***
Тэхён накручивает прядь волос, чёрную, как смоль, на палец. Смотрит на него и не может оторвать глаз — Чонгук ужасно красив, до боли где-то внутри, честно говоря. Так они иногда проводят время вместе, когда хочется тишины, когда силы иссякают, возможность любоваться друг другом от чего-то греет. Так могут пройти и часы, и дни. И ах, этот Чимин, ворвавшийся в комнату без разрешения (то, было не совсем так: как он стучался влюбленные не услышали). — Я всё понимаю, конечно. Но заканчивайте побыстрее тут, Юнги пришёл. Они лениво обсуждают причину, по которой друг заявился к ним в такую рань, ведь по обыкновению именно они заходили за смертным перед школой. — Какое-то нехорошее у меня предчувствие. — Из-за того, что Мин зашёл за нами перед учёбой? Это смешно, — говорит Имуги, не скрывая улыбки. Они перекидываются подушками и поочерёдно выходят босые из комнаты.***
— Доброе утро, хён, — солнечно улыбнувшись, приветствует сонного Хосока Юнги. Тот не отвечает, пока графин с водой в его руках не пустеет. — И тебе, — икает, — доброе утро. Хосок даже не припомнит, чтобы имя этого паренька хоть кто-нибудь упоминал вчерашним вечером. И лица он его не разглядел. «Ким Тэхён? Нет, это вроде тот, который с Чонгуком». Мужчина лениво перебирает ногами в сторону окна, чтобы открыть его на проветривание, но его тут же сбивает держащаяся за руки парочка. «Неужели так необходимо держаться за руки даже в стенах собственного дома? Так боятся заблудиться в трёх соснах?» — думает Хосок, глядя на влюблённых. — Почему ты пришёл так рано? — едва ли обеспокоенно спрашивает Чонгук. Приветственно с Юнги обнимается Тэхён, а после и младший Чон. — Что-то случилось? — Ничего не случилось. Просто решил зайти сегодня за вами, — улыбается Юнги. — Пока вы собираетесь, я буду ждать тут. Чимин-хён предложил помочь ему с завтраком, так что я при деле. — Ну… хорошо, — одобрительно кивает в ответ Чонгук. Хосок наблюдает за этим спектаклем и делает вывод, что никто в этом доме взаправду не обеспокоен тем, что могло случиться у паренька. Его в эту игру не принимают, только водят за нос и поддерживают иллюзию о том, как прекрасно быть человеком, ну или просто живым. Обманутый смертный полагает, что «люди» этого дома в полной мере своей являются его друзьями. Обманутый и непринятый. Хосок это замечает, но вслух не говорит: берёт из холодильника две бутылки с водой и оставляет юношу в молчаливом одиночестве в кухне особняка, чувствуя прожигающий взгляд в спину. Не жалеет он этого паренька. Кому, как не ему, знать о том, что путь у каждого свой? Абсолютно каждый получает то, чего заслуживает. А чем, кто и чего там заслуживает — это уже личное дело каждого.***
— Хён, — пережёвывая завтрак и глядя на старшего Квищина, невнятно произносит Чимин. — Тебе всё-равно никуда не нужно сейчас идти, может, тогда подвезёшь ребятишек? Я дам свою машину. — Оу, не утруждайся, Хосок-хён. Мы и сами доедем на автобусе, — говорит Тэхён. — А вдруг мы опоздаем? Нам влетит, — Юнги произносит почти шёпотом. Хосока это раздражает, но не так сильно, как бесит поведение чересчур активного Тэхёна. Хочется сделать смертному замечание хоть единожды, типа, «не мямли». В итоге на старшего Квищина давят, а он и соглашается подвезти младших: Тэхён сразу же начинает ликовать по поводу того, какое впечатление они все произведут, когда приедут на жутко дорогой и модной машине хёна, которую в их школе ещё не видели. — Юнги сам сделал кимпаб, вон тот, с тунцом, — говорит Чимин и по-отечески улыбается, глядя на смертного. — Обязательно пробуйте, он старался. Пока Имуги в штуку нахваливает Юнги, называя трудолюбивым цыплёнком, Ён интересуется у Хосока, не болит ли у того голова после выпитого алкоголя вчерашним вечером. Квищин в ответ на это лишь отмахивается, продолжая пить воду. Старший Чон думает, что имя у смертного очевидно старомодное, но значение неплохое: «хорошая жизнь, прожитая в правильном направлении». Он наконец рассматривает лицо напротив и делает вывод, что имя его владельцу определённо подходит.***
Когда до школьной парковки остаётся около тридцати метров, Хосок резко дёргается — запах трупа очень знаком ему, и сейчас он пробивает нос. Через пару мгновений поворачивается младший, мысленно спрашивая: «Тоже чувствуешь, да?». Тот кивает в ответ. Квищины выходят из машины первыми и сразу же делают глубокий вдох. — О, да, — подтверждает Чонгук догадки, — кто-то умер в радиусе километров так тридцати. А ещё пахнет Кумихо, — недолгая пауза. — Плевать на неё, хочешь поискать дух? Хосок отрицательно мотает головой и случайно ловит на себе взгляд идущей прямо в их сторону Наён. Чуйка младшего брата не подвела. Кумихо уверенно вышагивает с девушкой под руку. — Кто это рядом с ней? — спрашивает Хосок, разглядывая длинные ноги девушки, что хотя и сильно изменилась за последние сорок лет, однако сохранила при этом свою притягательную харизму. Так изменилась или просто повзрослела? — Это её вторая половинка, — слащаво щебечет Имуги, умиляясь девушками. И сразу же тянет руки к своему Квищину, обнимая за талию. — Я только что прочитал её мысли, и сейчас она мечтает о том, как оттрапезничает твоей печёнкой или твоим сладеньким сердечком. — Чонгук-а… — чуть дрожащим голосом: и это всегда веселит младшего Чона. — Ты же шутишь, да? — Вы такие шумные… — шипит старший Чон, окидывая взглядом машину, в которой смертный спит, прижавшись головой к окну. — Просто прочитай её мысли прямо сейчас, хён. Она правда хочет меня, ну… того? — Тэхён, — вскидывая подбородок, недовольно отвечает Хосок, — ты в курсе, что Кумихо ест только человеческие органы? — Это да… Но она уже целых двадцать лет воздерживается. Ну, не ест ничего «такого». Ты понимаешь, о чём я? Ким делает шаг влево, чтобы встать ближе и прошептать старшему на ухо: «Мне порой кажется, что она готова любого прохожего растерзать от такой диеты». — Какие люди, — говоря это, Кумихо выгибает бровь, а после с теплотой обнимает старого знакомого. — Я тоже рад тебя видеть, Наён. Трое парней быстро подтягиваются, а девушка, держащая Кумихо за руку, машет им рукой. — Моя девушка и одноклассница твоих, как бы помягче… придурков? Ю Чонён, — брюнетка с короткой стрижкой выглядывает из-за спины Наён. Хосок поворачивает голову назад и видит, как его брат пытается скинуть со спины Имуги, тогда как второй вцепился мёртвой хваткой. Старшего Квищина не на шутку раздражает их развязность. А в следующий миг он уже со скривившейся улыбкой наблюдает, как девушки обнимаются. В конце Наён кротко, но нежно целует спутницу в нос, долго не отпуская её руки, когда та пытается уйти. Хосок терпеть не может проявление чувств на виду у всех, но отчего-то проглатывает своё возмущение. — Увидимся ещё? Скоро ведь у Ёна день рождения, мы с Чонён обязательно придём, там и поболтаем от души, — хихикает девушка и так по-дружески касается чужого плеча, прежде чем уезжает со школьной парковки на собственном, сверкающем на утреннем солнце, мотоцикле. Квищин не успевает даже попрощаться, да и это неважно. Старшеклассников становится всё больше, и до начала занятий остаётся всё меньше времени. Чонгук и Тэхён вроде как ушли пару минут назад, а дружочка взять забыли — видимо, по обыкновению увлеклись обществом друг друга. И поэтому Квищин становится обязанным разбудить смертного, чтобы тот не опоздал на занятия. Он подходит к машине с той стороны, где сидит юноша, сам садится на край капота и прислоняется виском к лобовому стеклу, через пару секунд поворачивает голову, чтобы взглянуть на смертного, однако тот оказывается смотрящим раньше. От того-то и припекало голову, думается Хосоку. Каждый взгляд, принадлежащий этому человеку и обращённый к нему, ощущается, как если бы к Чону прикладывали раскалённый металл. Вдруг. Отчасти старшему даже неловко от того, что они этими своими взглядами пересеклись.***
Юнги вводит ключ-пароль от квартиры и без особого желания проходит внутрь, едва не забыв закрыть за собой дверь. Родителей нет дома, да и не будет ближайшие пару дней, следовательно, еду парень должен приготовить (= заказать) себе сам. Мин плюхается на диван в гостиной и лежит так пару минут в раздумьях, прожигая потолок взглядом. Остаться дома и заказать еды или позвонить Чонгуку и Тэхёну и напроситься к ним на очередную ночёвку? Честно, ему не особо комфортно просить о ночёвке у парочки, ведь дом принадлежит дяде и по совместительству лучшему другу Кима — Чимину, но никак не самим одноклассникам. И, наверное, Чимина эти ночёвки уже изрядно замучили. Но проходит час, и Юнги уже стоит перед воротами особняка в пижаме и с пакетом разной (ничуть не полезной) еды. Дверь гостю открывает, конечно же, хозяин. — Приветик, малыш! — они притягиваются друг к другу, как магниты, чтобы обняться. Может быть, из-за того, как Пак пахнет (обычно ванилью и выпечкой), а может, потому, что он очень тёплый человек и душой, и сердцем. К нему всегда хочется приклеиться, чтобы обниматься часами, говорить по душам и всё такое. Он заставляет доверять ему только лишь своим видом. — Привет, — отвечает Мин. Все в доме успели подготовиться к приходу смертного, потому как засветиться перед ним никому не хотелось. Тут вот поправка, не совсем «никому» — Ён, скорее, желал обратного. Чимин не уставал повторять, что Юнги, может, и испугается сначала, но ситуацию поймёт обязательно. — Он у нас мальчик умный, — добавлял Пак. В таких ситуациях Чонгук и Тэхён старались отбить у Ёна всякое желание посвящать смертного в их секрет. Отчаянно? «Мы прячемся ведь не из вредности», «Это всё меры предосторожности» и «Людям доверять — себе дороже».***
— Что опять случилось? — Тэхён догадывается по нахмуренным бровям. — Ничего, просто… Дома одиноко как-то. Предки на семинар уехали, — Тэхён слушает смертного вроде как внимательно, ощущая в воздухе вселенскую тоску, что тот притащил с собой в эту обитель, — а я эту гробовую тишину не переношу вообще, — отвечает Юнги и встаёт с кровати, а к мороженому, что Ким протянул едва не на пороге дома — ещё даже не притронулся: ставит ведёрко на тумбочку. Имуги переворачивается на живот, а ноги закидывает на плечи сидящего на полу Чонгука, который не без усилий старается сосредоточиться на сюжете манги, что купил на днях. Квищин сначала гладит чужие лодыжки, там же оставляет одну руку, а свободной перелистывает страницу. И всё это молча. И всё на глазах у Юнги, который только что лепетал об одиночестве, слова которого, похоже, всерьёз не восприняли. И всё бы ладно, Мин не глупый, он понимает. Даже, к примеру, то, что Тэхён и Чонгук — свободные люди, живущие в свободной стране, с правами, явно не ограничивающими их действия (хотя бы только законные), в стенах их собственного дома. А если ещё и принимать во внимание тот факт, что для этих двух тактильность — это то, без чего нельзя совсем никак… Смертный любит своих друзей, однако это не мешает ему питать белую зависть к их постоянной нежности, к тому, что они друг у друга есть. Он бы тоже хотел себе кого-нибудь, кто мог бы греть и оберегать, или может даже любить. Ну это, если повезёт. Повезёт, если хоть кто-то откликнется на зов его сердца. Не бывало ведь в истории этой Вселенной такого, чтобы хоть один человек всю свою жизнь, имея свободу, провёл в одиночестве. По крайней мере, никто от этого не умирал?.. Юноше грустно, когда мысли его тянут в эту степь. Он боится стать первым, боится умереть от этого. Бред. И почему это заставляет его грустить? — Курить хочу, пойдёшь со мной? — в итоге, Юнги на свои переживания безрадостно забивает. Тэхён кивает. И шлёпает смертного по руке, когда тот касается дверной ручки когда-то пустовавшей комнаты, на балконе которой Мин обычно и курил, в дни, когда заглядывал в особняк чаще, чем в собственный дом. — Если хён узнает, что мы заходили в его комнату, и ты курил на его балконе, он тебя убьёт. — А-а, Хосок-хён. И когда он вернётся? — Я не знаю, но я уже что-то передумал курить. Чимин и так достаёт допросами, типа, почему пахнет сигаретами в доме, когда ты приходишь ночевать, — на самом деле, Тэхён придумал это мгновениями ранее, опасаясь на деле лишь недовольства старшего Чона на этот счёт. В эту же секунду Пак просит Имуги спуститься вниз и помочь ему с ужином. Потому Юнги и приходится идти курить самому. Отчего-то слова друга забываются, словно и не были сказаны: юноша проходит в комнату Чона. Чемодан, уже распакованный, стоит у шкафа, кровать аккуратно заправлена, а на полках красуются две рамки с фотографиями: на фото в деревянной рамке он и Чонгук обнимаются, стоя у Пизанской башни, а следом фотография, где Чонгук и Чимин где-то в Европе уж точно, и одежда у них какая-то странная, в стиле годов двадцатых прошлого века, да и у людей на фоне такая же. Фотографии жёлтые, можно подумать, что старые, но Юнги-то и не сомневается: это всё фильтры, наложенные на сами фото. По его мнению. — Так сильно любит своего брата, — бормочет Юнги себе под нос, а сам думает о том, по какой такой причине Чонгук не распылялся хотя бы о своих путешествиях заграницу, не говоря уже о костюмированных фотосессиях в тех местах. У юноши нет желания рыться в вещах старшего Чона, поэтому, не долго думая, заходит на балкон и закрывает за собой дверь. Юнги по старой схеме сначала открывает окно, а потом поджигает сигарету, медленно выдыхая дым. Размышляет о том, что вид отсюда чудесный: не видно многоэтажек и труб заводов. Затягивается ещё и ещё, сравнивая жизнь в городе и за его пределами. Парню очень не хочется одиночества, но оно постоянно рядом, прилипло, как банный лист. Юнги отчаянно старается верить в то, что это подростковое и скоро всё наладится, но, если так подумать, само его рождение не было чем-то долгожданным или хотя бы запланированным. Что делать с надеждами на то, что эти переживания пустые? Сигарета вываливается на улицу, когда шторы открываются и свет падает прямо на Юнги, стоит ему развернуться всем корпусом. Полуголый брат Чонгука открывает балкон, возмутительно глядя на нарушителя его собственного покоя. — Ты вроде бы несовершеннолетний, — напоминает Квищин. — Прости, я, — Юнги правда, действительно, очень сильно старается оторвать взгляд от оголённого торса Чона, даже моргает чаще, стараясь смотреть вниз, но получается неважно. И старший немедленно прикрывает тело руками, когда замечает взгляд Мина. — Я, п-пойду лучше… — едва слышно бормочет смертный и пытается протиснуться в дверной проём, который Хосок загородил. — Айщ, ладно уже, — честно признаться, Чон бесится, но не без причины — его личные границы наглым образом пытаются продавить. Кого такое, спрашивается, будет устраивать? — Вместе покурим, раз уж так случилось. И младший в ответ может только кивнуть. Он по непонятной причине начинает чувствовать себя скованно и ещё то, как его щёки становятся пунцовыми, благо на дворе уже сумерки. Он не успел ещё никому рассказать, но вчера, в день их первой встречи, фактически, Мина с утра преследовало ощущение того, что что-нибудь должно случиться. Он ходил понурый и определённо не был в порядке: бросало то в жар, то в холод, тошнило и кружилась голова, живот сводило, и вообще он будто не от мира сего был до того самого момента, пока вечером не довелось познакомиться со старшим Чоном. И то ощущение ватных ног, когда они встретились взглядами, Юнги чуть не упал — до того голова закружилась. — Почему курить начал? — Потому что… — Юнги задумывается. — Я так стресс снимаю. — А-а, да. У вас, мелких, одна отмазка на все времена — стресс. Смертный хочет ругнуться, но не решается. Но всё же думает о том, что Чон совершенно ничего не знает, так какое право он имеет осуждать Мина за курение? Как бы там ни было, это задевает самолюбие смертного. — Сколько тебе лет, хён? — младший решает сменить тему. Вопрос был задан неуверенно и слишком тихо (весьма трусливо). Однако встречный вопрос не заставляет себя ждать. — А сколько мне дашь? — Ну, не больше тридцати, это точно, — Мин стряхивает пепел в окно, слыша чужое хмыканье. Похоже, скорее, на насмешку. — Ну, значит, мне не больше тридцати. Юнги ответа совершенно не понимает, но переспрашивать не решается, дабы не выглядеть глупо. Хотя сам он подозревает, что подобные мысли успели закрасться в голову старшего. — Ты так медленно куришь, — говорит Чон. — Это ведь вторая, я обычно по одной курю. — Вторая уже не идёт? — Точно, не идёт, — поддакивает Юнги.