеть моё соседство всю дорогу.       — Вы мой муж, где же ещё вам проводить ночь, как не с женой? — Натали попыталась бодриться, но всё же стыдливо прикрыла глаза, когда Дмитрий обошёл кровать и начал расстёгивать сюртук. Конечно же, об этом ни он, ни она не подумали: как бы расценили родные новость о том, что молодожёны спят по разным комнатам на постоялых дворах? Мало того, что это стоит отдельных денег, так ещё и выглядит более чем подозрительно. Впрочем, подумала Натали, наблюдая за графом сквозь полуопущенные ресницы, он был смущён не меньше. Движения Дмитрия казались нарочито резкими, обрывистыми, он вовсе не смотрел в её сторону, осторожно повесив на спинку стула сюртук и шейный платок. Потом подошёл к кувшину, чтобы умыться, загремел сапогами, скидывая их на пол, и в замешательстве остановился, раздумывая: лечь в штанах или в исподнем? Тяжело вздохнув, решил не раздеваться и осторожно, почти не дыша, опустился на край кровати, поверх одеяла.       — Там есть покрывало, я видела, — прошептала Натали, едва он погасил свечу. Дмитрий тут же подскочил, прошёл в потьмах по комнате, отыскивая покрывало, вновь вернулся, лёг, укрылся и затих.       — Доброй ночи, — вновь нарушила тишину Натали, подтягивая одеяло почти к самому носу.       — Доброй, — прошелестело в ответ, и вновь стало тихо. Дмитрий забыл, как дышать. Ему казалось, что крохотную комнату всю заполнил её запах. А сейчас она была ближе, чем когда-либо, горячая, желанная, любимая. И чужая. И всё, что ему оставалось, — отвернуться к окну и ждать рассвета, надеясь, что удастся хоть немного поспать.       Последующие две недели прошли для графа, словно во сне. Днём он был весел и остроумен, развлекал дам, близко сошёлся с Михаилом и к концу поездки почти мог назвать его другом. Но по ночам, лежа без сна на очередном постоялом дворе, он пытался думать обо всём на свете, кроме женщины, лежавшей рядом. Натали, к своему удивлению, довольно быстро привыкла к присутствию мужа в одной кровати. Он был так незаметен, что, если бы не глубокие, тяжёлые вздохи, изредка срывавшиеся с его губ, можно было и вовсе забыть, что он лежит рядом. Неловкость оставалась, но Натали научилась её не замечать, всегда ложась первая, укрываясь почти с головой и прислушиваясь, как он готовится ко сну в темноте. Это стало даже приятно — чувствовать, что рядом всегда кто-то есть, кто-то, кто сможет защитить в случае опасности, или просто одним своим присутствием избавит от страхов.       Писать в дороге времени не было, и Натали уже представляла, как засядет за письма Александру в Неаполе, куда они вот-вот должны были прибыть. Хотелось рассказать ему о столь многом! По ночам, вслушиваясь в дыхание Дмитрия, Натали представляла, что рядом — он. Тоска по любимому вернулась и теперь не отпускала, и каждый вечер перед тем, как заснуть, Натали вела молчаливые беседы с Александром, рассказывала, как прошёл её день, слушала, что делал он. Или просто вспоминала его образ, голос, свет в глубокой синеве глаз… Но, к своему удивлению, сейчас эта тоска, буквально обглодавшая в Петербурге, здесь стала светлой, притихла.       Пейзаж за окнами давно сменился: исчезли густые хвойные леса и поля, на которых убирали урожай. Пропали раскидистые дубовые боры и тонкие, звенящие берёзовые рощи. Путники проехали пол-Европы насквозь, минуя крупные города, стремясь скорее оказаться в месте назначения. И вот, в один из дней в окна кареты заглянула яркая бирюза Тирренского моря, а вдали показалась величественная громада Везувия. Натали, успевшая соскучиться по яркому, сочному климату побережья Королевства обеих Сицилий[1], вдыхала солоноватый воздух полной грудью, а Лиза, впервые покинувшая пределы Российской Империи, и вовсе пребывала в немом восторге, только изредка сжимая ладонь подруги и задыхаясь от переполнявших эмоций. Уже к обеду колёса застучали по брусчатке узких улочек, и тут пришлось разделиться: все Репнины отбывали на виллу, которая давно числилась за ними. А Орловы — в дом неподалёку, снятый князем через поверенного. Собраться вместе было решено через три дня — время, достаточное, чтобы всем отдохнуть и от дороги, и друг от друга. Натали помахала рукой вслед отъезжающим каретам и встретилась взглядом с Дмитрием, по-прежнему пребывавшем в седле.       — Вот видите, я же говорила, что ваши мечты сбудутся и мы окажемся здесь!       — Если бы всем мечтам было суждено так легко сбываться! — весело откликнулся он, гарцуя на лошади перед дверцей. — Любезнейший? — он обратился к проводнику, который присоединился к ним, стоило въехать в город. — Далеко ли до дома?       Вилла «Трамонто»[2] расположилась на склоне, нависая над морем, уходя в него широкими уступами мраморных ступеней. Она вполне отражала своё название, полыхая всеми цветами розового и оранжевого в закатном солнце. Ряд белых колонн опоясывал её с одной стороны, с другой же, обращённой к городу, раскинулся густой сад, с истинно итальянской небрежностью и очарованием заросший, разительно отличавшийся от ровных английских дорожек, принятых в парках и садах Петербурга и окрестностей.       Натали вышла из кареты, опираясь на предложенную руку Дмитрия, и осмотрелась. Солнце клонилось к закату, и большая терраса перед главным входом в дом, опоясанная мраморным парапетом, открывала обзор на гладь залива. Восхищённо ахнув, Натали потянулась вперёд, и Дмитрий невольно последовал за ней, то ли от того, что не в силах был устоять перед открывшейся красотой, то ли от того, что не желал выпускать её руку из своей.       — Потрясающий вид, — прошептала Натали спустя несколько минут. Дмитрий не мог с ней не согласиться, глядя в её лицо, освещённое нежным розовым светом, замирая при виде слёз восторга, блестевших в глазах. Вокруг было тихо, только ветер шелестел в кронах деревьев за домом, да неумолчно шумело море внизу, под ногами.       — Мы обязательно спустимся туда завтра! — тихим, треснутым от переполнявших чувств голосом сказала Натали, указывая на ступени, спускавшиеся к воде. — Знаете, эта набережная напомнила мне Венецию. Вы там бывали?       — Нет. — Дмитрий с трудом оторвался от созерцания красоты осязаемой, близкой, и посмотрел на море, бьющееся о мрамор. Нижние ступени лестницы были зеленоватыми от водорослей и воды, которая ласкала их, будто облизывая и вновь отступая.       — Знаете, — задумчиво проговорила Натали, выпуская свою руку из его и облокачиваясь о перила, — я очень давно не чувствовала такого покоя, как чувствую сейчас. Может, море всё-таки лечит?       — Я рад, что вы счастливы, — только и смог ответить он. Натали смутилась. Она не могла боле игнорировать его чувства, проявлявшиеся тем сильнее, чем дальше они отъезжали от Петербурга. И сейчас его взгляд вновь обжёг, хотя губы молчали. Натали отвела глаза, с грустью понимая, что совершенно ничего не может предложить человеку, пошедшему на столь многое ради неё. Что могло бы связать их, когда она душей и сердцем принадлежит другому? Чувство вины шевельнулось внутри, но Натали с усилием отогнала его — всё давно было решено. И Дмитрий знал, на что идёт, как знала и она. Хотя, знала ли?..       Уже ночью, пытаясь заснуть, Натали раздумывала над тем, каким собственно, должен стать их брак в глазах общества, и каким он должен быть для них самих. В том, что оба испытывают друг к другу симпатию и уважение, не было сомнений. Как и в том, что совершать поступки, способные бросить тень на другого, ни он, ни она не намерены. Но что дальше? Что будет, если симпатия Дмитрия, а Натали всё ещё расценивала проявление его чувств лишь как симпатию, перерастёт в нечто большее? В эгоизме, свойственном влюблённым, Натали старалась не думать о том, как на самом деле может переживать граф. Предпочла просто закрыть глаза на это, отринуть все мысли, позволить себе просто жить одним, сегодняшним днём.       Впрочем, здесь по-другому и не получалось. Отдых, столь необходимый истосковавшейся, измученной душе, действовал благотворно, заставляя тускнеть горькие воспоминания, хлёсткие слова и глухую тоску. С каждым днём Дмитрию казалось, что прошлое — это то, что осталось далеко за спиной, что можно просто забыть обо всём и начать новую, настоящую жизнь. Здесь, предоставленные сами себе, они могли быть теми, кем хотят. Предстать в местном обществе влюблённой парой, бродить по улицам города под руку, весело спорить над безделушками, которые нет необходимости приобретать, но так хочется привезти домой. А вечерами, свободными от приёмов и балов, сидеть вдвоём на террасе, слушая голос моря, и молчать каждый о своём. Дмитрию казалось, что он почти всемогущ, и что женщина, находящаяся рядом, действительно может принадлежать ему. Стоит только открыться. Ведь не зря она всё время улыбается, в то время как во дворце казалась бледной тенью самой себя. Она так же счастлива, только боится признаться в этом самой себе. Стоит только подтолкнуть, и…       Натали же просто отдыхала душой, словно набираясь сил перед возвращением обратно. К боли, разлуке, тоске и сокрушительным чувствам. Каждый вечер она садилась писать пространное письмо Александру, или же, если возвращалась поздно, то непременно бралась за перо утром. Она постоянно ощущала его присутствие, представляла, как он идёт рядом, как делится радостью от нового дня, как смеётся вместе с ней, как сидит рядом вечером, глядя на море… Он был в ней, вокруг неё, он был её частью, и Натали отчаянно цеплялась за это чувство, боясь, что забудет. Что здесь, на тёплом побережье, холодный Петербург и синие глаза превратятся во что-то нереальное, ненастоящее, то, что растворится, и возвращаться станет некуда…       И всё же, несмотря на попытки отгородиться, Натали не могла не чувствовать возрастающую симпатию к Дмитрию. Его постоянное присутствие, обходительность и любезность не могли не вызвать привязанность, замешанную на благодарности и чувстве глубокой признательности. Он, словно добрый ангел-хранитель, всегда был рядом, неизменно тонко чувствуя малейшую перемену в её настроении. Всегда понимал, когда стоит просто молчать, сидя в глубоком плетёном кресле, или отправиться на приём, когда хотелось танцевать и веселиться. Натали не могла не заметить, как смотрят на него другие дамы, как он легко завладевает чужим вниманием и как непринуждённо вливается в любую компанию, находя темы для разговора. Лиза и мама постоянно твердили о том, как повезло Натали с мужем, она же, тихо вздыхая, могла думать лишь о том, что любая другая сделала бы его гораздо счастливее, в то время, как она может предложить лишь дружбу, и ничто не качнёт маятник её чувств в обратную сторону. Ничто, пока в её жизни есть Александр.