Мне не жаль...

                    Стемнело, но Натали не зажигала свечи, продолжая сидеть там же, где её оставила принцесса. Кабинет наполнялся тенями, и ей казалось, что они обступают, злобно скалятся, нашептывая жуткими голосами что-то мерзкое, гадкое. Слёзы давно иссякли, оставив напоминание о себе пульсирующей болью в висках, в груди разливался ледяной пожар, выжигая всё светлое, что когда-либо было в ней. С ней. Представить, что она солжёт Александру, сказать ему то, о чём просила Мария — при мыслях об этом становилось больно дышать. Сказать ему правду? Раскрыть обман, поведать о просьбе принцессы — и заслужить вечную ненависть будущей императрицы? Или же пойти на обман и увидеть презрение в любимых глазах?.. Что скажет он на это, как отреагирует?       Натали казалось, что он уже стоит перед ней, смотрит с таким укором, с такой мукой, а после любовь в его взгляде сменяется презрением, ледяным, неотвратимым, вечным… Но разве она не виновата перед принцессой? Разве это не способ искупить перед ней свою вину? Вот только кому от этого станет легче? Неужели при вести о предательстве Александр тут же забудет о ней и сможет полюбить свою жену? Нет. Натали достаточно хорошо знала его, чтобы быть уверенной — то, что чувствует цесаревич к Марии, никогда не изменится. И единственное, что ждёт впереди — новое увлечение супруга, когда он, разбитый словами возлюбленной, бросится искать утешения в чужих объятиях.       А Натали… Что ждёт её? Полные тоски ночи, заполненные ликами прошлого, и пустые дни? Нет, у неё будет его ребёнок, разве это не достойная награда за все страдания? Крохотное существо, которое сейчас наверняка не имеет даже лица, уже заняло место в её сердце, наполняя будущее смыслом. Только так, только с ним, только без него…       Подъезжая к дому, Дмитрий пытался побороть подступающее беспокойство — во дворце стало известно, что принцесса ездила навестить графиню Орлову, и весть о её положении уже разнеслась по Зимнему, а поздравления не замедлили посыпаться, как из рога изобилия. Дмитрий даже представить не мог, что именно произошло между Марией и Натали, и, поднимаясь по лестнице и входя в дом, первым делом узнал, где графиня.       — Натали?.. — Граф нахмурился, открыв дверь в кабинет, встретивший его полной темнотой. Если бы не слабый вздох, он не заметил бы Натали, сидевшую в кресле. Оставив дверь открытой, Дмитрий в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние и повторил: — Натали? Вы сидите здесь одна, в темноте. Что случилось? Как прошла встреча с…       Он осёкся, поняв, что Натали не обращает на него совершенно никакого внимания, уставившись в одну точку перед собой. Её глаза горели лихорадочным блеском, а ладонь, которую Дмитрий взял в руку, оказалась ледяной.       — Натали, что с вами? Огня!       В дверях тут же возник слуга, спешно зажигая свечи. Натали трясло, зубы отбивали мелкую дробь, а лоб покрылся испариной. Дмитрий с беспокойством окликнул её, но ответа вновь не дождался, и тогда, подхватив Натали на руки и напугавшись жара, которым полыхало её тело, отрывисто приказал послать за врачом. Уже в спальне, уложив её на кровать, он осторожно сел рядом и не выпускал её руку из своих, глядя, как хлопочут служанки, обтирая влажной тканью лоб и ослабляя шнуровку лифа. Пришедший доктор констатировал нервное расстройство и спросил, бывали ли у графини подобные приступы. Дмитрий растерянно посмотрел на него.       — Я… я не знаю. Мы женаты не так давно, и при мне ничего подобного не происходило, но во дворце, когда Натали служила фрейлиной, кажется, у неё был нервический припадок. Но я… я точно не знаю…       Он беспомощно посмотрел на врача, наблюдая за тем, как тот укладывает свои инструменты в саквояж.       — Я бы рекомендовал отправить графиню на воды будущей весной. Подобные расстройства не всегда проходят без следа. А пока — только покой и никаких потрясений. Вы меня поняли?       Врач смотрел так строго, что у Дмитрия невольно возникла мысль, будто тот подозревает его в состоянии графини. Но спорить не было ни сил, ни желания, поэтому Орлов лишь кивнул и проводил врача до дверей. А после вернулся к Натали, глядя в бледное, обескровленное лицо. Он просидел у её кровати всю ночь, то прислушиваясь к прерывистому дыханию, то проваливаясь в сон, когда она затихала и начинала дышать спокойно. И только утром, когда забрезжил рассвет, а Натали заснула глубоким сном, встал и вернулся к себе, чтобы привести в порядок одежду, позавтракать и вернуться во дворец на службу.       Слухи о том, что графиня Орлова беременна, долетели до Александра к утру — весь вечер он просидел за разбором корреспонденции и проработкой нового закона, который хотел предложить Сенату. Но во время завтрака, который проходил в окружении свиты, княгиня Вронская вскользь упомянула о том, что молодая графиня теперь будет не частым гостем на приёмах, и, когда кто-то поинтересовался причиной, пожала плечами, небрежно бросив:       — Здоровье не всегда может позволить женщине в положении наслаждаться жизнью. А вчера, по слухам, её навещал врач.       Рука Александра, державшая вилку, дрогнула, и металл звякнул о фарфор, но этот звук потонул в голосах, разом загомонивших. Глубоко вздохнув, глядя прямо перед собой, цесаревич всеми силами пытался придать лицу отсутствующее выражение, радуясь, что Марии нет за столом. Мысль о том, что Натали ждёт ребёнка, обдала теплом, и губы невольно дрогнули, складываясь в улыбку. Даже крохотного сомнения не закралось в его голову. Несмотря на то, что от Натали не было вестей, Александр был уверен — она по прежнему любит его, сгорает в том же пламени и тоскует в разлуке. Наверняка это произошло в их последнюю встречу, спонтанную и полную страсти. Конечно, тогда о подобных последствиях не подумал ни он, ни она. Но теперь… Александр опустил глаза в тарелку и не смог сдержать улыбку, представив Натали, сидящую у окна в глубоком кресле и ласково поглаживающую свой живот. Его ребёнок. Следовало бы корить себя за то счастье, от которого хотелось вскочить с места и броситься к ней. Следовало бы упрекать себя за то, что подобные мысли ни разу не посещали его во время беременности Марии. Следовало. Но Александр не мог. Его Наташа, его единственная любовь, настоящая, живая, искренняя, и такое явное доказательство их чувств…       Сейчас Александр был особенно благодарен матушке за то, что проявила твёрдость и заставила Натали выйти замуж. Но отдельная благодарность предназначалась Орлову, который с самого начала проявил благородство, согласившись принять любые последствия их связи. Что ж, теперь у Александра мог появиться повод заехать в их дом и лично поздравить чету Орловых.       Раздражённо покосившись на недоеденный завтрак, Александр еле слышно вздохнул и поднял глаза на придворных, которые давно обсуждали другую сплетню. Подозвав одного из камергеров, замерших за его спиной, цесаревич распорядился пригласить Орлова в его кабинет, а сам с трудом заставил себя закончить завтрак. Все сомнения, что терзали его, не давая обратиться к графу напрямую, просить о встрече с Натали, отступили. И графа Александр встречал широкой улыбкой, приветливо поздоровался и повернулся к окну, сцепляя руки за спиной, — разделить свою радость с единственным человеком, который был посвящён абсолютно во всё, хотелось неимоверно.       Но слова вдруг пропали, застряли в горле, и некоторое время цесаревич молчал, собираясь с мыслями. Потом обернулся и светло улыбнулся, как старому другу.       — Весь дворец гудит, граф, — начал Александр, разглядывая загорелое лицо и представляя, каково это — провести два месяца на берегу моря рядом с Натали?.. — На вас, наверняка, обрушились поздравления, и я хотел бы к ним присоединиться… — Он опустил глаза, вздохнул и снова поднял голову, встречаясь с твёрдым взглядом. — Но не могу.       — Быть может, потому что поздравления должны предназначаться не мне? — тихо спросил Дмитрий. Александр невольно смутился, подошёл к столу, рассеянно пробегая по нему взглядом.       — Скажите, — протянул он, наконец, — вы не жалеете о том, что женились?       — Нет, — быстро ответил Орлов и даже качнул головой в подтверждение.       — Понимаю. — Александр оставил попытки разобрать бумаги на столе и прямо посмотрел на графа. — Что ж… признаться, мне тяжело подобрать слова, которым следовало бы прозвучать. Но я…       — Я знаю, что вы рады, — позволил себе перебить граф, но цесаревич, будучи в замешательстве, даже не заметил этой бестактности. — Вы рады, потому что женщина, которую вы любите, носит вашего ребёнка. И поделиться этой радостью вам не с кем.       — Вы правы, — кивнул Александр, чувствуя, как рассеивается напряжение. Подойдя к графину, он наполнил два бокала янтарной жидкостью и протянул один из них Дмитрию. — У меня нет друзей во дворце, у меня вообще нет друзей. Но я рад, что есть человек, на которого я могу положиться, который доказал свою преданность и умение хранить тайны.       — Я тоже рад служить вам, ваше высочество, — проговорил Орлов, принимая бокал. — Но смею вас заверить, что женитьба на Натали не была вызвана меркантильными соображениями.       — Я знаю, — улыбнулся Александр. — Но от своих слов не отказываюсь: Натали уже выделено содержание, и никто не сможет обнаружить связь с моей семьёй, если решит полюбопытствовать о происхождении этих денег. А когда родится ребёнок, он, или она, получит два имения в Тверской губернии, достаточно обширные, чтобы либо составить приличное придание, либо — хороший капитал. Не возражайте! — Александр поднял руку, видя, что Дмитрий открыл рот. — Не возражайте, - мягче продолжил он. — Это не плата за то, что вы дали своё имя Натали. Это — моя единственная возможность дать ей хоть что-то, кроме своей любви.       Несколько мгновений Орлов молча смотрел на него, впиваясь подушечкой большого пальца в резные грани бокала. И вдруг резко запрокинул в себя коньяк, отсалютовав пустым хрусталём.       — За здоровье Натали!       — За здоровье Натали! — воодушевлённо поддержал Александр, осушив свой бокал. – Я думаю, вы понимаете, что мне необходимо увидеть её. Никоим образом не хочу бросать даже малейшую тень на вашу семью и ваш брак, но…       — Я понимаю, — сухо откликнулся Дмитрий. — Но сейчас Натали нездорова, вчера нас посещал доктор и…       — Что-то случилось? — встревожено перебил Александр. — Я немедленно распоряжусь, чтобы вас навестил Вилье!       — Спасибо, — кивнул Орлов. — Тогда, быть может, он скажет, когда можно навестить её, и мы заедем по пути в полк или…       — Я полностью полагаюсь на вас, — улыбнулся цесаревич. Он просто не мог заставить себя перестать улыбаться. — Тогда я попрошу вас о последней малости — к вечеру передам вам несколько строк для неё.       — Конечно, ваше высочество. — Орлов кивнул и вопросительно посмотрел на него, и Александр, спохватившись, махнул рукой, давая понять, что на данный момент аудиенция окончена. Всё оказалось даже проще, чем он мог представить. Отчего он решил, что что-то изменится после Италии?                     Внутри перемешалось слишком много чувств, чтобы Дмитрий мог дать им объяснение. Он устал переживать при виде счастливого соперника, может, с этим было связано полнейшее равнодушие, с которым граф выслушивал признания цесаревича? А может, дело было в том, что тревога за Натали перевешивала всё, и единственная мысль, которой он жил сейчас — лишь бы у неё всё было хорошо. Лишь бы она была счастлива. Конечно же, визит Александра принесёт ей счастье, и если это та жертва, на которую надо пойти, то он с лёгкостью устроит их встречу. Что же сказала принцесса Натали, чем был вызван её нервический припадок? Судя по тому, как доволен цесаревич, с ним Мария подробностями визита не делилась. Или здоровье Натали пошатнулось вовсе не из-за встречи? В любом случае, до вечера он ничего узнать не мог, как не мог и надеяться на то, что Натали разоткровенничается с ним и расскажет, что произошло.       Так и вышло: Натали замкнулась в себе и последующие три дня упрямо отмалчивалась, односложно отвечая на расспросы, слишком задумчивая, чтобы любая попытка расшевелить не оборачивалась крахом. Но больше напугало Дмитрия, когда на известие о скорой встрече с Александром она разразилась слезами, даже не взглянув поначалу на его письмо. Надежда шевельнулась было, расправила крылья, но быстро утихла при виде потухшего взгляда любимой и её полной отрешённости от мира. Благо, что о визите Вилье стало известно при дворе, и в ближайшее время никто не ждал Орловых на приём или бал, хотя приглашения присылали постоянно, с припиской: Если вы будете в добром здравии.       Прошла неделя, прежде чем конь Александра въехал во двор Орловых, а сам цесаревич спешился и небрежно бросил поводья слуге, обратив нетерпеливый взгляд наверх. Показалось, или в одном из окон мелькнуло бледное лицо? Дмитрий, на правах радушного хозяина, провёл высокого гостя в дом и распорядился накрыть в гостиной, одни из дверей которой выходили на крытую галерею, опоясывавшую крыло.       С серого, изжелта больного неба срывалось что-то, отдалённо напоминающее снег. Сухие, колкие крупинки с печальным стуком сыпались в стёкла, а поднявшийся ветер гнул деревья в парке за домом. Натали, укутавшись в шаль цвета опавшей листвы, неспешно шла вдоль ряда высоких окон, сегодня чувствуя себя как никогда усталой и разбитой. О приезде цесаревича ей не доложили, и графиня направлялась к облюбованному месту — диванчику, стоявшему прямо в конце галереи, утопавшему в густой зелени пышных фикусов в кадках. Когда совсем похолодает, их уберут в зимний сад, а сейчас они маслянисто поблескивали листьями, приглашая разделить своё одиночество.       Невесомо вздохнув, Натали опустилась на диван и обратила свой взгляд в окно, глядя, как по стылой земле перекатывается позёмка. Движение в конце коридора поначалу не привлекло внимания — мало ли, кто из слуг решил сократить путь или поинтересоваться, не нужно ли что хозяйке. Но, чем ближе, тем тревожнее становилось на душе. В конце концов игнорировать нежданного посетителя стало совершенно невозможно, и Натали обернулась, резко впиваясь пальцами в обивку — в полумраке тускло блеснули знакомые эполеты. Она открыла рот, дабы произнести хоть слово, но сердце так больно забилось, что даже дышать стало тяжело. Только и оставалось, что наблюдать за тем, как он становится ближе, как блестят его глаза, как на губах расцветает улыбка. Едва найдя в себе силы, Натали поднялась и протянула руки, переплетая их пальцы, ныряя в его объятия, обнимая, дыша им и не в силах надышаться.       Александр тоже молчал, не находя слов. Просто гладил по спине, зарываясь носом в волосы, прикрыв глаза, наслаждаясь каждым мгновением и не забывая о том, что скоро вновь придёт пора расстаться. А Натали зажмурилась так крепко, что перед глазами полыхнуло багряно-красным, стиснула зубы, лишь бы не разрыдаться. Её сердце, её душа, её мир сейчас были здесь, перед ней, обнимая её. И, судя по прерывистому дыханию и тому, как гулко и стремительно колотилось чужое сердце, Александр полностью разделял её чувства.       Наконец он нехотя отодвинул Натали от себя, беря её лицо в ладони, осторожно целуя. И только спустя минуту, оторвавшись от её губ, хрипло прошептал:       — Я слышал новость, что сделала меня счастливейшим из людей.       — Саша, я…       — Не говори ничего. Просто знай, что я рядом, даже если ты меня не видишь. Всегда рядом.       Он снова поцеловал её, и Натали малодушно позволила себе насладиться последними крупицами счастья перед тем, как всё закончится. Она зарывалась в его волосы руками, притягивая к себе, не желая отпускать ни на секунду, целуя так жадно, словно надеялась нацеловаться впрок. Надышаться, набраться счастьем, чтобы потом по крохам доставать из шкатулки воспоминаний и пытаться поймать отголоски прошлого.       — Ты получила мои письма?       Натали сама не поняла, когда они успели сесть на диван, и теперь её голова покоилась на его плече.       — Да, они прекрасны. — Реальность начала напоминать о себе, выдёргивая из сладкой сказки.       — А ты? Ты писала мне?       «Каждый день!» — хотелось крикнуть, но она не могла. Решение, принятое за неё, лишало права говорить правду. Натали медленно выпрямилась и заговорила, глядя прямо перед собой:       — Я должна сказать тебе одну вещь. Не думаю, что тебе будет приятно её услышать, поэтому…       — Ты пугаешь меня. — Александр коснулся её плеча, но Натали сбросила его руку, дёрнулась, поднимаясь.       — Это не твой ребёнок, Саша, — ровно, медленно произнесла она, не сводя глаз с окна. — Я вышла замуж, это ребёнок мужа. Не твой.       Некоторое время за её спиной было тихо, или это кровь шумела в ушах так сильно, что заглушала все звуки? Наконец раздался шорох — Александр поднялся, встал за её спиной и тихо сказал:       — Ты лжёшь. И я догадываюсь, почему. Это из-за Мари? — Его ладони легли на её плечи, разворачивая, заставляя поднять на него мокрое от слёз лицо. — Это она, — вздохнул он. — Наташа, глупая моя, храбрая моя, — он порывисто прижал её к себе, шепча: — Ты правда решила, что я поверю? Что смогу поверить в то, что ты забыла меня так быстро? Что не увижу, как ты выдираешь из себя эти слова, обливаясь кровью?       — Саша, я… — голос почти не слушался Натали, она почти была готова уступить, к тому же, она сделала всё, что от неё просила принцесса. Лгать дальше не имело смысла. И не было сил.       — Почему ты решилась на этот обман? — Александр крепко обнимал её, не давая поднять глаза. И отчего-то говорить так, прижавшись к его груди, слушая заполошный стук сердца, было проще.       — Сколько, ты думаешь, это сможет продолжаться? И сколько боли мы ещё причиним принцессе?       «И графу», — мысленно добавила она про себя.       — Я не знаю, как жить без тебя, как жить рядом с тобой, но без тебя. Но я научусь. Со временем покину Петербург, останусь воспоминанием.       — Ты никогда не останешься лишь воспоминанием, — прошептал Александр дрожащим голосом. — Ты навсегда поселилась в моём сердце, заняла часть его. Навсегда.       — Неужели мы действительно прощаемся? — Натали вдруг встрепенулась, подняла испуганные глаза. Александр грустно улыбнулся и осторожно поцеловал её в лоб.       — Разве мы можем попрощаться навсегда, Натали? — На миг он стал тем цесаревичем, что когда-то был лишь другом в её глазах. Знакомые нотки проскользнули в голосе, обдав холодом и пониманием — это действительно происходит — они расстаются навсегда. Конечно, они будут видеться на приёмах и балах, но никогда больше не смогут держать друг друга в объятиях, стоять, как сейчас, дыша прерывисто, давясь слезами.       — Ты сильнее меня, гораздо сильнее, — заговорил Александр, спустя несколько минут. — Я не могу заставить себя просто разжать руки, чтобы отпустить тебя. А ты готова уйти, лишь бы другим было счастье…       — Я была счастлива более чем достаточно. — Натали вновь подняла на него глаза, улыбнулась. — Ты дал мне столько счастья, что воспоминаний о нём хватит на всю оставшуюся жизнь. Каждое мгновение, проведённое рядом с тобой — такое чистое, яркое счастье… Теперь я знаю, что так действительно бывает. Что такая любовь — настоящая, живая. И я ни о чём не жалею. Но за каждое счастье надо платить.       — Несправедливо, — выдохнул Александр, вновь прижимая её к себе, мягко покачивая в кольце рук. — Я мог бы быть твоим мужем, и сейчас ты носила бы моего первенца. И больше никаких условностей и условий, только ты и я. Мечты… А настоящее — вот оно — мы должны расстаться, потому что так надо. Кому-то, кто придумал эти правила задолго до нашего появления. Надо расстаться невзирая на то, что мы любим друг друга. Что столько уже пережили, а теперь…       — Поцелуй меня, — прошептала Натали, и он тут же исполнил эту просьбу, сначала нежно, ласково, но с каждым движением губ углубляя поцелуй, делая его жарким, жадным.       Они тянулись друг к другу с отчаянием обречённых, понимая и не понимая одновременно, что этот поцелуй — последний. Касались друг друга в последний раз, неистово целуя веки, скулы, вновь возвращаясь к губам, чтобы утонуть в сладости чужих губ, напиться чужим дыханием, отогреться чужим теплом…       Александр прислонился лбом к её лбу, тяжело дыша, не открывая глаза. Зашептал прерывисто:       — Я должен идти… Прямо сейчас, потому что иначе буду умолять тебя изменить своё решение… Невозможно — отпустить тебя…       — Подожди, не уходи. — Натали открыла глаза, провела носом по его носу. — Подожди меня, я сейчас.       Она отступила, выныривая из его объятий, подняла шаль, упавшую на пол, и поспешно скользнула в первую попавшуюся дверь. Александр тяжело вздохнул, заложил руки за спину и подошёл к окну. Мог ли он думать, направляясь сюда одним из самых счастливых людей в стране, что вернётся во дворец с зияющей дырой вместо сердца? Пока было сложно представить, но боль от потери уже расправляла крылья, готовясь захватить душу, едва отзвучит последнее «Прощай».       Натали вернулась, держа в руках письма, перевязанные широкой красной лентой. Протянула, ловя его взгляд.       — Это — мои письма. Если они ещё нужны тебе…       Не давая закончить, Александр бережно взял их и, прежде чем спрятать, поцеловал ленту. Попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась жалкая гримаса. Натали подняла руку, коснулась кончиками пальцев его губ и тут же резко отпрянула, покачала головой.       — Я люблю тебя. Позволю сказать это в последний раз. Я люблю тебя.       — Наташа!.. — выдохнул с мучительным стоном он, делая шаг, обнимая отчаянно. — Люблю тебя, так люблю… Сердце моё, жизнь моя, любимая…       Натали застыла в его руках, подалась было всем телом, и вдруг оттолкнула, громко всхлипнув.       — Уходи. Умоляю тебя, уходи скорее!       Она прижала ладонь ко рту, заглушая рвущееся из груди рыдание, пока его силуэт расплывался в дымке слёз, размазывался в сумеречном полумраке, пока он отступал, не в силах повернуться спиной, не сводя с неё глаз, запоминая такой: настоящей, открытой, разделяющей ту же боль, что сейчас рвала его душу. Наконец звякнули шпоры, сверкнули тускло эполеты, тихо прикрылась дверь — Натали осталась одна. Впиваясь обеими ладонями в губы, она согнулась пополам и медленно опустилась на колени, задыхаясь.