Грех.

      — Будешь моим грехом? — спрашивает Джотто на выдохе, и Джи прекрасно понимает, о чём вопрос.       Они сидят в маленькой каморке, которая пока служит Джотто кабинетом. Полуденный перерыв несколько затянулся, и Джи, расположившись на краю стола, лениво курит какой-то дешёвый табак, остатки его, словно надеясь прикончить кисет раньше, чем им придётся покинуть эту маленькую уютную базу и перебраться, наконец, в ожидающий их полупустой особняк.       Джотто полулежит в кресле, запрокинув голову и глядя сквозь прикрытые ресницы на своего Хранителя. Он выглядит ленивым, расслабленным, но Джи слишком хорошо знает лучшего друга.       Слишком хорошо видит, как непривычно-неподвижны выразительные руки, показательно сложенные на коленях, как весь Джотто — словно сжатая пружина.       Слышит, каким тоном он задаёт вопрос.       Они идут против власти, против закона, против всего мира, потому что делают то, что хотят, то, что считают правильным. Они — новая сила, с которой вскоре придётся считаться.       Их руки уже настолько замараны в крови, настолько пропахли её железным запахом, а ещё — металлом монет и оружия, что говорить о грехах должно казаться смешным. Им не светит индульгенция, да и вряд ли найдётся такая, что сможет отчистить их души. Так что для них ещё один грех?..       Но Джи понимает. И тоже вмиг чувствует напряжение, охватившее его босса.       Его губы приоткрыты, словно в молитве, а взгляд наполнен почитанием, которого не видела ни одна икона, когда он отвечает, хрипло, рвано:        — Буду. — и утягивает своего друга, своего босса, свой любимый грех, в горячий поцелуй. — А ты — моим.       Уплывая несколько долгих – суматошных, наполненных жизнью, и смертью, и Семьёй, и любовью – лет спустя в Японию, Джотто смотрит на удаляющийся берег Италии и грустно улыбается. Он не сомневается, что им ещё предстоит встретиться. В конце концов, грешников вроде них ожидает вполне определённое место в Аду. Но главное — там они тоже будут вместе.