Наломай дров

На столе стояла огромная глиняная чашка с репой. Просто вареная репа и ничего больше. Илэя передернуло от одного запаха. И вкус этот он с детства ненавидел, но выбора не было. В стакане — слабый отвар шиповника. Элви сидела напротив. — Чего не ешь? Ешь! — и сама взяла репку из чашки, неаккуратно откусила, набив рот. Илэй помнил, какая Элви была красивая еще лет пять назад. За ней все деревенские парни ухлестывали. А теперь… ровесница, вроде, но выглядит утомленной и какой-то старой. Располнела невообразимо, жирная кожа покрылась прыщами, а волосы казались засаленными до невозможности. Когда-то милые черты лица расплылись, от солнечной улыбки не осталось и следа. Руки огрубели, взгляд тоже. Вроде и трезвый был, когда женился. Назло Бранту, который умчался навстречу воинской славе. А что еще оставалось делать? Тот, наверное, уже и позабыл, что у него в детстве был друг, а в юности — любовник. Илэй повернул голову направо, за столом сидел мальчик. Повернул голову налево — за столом сидела девочка. Года по три им, не больше. — Папа! Можно мы пойдем на речку купаться? — Илэй даже не сразу понял, что обращаются к нему. — Нет! — рявкнула Элви. — Кто будет посуду мыть? А хлев чистить? Нам некогда за вами смотреть! Ешьте быстро. Дети вырастут и тоже будут ненавидеть репу. Илэй оглядел тесный дом, очень похожий на дом его родителей. Такие же мазанные глиной серые стены, такой же затертый пол, в том же углу кровать. Вокруг такие же убогие домишки и сараи, за которыми бескрайняя жаркая степь, куда не бреди — все почти одинаково. И от всего веет безнадегой, от которой хочется выть в голос. Не вылезти, не выбраться из этой серости. Только и оставалось, что пытаться сделать жизнь своих детей лучше, чем твою. У Илэя получалось. У них был хотя бы нормальный отец, а не вечно пьяное чудовище, от которого можно было получить в любой момент и за любой проступок. Не то сказал, не так посмотрел, не так дышишь… Трезвый, впрочем, был не сильно лучше. Но от всепоглощающей нищеты спасения не было. Есть хотелось, между голодом и репой приходилось выбирать репу. Илэй встал из-за стола, поблагодарил Элви. Любить не получалось, но хоть с теплотой Илэй пытался к ней относиться. Надо было как-то и дальше жить вместе, если не как любящие супруги, так хоть как хорошие соседи. Большего не получалось. Элви тоже мучилась от всего того, что не высказать словами. И подружкам не нажалуешься: муж не бьет, не пьет, по бабам не ходит, работящий. Скажут: «Что за дурь вообще? Роди еще детей и заведи корову, чтоб некогда было обо всяких глупостях думать!». Илэй пробовал жаловаться жрецу в храме, но боги передали, что эти проблемы надуманы и надо принести пожертвование храму, чтобы очистить свою душу от этой отравы. Если посмотреть со стороны: идеальная семья. Если посмотреть со стороны — живут хорошо, в достатке. Если посмотреть со стороны остального мира — повеситься захочется. Илэй жалел, что зачем-то посмотрел в этот «остальной мир», пусть и одним глазком. Не заглянул бы, не знал, не с чем было бы сравнивать. А теперь тот мир за пределами манил и не давал спокойно жить. Хоть в войско Цепных Псов убегай от этого всего. Но… плохой вариант, если судить по тому, что рассказывал отец о своей службе. И по тому, каким он вернулся. Хотя… его собственные демоны были пострашнее тех, которые захватывали тела воинов лучшей армии короля-колдуна. Отец умер недавно, наконец-то. Не надо детям видеть такого дедушку. Не надо детям и рассказывать матери о том, что они все-таки едут на реку. — Воды привези! В огороде все горит! — сокрушалась Элви. — И корову напоить надо. Илэй подозвал детей, заговорщически поглядел на них, приложил палец к губам, и они все поняли. Помощники пока никудышные, но честно тащили отцу конскую упряжь. Илэй привел Пчелку, едва оторвав ее от жухлой травы. Лошадь была вся потная, Илэй не лучше, зной изнурял, солнце жарило беспощадно. Он запрягал смирную низкорослую лошадку, стараясь не думать о том, что в юности знал других коней. Больших, сильных, диких, только что выловленных в степях. Когда-то совсем еще недавно он сам объезжал их и скакал к горизонту, отводя душу. А теперь… А теперь следовало радоваться и благодарить богов, что лошадь вообще есть. Пчелка была смирной, не прожорливой и регулярно рожала. Без огонька, но Илэю все чаще казалось, что он уже и сам без огонька, гореть нечему. Дети уже отвязали Чуму и теперь радостно висели на ней, правильно, пусть тоже идет к речке попить. Здоровенный северный волкодав страдал от жары, кажется, больше всех. Илэй купил ее задешево на рынке, хоть Элви и возмущалась. «Куда нам такую громадину?» Но дети так полюбили эту собаку, что вскоре она перестала капать на мозг своим «перепродай, перепродай». Но порой казалось, что жрет Чума больше всех остальных. Оглядываясь на жену, Илэй посадил детей на телегу, пока та не видит. Пчелка по такой жаре брела медленно, благо, тут было недалеко, не успеешь расплавиться по пути. Только детям жара была нипочем, они болтали, перебивая друг друга, пока не подрались. Илэю пришлось рассадить их по разные стороны от себя. Но про обиженное молчание малыши тут же забыли, едва увидев воду. Бросились в реку прямо в одежде, Илэй только успел крикнуть им «куда?». Чума ломанулась с ними и плюхнулась на пузо на мелководье. Вода в реке чистая и прозрачная, видно каждую песчинку на дне и проплывающих мелких рыбок. Но Илэю не до того. Он распряг лошадь и привязал ее к коряге на берегу, отпуская попить. Потом настала бесконечная очередь бочек-кувшинов-ведер. Все, куда хоть как-то можно было налить воду, шло в ход, такой засухи Илэй не помнил и надеялся, что не повторится. Он уже ненавидел это бесконечное таскание воды для огорода. Хотелось бы набрать в колодце, но всей деревней договорились, что будут брать оттуда только для питья. Как бы вообще не пересох. Эта мысль крутилась в сознании последние несколько дней. Назойливая, как муха. Даже в реке вода казалась слишком теплой. Надо было вернуться домой и переодеть детей, кажется, в мокрой одежде станет еще более невыносимо. Еще не хватало, чтобы и они раскапризничались. Элви будет ругаться. И действительно. — Опять послушал меня и сделал по-своему, — она сжала губы, глядя на возвращение пока еще счастливых, мокрых и грязных детей. — Прости, они искупались раньше, чем я заметил, — развел руками Илэй. — Прости, они утонули раньше, чем я заметил, — передразнила Элви. — Не успеваешь следить, так не бери их с собой! Сколько раз говорила. — Там не утонешь даже если захочешь, — угрюмо выдохнул Илэй. — Притащи воду куда-нибудь сюда, я их пока переодену… — угрюмо выдохнула Элви и увела за собой вмиг притихших малышей. Маму они уважали и слушались, а за папой просто ходили хвостиками. Илэй чувствовал вину за то, что опять доставил ей лишних проблем. И опять остался «хорошим» на фоне злой и строгой мамы. А ее просто достало все. В край. И это написано на лице круглосуточно и круглогодично. А чем помочь? А кто б его знал? Илэй почистил сарай у свиней и кур, на этот раз внимательно глядя, чтоб дети не испачкались, потом привез еще воды для огорода. И еще. — Ничего, — говорил он сам себе, стоя на крыльце и растирая затекшую поясницу, — завтра ты будешь заниматься тем же самым. И послезавтра. И послепослезавтра. Потом наступит осень, урожай и дожди. Заготовки, дрова… А потом зима. И ты будешь ненавидеть слякоть и страдать от скуки. И так день за днем, год за годом. Но не вешаться же от того, что ты сам сложнее мира вокруг и хочешь чего-то необъяснимо другого. Вот чего не хватает? Вот другие же живут, находя простые радости в чем-то кроме улыбок собственных детей. Хотя и за это стоило быть благодарным богам. И за то, что жара потихоньку спадала. Солнце стекло за горизонт и на мир опустилась живительная… не прохлада. Стало просто терпимо жарко. И пора было спать. — Вот бы у вас был волшебный факел, который никогда не гаснет и ничего не поджигает, — лепетал сын. — Вы бы ночью по огороду ходили, а днем спали. Вот зачем по больному-то? — Вот придумай сказку про волшебный факел и расскажи сестре, — предложил Илэй, с ужасом ожидая того времени, когда это перестанет работать. Он разделся, погасил единственную свечу и лег в постель. Крутился, вертелся, от Элви шел неприятный жар. Хоть на пол сползай. Но под детский лепет он и сам задремал. А потом его бесцеремонно растолкали. — Не надо опять прикидываться бревном, дети уснули… — шепнула Элви на ухо и переместила его руку на свою отвисшую грудь. Нагая, она выглядела еще хуже. В этот момент Илэй открыл глаза и вскочил на кровати. Он огляделся: вид домика в Мирме почему-то успокаивал. В этой жизни он умел колдовать, больше не надо было чистить никаких сараев. И никакого огорода! Никогда. Первые лучи солнца пробивались сквозь ставни, Бакус с Мейди спокойно спали, почему-то в одной кровати. А то был всего лишь сон, очередной кошмар. Но почему-то тонуть, сгорать живьем или попасть в лапы монстру со щупальцами было куда приятнее.