Миф о девятом вале

      — Не пил бы ты, — легко, надменно упрекнула Нарцисса супруга вместо того, чтобы принять шоколад и начать изливать миссис Поттер душу. — Кто тебя в этот раз будет вытаскивать?       Острый ненавидящий взгляд был ей ответом. Малфой показательно осушил бокал и вопросительно посмотрел на жену. Джинни понимала, что ни черта в этом разговоре не понимала.       Винные погреба мэнора Нарцисса запомнила до последней трещины на потолке, последней царапины на перилах и косо сколотой мраморной ступеньки на выходе. Погреба были однозначно прекрасны. Сводчатые. Прохладные. Приятно-желтовато-серого оттенка. С красивыми бочками-бутылками-фляжками. После того как Поттер в благодарность Нарциссе отбил семью Малфоев у авроров, суда, дементоров и частично — журналистов, Люциус в тех погребах поселился. Он пил, отключался, приходил в себя, снова пил, снова отключался, снова приходил в себя, снова пил… Иногда Цисс думала — лучше б буянил, орал, бил, колдовал, делал хоть что-то. Невозможно понять, что делать с его вечным молчанием, взглядом «сквозь», полусном-полубредом, и главное — абсолютным нежеланием что-либо делать. Только сидеть, прислонившись к стене, цедить очередное анжуйское двухсотлетней выдержки, пускать по каменному полу наколдованно-призрачных василисков и отрубать им головы.       Она просила, умоляла, колдовала, объясняла, логически обосновывала, призывала, целовала. Супруг с готовностью соглашался и снова впадал в отрешенность, и снова ничего не делал.       Через несколько месяцев бессонницы и отчаянья Нарцисса сдалась и отправила в Лютный заказ на Оборотное. На следующее утро в винном погребе пили два Люциуса Малфоя. Копия прилежно повторяла все, что творил оригинал — плевалась, бормотала, падала, путаясь в ногах, засыпала, уткнувшись лицом в лужу вина на полу, рвала манжеты и сюртук. Люциус только через день протрезвел настолько, что заметил факт своего раздвоения. В глупости бывшего Пожирателя заподозрить было сложно, задачку: «мои волосы + оборотное зелье =…», он решил легко. Нарцисса не особенно удивилась, услышав в свой адрес проклятия за то, что посмела шагнуть на его территорию. Кто позволил? Что о себе возомнила? Какое твое дело? Убирайся, играй в цветочки-бабочки, раз ничего не понимаешь. Памятуя, сколько алкоголя впитал в себя за прошедшие месяцы прекрасно воспитанный супруг, Цисс не дрогнула и бровью, лишь махнула в сторону любимого мужа палочкой, процедив сквозь зубы что-то свирепо-яростное на латыни. Тусклая вспышка, скребущий по нервам грохот, звериный вой — и вот от стен отслоились полупрозрачные Долохов с Рабастаном, поившие водкой Нагайну (а эта гадина страшна в пьянке), вышел Рудольфус, сосредоточенно отрезающий уши визжащим эльфам, заметались оборотни, которых куда-то гнала Бэлла, рубашку Люциуса залило черной кровью, тускло-капризный голос пробормотал: «Почему пауки не танцуют? Империо!», прохладно-высокий голос произнес: «Убей Дамблдора, Драко, или я убью…» В центре всей этой дико хохочущей круговерти стояла такая же полупрозрачная Нарцисса в идеально отглаженной мантии и с безупречной прической, той, которую носила четыре года назад. Когда из стены шагнул Волдеморт, вокруг которого порхал дементор, Люциуса ощутимо тряхнуло, и он уставился на своего двойника, с лица которого медленно стекала чужая внешность. Сквозь малфоевские черты просвечивало лицо жены — гневное, почти бешеное.       — Сделай хоть раз правильный выбор, mon chéri, — сказала, как плюнула, Цисса, — и подумай хоть о ком-нибудь, кроме себя.       Она трансгрессировала, разбив напоследок бутылку, которую Люциус сжимал в кулаке. Потом, в спальне, запивая шоколад вином, обнимала себя за плечи и мысленно благодарила всех богов, что не показала Люциусу, чьей именно смертью грозил их сыну Лорд, в случае, если Дамблдор останется жив. Впрочем, Малфой не был дураком и прекрасно догадался сам.       Люциус Малфой вышел из подземелий на следующий день. Прямой, трезвый, спокойный. Поцеловал жене руку и отбыл в Министерство. Больше он о тех месяцах никогда не заговаривал, но Цисс казалось — что-то едва заметное изменилось между ними. В ней изменилось. А через несколько недель в Британию вернулся Эридан Лейстрендж с женой, кристально чистой репутацией и, как оказалось, грандиозными планами на ближайшее будущее.       — Драко в безопасности, он найдет тебя через несколько лет, — вдруг сказала она без прежнего ехидства. Только какая-то усталость прорвалась сквозь голос, и Малфой с ужасом узнал эту усталость — так говорила полуживая Гермиона, Гермиона-рыба, встретившая его на пороге дома в Стратфорде в конце апреля.       — Я наложила на него Империус, чтобы он не мог вернуться в Британию и попасться людям Эридана. Он наложил на меня Империус, чтобы я не могла никому рассказать о нём, кроме тебя. Безупречная комбинация. Убивать будешь?       Последняя фраза всё-таки прозвучала ядовито, и Люциус дёрнулся. Посмотрел на неё непонимающе.       — Что?       — Не разыгрывай благородного героя перед миссис Поттер, дорогой. Она не поверит, ты её в своё время подставил под Тома Реддла, — устало улыбнулась Нарцисса. — Я потенциально могу тебя сдать, — напомнила она.       — И что? Сдашь? — спросил он хлестко.       — Нет. Но второй раз подземелий Лейна я не выдержу даже под твоим Империусом.       Малфой опустил голову и впервые за разговор осознанно посмотрел на затаившую дыхание Джиневру.       — Посиди тихо, пока я не увезу её, — обратился маг к жене. — Потом рассказывай кому угодно и что угодно. Я наложу Империус, прости. Что ты хочешь за это? — проговорил он с усилием, до последнего сомневаясь в правильности решения.       — Половину твоих денег, — с готовностью ответила Нарцисса и горделиво вскинула голову.       — Хорошо, — не задумываясь ответил он.       Миссис Малфой посмотрела на супруга удивлённо.       — Эта девочка так много для тебя значит?       Он промолчал, и Нарцисса горько и тихо рассмеялась.       А полчаса спустя, выходя из хижины с рюкзаком Джинни, в необъятных глубинах которого лежала половина золота Малфоев, она обернулась. Следовавшие за ней Джин и Грейс едва не врезались в высокую фигуру в светлой мантии.       — А знаешь, Люциус, я рада, что так вышло. Красивая, принципиальная… Молоденькая. Всё время, которое вы будете вместе, ты будешь бояться. До одури бояться её предательства, — и губы Нарциссы сложились в ту самую жестокую улыбку самой старшей из сестер Блэк. — За всё нужно платить.       — Зато ты не сомневаешься, что я её вытащу, — самодовольно ответил Малфой, и Джинни до гремлинов захотелось ему врезать.       — А ты всегда получаешь то, что действительно хочешь. Прощай.       Нарцисса ушла, Джин и Грейс отправились проследить, чтобы никто не узнал, откуда вышла миссис Малфой. А Люциус остался в Визжащей хижине один. Он тяжело опустился в кресло и похоронил лицо в ладонях.       Люциус Малфой был отвратительным мужем.       Люциус Малфой был отвратительным мужем для Нарциссы Блэк, но Гермиона Грейнджер об этом не знала. И знать не хотела.       Все прежние определения вроде «бывший враг», «отец бывшего одноклассника», «бывший Пожиратель смерти», «бывший чистокровный аристократ» больше не имели никакого отношения к мужчине, которого она каждый день видела в своем доме. Он ел с ней за одним столом и хвалил её пастуший пирог, он шёл с ней обносить дом Слизнорта и молча запирал в который раз брошенную ею дверь, он убивал для неё и едва не убил её саму в борьбе с дурман-травами и зеркалом Еиналеж. Этот человек был какой-то новой для неё личностью, по случайности носящей уже знакомые имя и фамилию. Ближе, чем Гарри. Вернее, чем Полумна. Яростнее, чем Джинни и упрямее, чем Невилл. Больше, чем Рона. Иногда Гермиона даже не верила, что это он, Малфой, натравил на них Пожирателей в Отделе тайн. Что это он спокойно смотрел, как Гермиона корчилась под кинжалом Беллатрисы на полу в Мэноре, и паркет тяжело, металлически пах чужой застарелой кровью. Это был какой-то другой Малфой. Другой Люциус. У него было меньше морщин и больше страха. Его ещё не предала жена и не приютила грязнокровка. Он ещё не был по всем пунктам «бывшим».       Хотя нет, он был тем же. И отвратительный, до синих гоблинов эгоистичный, самонадеянный Люциус Малфой, живущий в доме Гермионы, её — странное дело — устраивал. Подходил. Держал на плаву. У него были совершенно невозможные нормы морали, сражаясь с которыми, Гермиона вдруг обнаружила, что это уже давно, задолго до его появления — её собственные нормы. «Кровь виновных и кровь невинных — одного цвета», — сказал как-то Малфой. «Как мне теперь с этим жить?» — спрашивала теперь себя Гермиона.       Она тихо дрожала, лёжа на обитой кожей скамейке в вагоне Хогвартс-экспресса. Ей было плевать, что двое авроров сидят напротив и держат её на прицеле своих палочек, точно она как минимум Гриндевальд. Текли слёзы — первые настоящие слёзы за многие месяцы, солёные до горечи. Болела голова. Забытой колыбельной стучали колеса поезда.       Будто она едет домой.       Ей стало так плохо, когда она увидела Хогвартс, что много играть не пришлось. Завтра все газеты сообщат всем волшебникам страны: героиня войны всё-таки сошла с ума. Приехала в школу на следственный эксперимент и впала в детство. Поинтересовалась расписанием и наотрез отказалась идти в Запретный лес — Дамблдор не велел, исключат же!       От неё так ничего и не добились. Она упиралась единорогом, и затащить её хотя бы к первым деревьям можно было только силой. Под визг и смех, от которых мурашки бежали по коже даже у видавших виды мракоборцев. Она смогла. Ей поверили и везли сейчас прямиком в больницу Святого Мунго. А если Гермиону Грейнджер признают невменяемой — будут лечить? А потом?..       Именно в Хогвартсе Гермионе вдруг до сбитого дыхания захотелось выжить. Она ведь выполнила почти всё — её считают виновной, сумасшедшей и Мерлин знает ещё какой. Если она сейчас сбежит, исчезнет, испарится — это будет только подтверждением вины. Найти, придумать, рискнуть — она обязана хотя бы попытаться.       Гермиона знала, что кто-то всё равно пытается её вытащить — не Люциус, так Гарри. Хотя охранники за её дверью, единственные источники новостей, не без злорадства обсуждают, что Поттер отстранён, убит признанием миссис Уизли-Грейнджер, похоронил себя в архиве. Святой Мерлин, пусть бы так. Пусть бы Малфой уехал: он же всегда спасал себя в первую очередь. И обещал выполнить её просьбу — клятву давал! Ведь это так просто — уехать и никогда больше не думать, что случилось с ведьмой, давшей ему кров. Это ведь даже не предательство.       Она не хочет думать, что будет с ней самой. Ей хочется жить. Ей очень страшно. Молодоволшебники хуже Пожирателей.       Малфой был отвратительным Пожирателем смерти. Но она знает, она точно знает, что он всё равно появился бы в её жизни. Даже если бы ничего не случилось. Просто тогда — если бы не — у них не было шансов. Или… Кто знает.       Люциус Малфой был незаурядной личностью.       Джин была спокойна. Очень спокойна. Совершенно спокойна. Она почти не желала сейчас самой страшной в мире смерти для незаурядной личности.       Она часа три гуляла по ветреному, негостеприимному лесу с Грейс, материла все деревья и кусты, пинала камни и швырялась проклятьями. Чуть не попалась на хелицеры акромантулу и вовремя сошла с кентавровой тропы. Дважды едва не попала в собаку и один раз случайно наступила доберману на лапу. Вспомнила все заклинания первого курса. И второго. И пятого. С картинками, сносками, чертежами и примечаниями из учебников. Жаль, что снейповское, которым Гарри в пылу юношеского идиотизма распорол Малфоя-младшего, так и не удосужилась выучить. Плохо, очень плохо, Джиневра. Было бы символично! Миссис Поттер представила заголовки газет: «Малфои, сын и отец, оба пострадали от одной…» Дальше — главное выговорить. Джин всегда считала, что давать сложнопроизносимые названия боевым заклинаниям — глупость несусветная. Сектумсемпра! Пока выговоришь эту «препру», тебе уже Авадой Кедаврой прилетело, и нет проблем!       Джинни нырнула в полутьму хижины, прикусив губу и загребая дырявыми кроссовками старые ветки вперемешку с листьями. Спустила с поводка Грейс. Следом за ней добрела до комнаты, где Малфой сидел так, как она его оставила три часа назад, отправляясь провожать Нарциссу и гулять с собакой. Прямой. Ровно-резкий. Черно-белый в закатных лучах, бьющих через прогнившие доски. Вот бы по этим доскам от души и кувалдой. Или каким-нибудь особо черным заклинанием. И балку ему на голову. Чтоб мучился подольше. Чтоб похоронил побольше. Чтоб думал почаще. Чтоб… Грейс подозрительно обнюхала хозяина и вернулась, ткнулась в ладонь Джинни, требуя еды. Не сейчас, собака, не сейчас. Джиневра стала в дверном проёме. Сунула в рот стебель чего-то сладкого, прихваченного у самого входа в хижину. Скрестила руки на груди.       — Вот скажите, мне, господин Пожиратель… — начала она ядовито, но ещё спокойно. — Какого фестрала вы такая скотина? Только я начинаю привыкать к мысли, что вы можете быть чем-то нормальным, как вдруг: трах-бах-тарарах! — и вы снова, снова, химеру вашу за ногу, ломаете мне жизнь, — миссис Поттер показательно-задумчиво жевала травинку, старательно разглядывая неподвижного Люциуса. От стебля во рту было горько и гадко. Но чем себя занять, если выплюнуть? Что сделать, чтобы не попытаться убить этого… этого… это вот? Маг смотрел в стену и не реагировал — ни на её появление, ни на тыкающуюся теперь в его ладонь собаку, ни на очередное обвинение, на которые сегодняшний день был несказанно богат. Грел виски в чашке и не пил. Но Джинни молчала в ожидании ответа, и он, вздохнув, заговорил.       — Я могу быть чем-то нормальным, — тускло отзеркалил ее гнев Малфой, сделав ударение на «чем-то», всё ещё рассматривая гнилые доски стены, — я вообще вполне нормальный. Нормально доверять тому, кто заменил тебе отца, нормально любить свой дом, нормально не думать, что тебя сдаст любимая жена, нормально, Мерлина мать, нормально, все это нормально! — он сорвался на кричащий шепот и повернулся к Джиневре.— И, к вашему сведению, не менее нормально стараться не нарываться и не лезть в политическо-экономические интриги. Меня не касается, что задумал Лейстрейндж, что он хочет, куда его ведёт больное воображение или лордовские замашки. Меня касается только благополучие моей семьи.       — А как быть с моей семьёй?! — потерявшая контроль Джин заорала так, что на секунду показалось — за стеной умолк ветер. Малфой вовремя поднял щит, когда Джинни швырнула в него стул. Грейс испугалась и оглушительно залаяла.       — И с другими семьями? — перекрикивала собаку ведьма. — С другими магами? Вы же не один, Мерлина мать, вы не один в нашем прекрасном, прекрасном мире!       Сектумсемпра почти сорвалась с её губ. Сейчас бы раскроила этот черный камзол с грудной клеткой вместе. Стояла бы рядом, смотрела, как он корчится, и ничего, ничегошеньки не делала. Потому что — её это не касается. Он — не её дело. Она ему никто. Он ей никто. Вот и пусть подохнет!       Джинни поперхнулась — слишком уж ярко увидела, как Малфой дрожит, захлебываясь кровью. Сделала шаг назад, уставилась на кроссовки — неужели вступила в эту красную лужу, запачкала? Показалось, что рядом дохнуло кровью — сладкий такой запах, мерзкий.       — Я не знал, что погибнет ваш брат, — ответил Малфой тихо, кладя ладонь на холку добермана. Грейс перестала лаять, заворчала и легла у него ног. — Я не знал, что молодоволшебники придут в дом Гермионы. Я вообще не знал, что началом переворота будет убийство.       — А знали бы?.. — спросила Джинни задавленным голосом, всё ещё борясь с тошнотой.       Люциус молчал, уставившись в одну точку на полу — напряжённая изогнутая спина выдавала его волнение. Миссис Поттер криво зло ухмыльнулась — что и требовалось доказать. Она казалась себе сейчас кошмарно жалкой и ужасно пафосной. Вместо Малфоя видела стройный ряд могил до горизонта, вместо ветра за окном слышала идиотский бубнеж Джорджа о чистокровных сапогах, а разлитое по столу вино совершенно точно пахло кровью, которой пропиталась квартира родителей Гермионы.       — Из-за вас убили Рона и Грейнджеров, — сказала она тихо, опуская руки и жалея, что больше нет травинок, — из-за вас Джордж стал бездушным кошмаром, из-за вас Билл бросил работу и пошел в этот чертов аврорат, из-за вас…       — За окошком снегопад? Это Малфой виноват, — согласно кивнул маг, прикладываясь к чашке с незабудками.       — Вы не виноваты, — вдруг согласилась она ещё тише. — Вы ни в чем не виноваты. Просто это все, — она махнула рукой, очерчивая пыль, хижину и что-то за ней, — это все! из-за вас!       — Ну, разумеется.       Джиневра опустилась на пол, оперлась спиной о дверной косяк. Грейс заворчала и легла на бок. Малфой глотнул ещё огневиски.       — А ведь я почти простила себе, что связалась с вами, — грустно улыбнулась ведьма. — Ну да, пошел в Пожиратели и решает, кому жить, а кого убивать. Бывает, юность, глупость… Ну не мог отказать Волдеморту в гостеприимстве — так, а что оставалось? Жить-то хочется. Но сейчас, сейчас же он не при чем. Это мы, это все мы, это мы сделали… А ведь всё, что нужно было — просто прийти в аврорат и сдать Лестрейнджа. И все! И ничего этого не было бы! Ничего! И Рон был бы жив! И Джордж был бы нормальным! И чайок бы никто не пил!       — Миссис Поттер, вы в своем уме? — в малфоевском голосе забренчало что-то металлическое. — Вы что, думаете, что Лестрейнджа посадили бы в Азкабан, что ли? Я с таким же успехом мог пойти и сказать, что Кингсли — агент по возвращению Лорда в живые. И даже если бы мне поверили, результат был бы один — бессовестно оклеветанный филантроп и меценат Эридан Лестрейндж. А! Нужно было отдать вашим идиотам Жезл власти? Чтобы они его использовали или чтобы хранили так же надёжно, как пророчества в Отделе тайн?       — Конечно! Зачем пытаться спасти ещё кого-нибудь? — Джинни поднялась, руками выровняла затёкшие колени. — Зачем думать, что будет потом со всеми, если вас, любимых, сейчас никто не трогает. Мерлин, да вы как Дамблдор! Всё знали и отправили на смерть! Героически спасали мир от Жезла. Но он-то, он! Он хотя бы только Гарри отправил и ради великого блага! А вы? Вы всех нас в размен поставили! И ради чего, вы — ради чего?        В следующую секунду Люциус стоял рядом с ней и держал Джин за шиворот, чуть ли не поднимая в воздух.       — Да, вы правы, мне плевать на других, миссис Поттер. На другие семьи, на других магов, на то, как вы жили, живёте или станете жить! В мою задачу не входит спасать вас или ваших приятелей. Вас никто насильно не гнал к маглократам, вас никто не заставлял принимать и поддерживать их! У вас были палочки, мозги, нормальный министр, светлое будущее победителей. А вы все отдали за кружевные трусы и право малолеткам просаживать родительские деньги в казино. К чему мне беспокоиться о таких идиотах? Вы сами могли о себе позаботиться!       Джинни отцепила его руку от своего воротника и вызывающе улыбнулась.       — Я верю, что вы лучше нас. Что мы недостойны ни жить, ни дышать, ни колдовать. Я верю в это, Люциус Малфой. Расскажите. Расскажите мне. Как бы все мы жили. Сейчас. Если бы в той войне. Победили вы.       Добрая и отважная гриффиндорка, глядя как у Малфоя сереют губы, ухватила Люциуса за камзол, притянула к себе и змеино-ласково улыбнулась:       — Мы бы жили лучше? Правда? Правда, мой Лорд?       Люциус зарычал и толкнул Джинни. Она пропахала коленями осколки и щепки на полу — остатки сегодняшних ссор. Люциус, опомнившись, дернулся, чтоб подхватить, убьется ведь, дура. Дура и правда не удержала равновесия, упала на живот, приложившись скулой о кресло. Села, мотнув головой. Сфокусировалась. Повернулась к нему, обхватив колени руками. Мило улыбнулась распухшим ртом. Изысканно-вежливо произнесла:       — Нет. Не нравится мне эта новая власть, мистер Малфой. Совсем не нравится. Но что с нас взять, с идиотов. То ли дело вы. Ведь вы умнее нас, правда? Вы дальновиднее? Вы предусмотрительнее? — Джин встала, чувствуя, как саднят разодранные колени, ладони, щеки. Порадовалась, что может чувствовать ещё что-то кроме бешенства и желания бить и давить ногами. Смотрела, как к бесконечной веренице эмоций на лице бывшего Пожирателя добавляется жалость. А потом он окаменел.       — Уходите, — потребовал маг. — Убирайтесь к вашей нормальной жизни, к вашему нормальному мужу и нормальным родственникам, миссис Поттер. Мне не нужен ни обвинитель, ни судья, с этими функциями я прекрасно справляюсь сам.       Одну вещь Джиневра поняла о своём союзнике совершенно точно.       Люциус Малфой был несчастным человеком.