Легенда о Квищине

      Чон Хосок шагает по сияющему кафелю аэропорта Инчон размеренно, в очках от Gucci, в не менее дорогом костюме и в чёрном пальто, в начищенных до блеска туфлях, соответственно.       Чон Хосок на протяжении десяти лет выслушивал жалобы на то, как в Корее скучно без него же самого. Все нечисти соскучились по их с Чонгуком братскому тандему, где они друг друга любят и ненавидят одновременно. Чимин не уставал звать его на протяжении десяти лет обратно. — Это ведь твоя Родина, приезжай, — слышалось на другом конце провода.       Сейчас у него начищенные до блеска туфли, и неспешные шаги его подсвечивает сверкающий кафель. Не совсем понятно, украшает ли его этот английский костюм-тройка, или Чон Хосок украшает этот костюм.       Он поступает как обычно: никого о своих делах не ставит в известность, пока не спросят. О своём приезде не предупреждает, соответственно. Он давно не был в Корее. Около сорока лет, кажется.

***

— Так ты говоришь, не встретил там никого? — мужчина жуёт лист салата, одной рукой убирая с глаз светлые пряди собственных волос. — Чимин, — Хосок сводит брови, — прекрати переворачивать ситуацию. Я жил в Лондоне… — Да-да, — прерывает Пак, — чтобы найти своего убийцу. Тогда поведай мне об этом. — Я всё ещё жив, если ты не заметил. — И ни единой зацепки? — Ни одной, — Чон выпивает вино и ставит опустевший бокал на стойку. — А… Чонгук? Где он сейчас? До сих пор в поисках?       Чимин сосредоточенно льёт оливковое масло на сковороду. — Нет, и уже лет так тридцать. Говорит, что устал. Сейчас вот снова школу оканчивает. И как ему не надоело? — Умнее будет, — расстёгивая пиджак, говорит Хосок. — В любом случае, он должен сегодня зайти ко мне после школы. Кажется, грядёт великое воссоединение братьев Чон! — Чимина потряхивает от смеха.       Хосок осторожно ретируется из кухни под предлогом «рассмотрю картины в доме». — Их рисовал один мой хороший друг! — выкрикивает Чимин из кухни. — Смертный? — Да когда уж! — Пак заливается смехом. — Не думаю, что нам вообще стоит заводить смертных друзей. — Ну, рассказывай. Ёны* едят людей? Новые тенденции? — Так я и не про себя! — тот снова хохочет. — Так я ведь тоже не ем людскую плоть, вроде бы?.. — говорит мужчина, специально наступая на одну и ту же дощечку в полу, которая скрипит ещё со времён его прошлого визита. Такая себе ретроспектива: день был какой-то серый, настроение не очень, с половиной своих друзей переругался. — Кумихо**, например! — Ты про свою подругу? Как её там?.. — Хосок медленно поднимается по лестнице на второй этаж, опираясь на перила, как старик. — Наён? — Чон не видит, но догадывается, что Чимин, разыскивая в ящиках кухонного гарнитура молотый чёрный перец, виляет бёдрами под музыку, что слышит только он (она только лишь в его голове). — Точно. Она ведь не полностью ест человека, а только сердце или печень мужчины. — Ну, наша девятихвостая уже давно не ест никого, — звучит как-то даже бодро. — Вообще к мужчинам последние лет так двадцать отношения никакого не имеет. — А чего так? Перешла на вегетарианство? — Хосок ухмыляется. — Если бы, — Чимин продолжает колдовать у плиты. — Она подружку завела, — он моментально поворачивает голову назад, чтобы увидеть живую реакцию Хосока. — Ого, — расширяя глаза, выдаёт мужчина. — Я тоже сначала был в лёгком шоке, — уголки губ его дёргаются вверх, — но у них там история любви какая-то необыкновенная, так что… да. Как-то так, — Ён пожимает плечами. — Надо нам как-нибудь собраться всем вместе, как тогда, помнишь? Сорок лет назад. — Конечно, конечно надо, — поддакивает Хосок.       Мужчина уходит вглубь особняка, чтобы продолжить рассматривать картины. — Это авангард? — Чон притрагивается к старой раме, но рука дёргается, когда на весь дом раздаётся звонок в дверь. — Кто это?       Входная дверь открывается со скрипом, и по особняку разливается невнятный галдёж нескольких человек и его младшего брата. Признаться честно, Хосок скучал: не прямо так, чтобы уж и жить было невозможно, но тоска какая-никакая имела место быть, присутствовала, так сказать (вслух он об этом скажет навряд ли). — Хосок, спускайся! Гуки пришёл! — пищит Чимин.       Мужчина не отвечает и не торопясь спускается по лестнице вниз. Пак вдруг преграждает ему путь, когда Хосок уже ловит на себе взгляд брата: Ён кладёт свою маленькую ладонь на его шею, придвигая ближе к себе, шепчет: — Будь осторожен, — щекотно, но Хосок не смеётся. Он ведь серьёзный мужчина, как-никак, — тот малыш — смертный, — произносит Чимин, указывая подбородком в сторону парней, стоящих около младшего Чона.       Хосок слабо кивает другу, не совсем понимая сложившуюся ситуацию, и сразу переводит свой взгляд на младшего брата.       Друзья Гука кланяются, приветствуя старших. — Надо же! Чон Хосок собственной персоной! — Гук медленно подходит к брату и расставляет руки для объятий.       Они крепко друг друга обнимают, а старший сразу же улавливает нотки соджу в чужом запахе. — Ты пил? — Я тоже рад тебя видеть, братец, — вздыхая, произносит Чонгук. — Понятное дело, сорок лет ведь не виделись… — Хосок это произносит громче, чем следовало. О, кажется, и вовсе не следовало.       Хозяин дома появляется из ниоткуда, влезая в диалог братьев. — Ага, такое чувство, будто лет сорок прошло с последней встречи! — он натянуто смеётся и щипает Хосока за руку, стоя за его спиной. — Ага! — а Чонгук настолько актёр, что его смех кажется правдоподобным даже ему самому. — Ребята, пойдёмте на кухню. Поможете мне с закусками.       Чимин тянет за руку двух парней, которые пришли с Чонгуком, оставляя Чонов наедине. — Мы братья уже пятьсот лет как, а ты меня до сих пор ни во что не ставишь. Почему с тобой невозможно было связаться? Почему не предупредил, что приедешь? — Чонгук импульсивен до сих пор. Хосок начинает подозревать, что нихрена это не о переходном возрасте, который мог затянуться на пару сотен лет, это, вроде, часть характера его брата. — А что? Ты бы надраил полы во всё доме и нарисовал плакат «welcome home»? — они плюхаются в кресла напротив друг друга.       Чонгук хочет набить хёну морду, наорать или хоть что-нибудь выкинуть этакое, потому что он зол. Младший Чон безумно зол на своего брата, который сначала заменял ему родителей, а потом бесследно исчез: сумел растаять, как солнечный свет перед тем, как послышится треск грома, чтобы потом полил дождь. Чонгуку порой не хватало простого совета брата, его поддержки — той, что действенная и утешает больше любой другой. Но эти двое определённо похожи: младший тоже вслух не станет распыляться о подобном. С виду он и не обижается вовсе.       Хосок берёт в руки бутылку красного вина, бесшумно открывает её и разливает алкоголь по бокалам. — А тебя уже не уносит после двух бокалов? — ухмыляется Чонгук, глядя на своего брата. Он тоже соскучился. — Обо мне не беспокойся, — старший пускает бокал с вином по стеклянной поверхности стола, тот скользит, но попадает прямо в руку младшего.       Потом поднимает бокал с «будем» и делает глоток. — Так, сколько по их мнению тебе лет? — спрашивает Хосок. — Тот красавчик, Ким Тэхён — Имуги****, так что всё в порядке. Он знает, кто все мы, можем не прятаться. А вот другой думает, будто мне… Чёрт, не помню, восемнадцать или девятнадцать… Сколько там лет сейчас детишкам в выпускном классе старшей школы? Короче, думает, что я его ровесник. Они оба мои одноклассники. — Понятно, — он не сводит взгляда с младшего брата. — И в который раз ты оканчиваешь школу? — Тссс, давай потише, — Чонгук приставляет палец к своим губам. — Я не хочу гипнотизировать бедного малого из-за того, что он услышал что-то по чужой неосторожности. Тем более, я не так хорош в стирании памяти. — До сих пор? — усмехается старший. — Да, — Гук делает последний глоток. — На днях появилась острая необходимость стереть один день из памяти одной особы, а в итоге я стёр лет так десять жизни бедняжки. — Ты неисправимый паршивец… — оба начинают заливисто смеяться.       Трое заходят в комнату с едой, и братья вынужденно успокаиваются, периодически поглядывая друг на друга и посмеиваясь. — Так это правда твой брат? — тихо спрашивает бледнокожий парень у своего друга. — Вы ни капли не похожи. — Ах, Тэхён-а, понимаешь, он похож на мать, а я на отца… — выдаёт Хосок. — Ким Тэхён — это я, — парень, сидящий едва ли не на Чонгуке, поднимает руку. — А, — единственное, что в силах выдавить из себя Хосок.       Парень, который не оказался тем самым «красавчиком», поднял голову на Хосока, но тот не смог даже разглядеть чужие глаза — длинная чёлка закрыла весь вид. — Забавно вышло, — Чимину, чёрт бы его побрал, всё кажется забавным, — но давайте уже кушать. — Да, — отзываются все хором.       В доме стоит гробовая тишина, если не брать в счёт стук палочек о тарелки. И Тэхён решает нарушить неловкость. — Получается, вы мне хён-ним? Сколько же вам лет?       Чимин окидывает его взглядом «чтотыделаешьтутжепосторонний». Хосок мнётся и решает перевести тему. — Так вы, ребятки, учитесь в одном классе? — Так и есть, — отвечает Тэхён, действительно забывая о своём вопросе. Дело даже не в качестве его памяти, дело в его концентрации внимания. Надуть этого парнишку было бы легче некуда, не будь он Имуги. — Не болтай, лучше открой ротик, малыш, — обращается Гук к Киму, пытаясь накормить.       Глаза Хосока буквально ползут на лоб. И младший непременно замечает смену выражения лица своего брата. — Чимин-хён, ты ему не рассказал? — интересуется Чонгук. — О чём? — шокировано спрашивает старший Чон. — О, божечки! Я совсем забыл! Хён, твой братишка и Тэхён-и встречаются! Забавно, не так ли? — тараторит Пак, улыбаясь, и от этого его глаза сужаются до момента, когда их становится не видно. — И что в этом забавного? — не довольствуется Чон Чонгук. — И как давно? — в отличие от Чимина, глаза Хосока в размерах не уменьшились ни на долю процента. — Полтора года, — в унисон отвечают голубки, продолжая кормить друг друга. — И почему я узнаю о таких вещах в самую последнюю очередь?..       Хосок берёт в руку почти наполовину полную бутылку вина и выпивает алкоголь залпом в относительной тишине. — Ты не говорил, что ты гей, — с грохотом поставив пустую бутылку на стол, невнятно проговаривает старший брат. — Мы не поддерживали связь… очень долго, мы не общались очень долго, хён! — взъедается младший, пытаясь заставить мужчину почувствовать вину.       Хосок не переваривает действительность, пару секунд держит голову ровно, смотря в одну точку. — Чимин-хён, пойдём отведём его в комнату. Он уже напился, — говорит Чонгук и встаёт с дивана, гладя по щеке своего парня, как бы обещая вернуться скоро.       Мужчины подхватывают своего хёна под руки и направляются на второй этаж.       Юнги внимательно провожает взглядом троицу и усмехается, находя ситуацию по-глупому смешной. Он переворачивает палочками креветку в своей тарелке и не решается съесть её — еда Чимин-хёна часто не такая вкусная, какой кажется.       Ён и младший Квищин спускаются через несколько минут. И Пак, будучи добрым, заботливым и вообще замечательным драконом, решает поинтересоваться о состоянии младшего, что заставил поволноваться о себе буквально полчаса назад, когда вдруг потерял равновесие и едва устоял на своих двоих, стоило ему только подойти к порогу особняка. — Ах да, Юнги-я, ты в порядке? Голова больше не кружится? Дать таблетку? — Всё хорошо, не беспокойся, хён. Это всего лишь последствия того, что я всю неделю плохо сплю, — Юнги не претендует на самую правдивую отмазку, но у парня действительно беспокойный сон в последнюю неделю. Ему снится один и тот же кошмар: будто он гуляет по красивейшему маковому полю, через некоторое время маки начинают темнеть, становясь алыми, и в конце Юнги теряет под ногами почву, как раз тогда маковое поле и превращается в кровавый океан, в котором юноша захлёбывается.       Чимин на такой ответ кивает головой, переключая своё внимание на влюблённых голубков.