Protect me from what I want

      Четыреста пятый год от основания Рима был относительно спокойным годом. Хоть спокойствие и римляне в принципе не казались синонимичными понятиями, однако год был относительно проходящим без потрясений.       Термин, сидящий на одном из столбцов на северной границе, тоскливо вздохнул. Совсем недавно было отбито очередное небольшое нападение галлов, и теперь на границе стоял штиль да тишина. Скука смертная, учитывая, что работы у Термина не было. На границах в принципе сейчас было спокойно, и даже Карфаген вёл себя поразительно тихо.       Скучно.       Маясь от безделья, Термин бесцельно слонялся от одного столбика к другому. Даже для него одиночество порой превращалось в невыносимое бремя, и Термин знал, кто понимает его как никто.       От мысли о Янусе, хоть и мимолётной, на губах сама собой растянулась улыбка. К их обоюдному удивлению, они удивительно неплохо нашли друг с другом общий язык. Притом что Термин изначально был настроен враждебно ко всем потенциальным, прошлым и будущим главам пантеона, а Янусу в принципе было всё равно. Его тогда, помнится, Юпитер послал в качестве посредника, чтобы разрулить с упёртым богом границ решение вопроса с Капитолием.       Да, так они и познакомились. Так и совершенно случайно и неожиданно подружились. Хоть и встречались нечасто, погружённые в обязанности и рутину, но оттого не переставали быть друг другу добрыми друзьями. А значит... как друзья, должны были утешать друг друга и развеивать скуку друг друга. Тем более что сейчас было для того самое удачное время.       С подобными мыслями Термин спрыгнул со своего столбца. С абсолютно чистой совестью он направился в Рим, надеясь застать там своего друга.       Янус как и всегда сидел в своём храме, когда Термин нагрянул в гости. Он уже был научен горьким опытом того, какой Двуликий трудоголик, а потому увидев его, сидящим за столом, заваленном свитками и табличками, лишь беззвучно вздохнул.       Это может оказаться сложнее, чем он думал изначально. — Нет, в такую скуку надо вытаскивать этого затворника, — решительно себе под нос пробормотал Термин, уверенно входя вглубь храма.       Янус сидел за столом, заваленном свитками и табличками, перебирая их. Оба лика его при этом выглядели настолько несчастными и уставшими, что Термин невольно проникся сочувствием к нему. Он глядел на стройную вереницу букв, совершенно не замечая ничего вокруг, даже внезапного посетителя. Термин недовольно поджал губы.       Он специально обернулся высоким подтянутым юношей. Обычно не слишком заморачивался своим внешним обликом — всё равно никто не смотрел на него. Сейчас же повод был самый что ни на есть знаковый, а значит, следовало приложить чуточку усилий, чтобы выглядеть хорошо. А Янус, зараза, даже не посмотрел на него! — Всё работаешь, старый друг? — в конце концов он всё равно нарушил тишину, подходя ближе. Янус, правда, всё-таки не пропустил его появление мимо своего внимания, а потому вопросом друга не оказался застигнут врасплох. — Так и есть. Обязанности никуда не деваются, — вздохнув, откликнулся он, скучающе подпирая рукой щёку и откидывая в сторону очередной свиток. — Это точно, — Термин хмыкнул, но тут же лукаво усмехнулся. — Но всем нам нужен отдых, иначе можно свихнуться. — К чему это ты клонишь, Дозорный? — осторожно спросил Янус, конечно, догадываясь обо всём ещё до того, как мысль будет озвучена.       Термин недовольно скривился — он никогда не любил эту черту своего друга, но тут же лёгкое озорство вернулось на его лицо. Он загадочно блеснул глазами и в который раз ухмыльнулся. — Почему бы нам не предаться праздности? Хоть ненадолго? — заискивающим тоном издалека начал Термин, на что Янус тут же неодобрительно нахмурился. — Вот вроде ты постоянно такой серьёзный, а потом от тебя исходят такие странные идеи, — недовольно фыркнул он, скрестив руки на груди. — Ну а что такого? — Термин делано равнодушно пожал плечами. — Как часто ты позволяешь себе расслабиться? — Я не могу бросить свой храм, — категорично отрезал Янус, и Термин закатил глаза. — Я же не говорю уходить из храма, — он хитро прищурился, понизив голос, вплотную подойдя к Янусу, вынуждая его вопросительно вскинуть бровь. — Приятно провести время можно и у себя дома, — бог границ вдруг наклонился, приблизившись совсем вплотную, обжигая дыханием ухо Януса.       Тот отреагировал идеально — лик старца мгновенно залился краской, в то время как лик юнца озарился мечтательной улыбкой, пока глаза блеснули хитрым блеском. — Ты категорически невыносим в такие моменты, — без прежнего жара и охоты проворчал Янус, но Термин знал, что его оборона сломлена.       Тёмные глаза бога границ сверкнули, и он вдруг резко подался вперёд, впиваясь губами в губы молодого лика Януса, схватив его за грудки туники. Янус подался в ответ, впившись в жёсткие чёрные волосы Дозорного, вскочив со своего места и встав на ноги. Однако Термин тут же потеснил его, заставляя ясно уяснить, кто здесь хозяин положения.       Властный поцелуй затягивает в себя, и Янус отдаётся ему, охотно отвечая на отнюдь не дружеский напор друга. Термин целует уверенно и глубоко, одной рукой крепко прижимая Януса к себе за талию, а второй срывая пояс с его туники и задирая её. Мысленно он уже не раз успел порадоваться, что Двуликий, даже постоянно сидя в Риме, предпочитал многослойным тогам простые рабочие туники. — Боги, Термин, а как же уважение к чужим границам? — разорвав поцелуй, переводя дыхание, не смог не подколоть друга Янус, на что тот хищно ухмыльнулся, припав к оголённой шее и оставляя на ней алеющий засос.       Янус запрокинул назад голову, освобождая Термину больше места для действий. Тихо ахнул, пальцами сжав его плечи, когда грубая горячая ладонь Дозорного скользнула под набедренную повязку, сверху-вниз проходясь по стремительно наливающемуся кровью члену. Сам Термин требовательно качнул бёдрами, оттопыренной твёрдой плотью тканью потираясь о гиперчувствительную кожу.       Держаться навесу было всё сложнее, и Термин увлёк Януса в очередной поцелуй, уверенно толкая хозяина помещения к его же рабочему столу. — Стой, Термин... здесь... бумаги... от... Юпитера... — задыхаясь стонами через каждое слово, горячо прошептал Янус, прежде чем настойчивый друг властно уложил его прямо на заваленное свитками дерево. — К Диту Юпитера, — прорычал Термин, не глядя смахивая рукой часть божественной документации на пол. — Этот самовлюблённый индюк никогда ни с кем не считается — вот и мы не будем считаться с ним, — он всё же «уронил» Януса на часть свитков, которые под весом Двуликого жалобно зашуршали.       Янус хотел возмутиться, даже в такой недвусмысленный момент не переставая оставаться трудоголиком, однако Термин поспешил выбить из его головы все лишние мысли. Уверенным движением он окончательно сорвал повязку с бёдер Януса, обнажая его пах, и прежде чем тот успел что-либо подумать или сказать, опустился перед ним на колени.       Янус издал длинный стон, рефлекторно сжимая одной рукой тёмные жёсткие волосы Термина, а второй до побеления костяшек впиваясь в стол: Дозорный взял в кулак окончательно окрепший член, сжимая его и плавно потирая, в то время как горячий шершавый язык на пробу провёл по одному из яичек. Став смелее, он вылизал его полностью, накрывая губами и слегка втягивая во влажный рот. После переместился к другому, проделывая с ним всё то же самое, в то время как рука продолжала гладить член, то сжимая его, то отпуская.       Янус сильнее вцепился в волосы Термина. Хриплые стоны вырывались из его груди, лаская слух. Сам Дозорный продолжал свою сладкую пытку, второй, свободной рукой, касаясь собственного члена. Проводя по нему сверху-вниз, растирая по головке сочащуюся смазку.       Янус задохнулся стоном и чуть выгнулся, неосознанно подаваясь вперёд, когда Термин спустился ниже, и его божественный (ах, каков каламбур!) язык самим кончиком обвёл тугое кольцо мышц. Упрямо надавил на него, заставляя открыться, и скользнул внутрь узкого горячего тела, исследуя его изнутри.       Руки его меж тем удивительно ритмично скользили по членам, и Янус, отпустив волосы друга, превратившегося в любовника, накрыл внешней стороной ладони рот, до боли кусая её.       Термин поднёс к языку руку, которой до этого ублажал себя. Влажные от собственной смазки пальцы надавили на лишь слегка приоткрытый проход, который Дозорный постарался как можно лучше смочить слюной. Отстранив лицо, он толкнулся первыми фалангами двух пальцев, растягивая мышцы в стороны. Языком он вновь принялся ласкать яички, не забывая, конечно, второй рукой ласкать возбуждённый член.       Сладкая пытка несла целый калейдоскоп ощущений. Тугой узел пульсировал в низу живота, грозясь разорвать Януса изнутри. Он всё увеличивался и увеличивался, и Двуликий поймал себя на мысли, что ему мало всего того, что Термин делает. Последний же, словно почувствовав это, отстранился, убирая пальцы, и навалился всем телом на Януса, подхватывая его ногу под коленом и отводя её в сторону.       Влажные припухшие губы нашли искусанные сладкие от сочащейся из мелких ранок крови губы, и Термин вновь увлёк Януса в долгий глубокий терпкий поцелуй. Ощущать на чужом языке свой вкус было так развратно-странно, однако Янус не успел как следует подумать об этом: Термин, приставив к пульсирующим мышцам всходящую смазкой головку, резким движением качнул бёдрами, а после ещё раз и ещё, входя как можно глубже.       Янус шумно простонал сквозь поцелуй, до синяков сжав плечи Термина. Ощущение наполненности взорвалось перед закрытыми глазами яркими искрами, и лишь божественная воля не дала Двуликому кончить только от этого. Термин же, наблюдая за реакцией друга, самодовольно усмехнулся и снова качнул бёдрами, двигаясь уже внутри горячего узкого естества.       Янус простонал, свободной ногой, которую не держал Термин, обвив его поясницу. Сам подался вперёд, двигаясь следом за любовником и подстраиваясь под его ритм. Который медленно, но уверенно начал становиться быстрее.       Рабочий стол Януса был предназначен для работы, а не любовных утех. Он ходил ходуном, сбрасывая на пол оставшиеся свитки и таблички и грозясь развалиться на части, однако любовники не замечали этого. Жаркое дыхание и громкие развратные стоны их заглушали скрип дерева, эхом отбиваясь от стен храма. Ритмичные синхронные движения становились лишь глубже, сильнее и быстрее, и ком в низу живота Януса стремительно нарастал и нарастал... пока не взорвался ярким снопом искр, разрядом прошивающим мышцы.       В конце концов, божественной выдержки Двуликого первой приходит конец. С протяжным длинным стоном он впивается до ещё больших синяков в плечи Термина, когда собственное семя изливается ему на живот и грудь. Термин лишь слегка притормаживает, позволяя Янусу кончить, а после властно хватает его за талию, снимая со стола, целуя, прижимая к себе и резко сильно толкаясь в расслабленное тело.       Двуликий обвивает его ногами за талию, а руками держит за лицо, подскакивая на его члене, отвечая на поцелуй и позволяя закончить. Термин рычит от возбуждения сквозь него, нетерпеливыми, глубокими движениями вбивается в Януса и лишь когда чувствует, что развязка близка, выходит из него, сильнее прижимая к себе и проходясь членом между ягодиц, прежде чем кончает прямо на смятые Янусом свитки. — Юпитер с меня шкуру спустит, — с тоской рассматривая повреждённую документацию, даже как следует не одевшись, вздохнул Янус, на что Термин хлопнул себя по лбу. — Горбатого только могила исправит, да? — не зная, то ли смеяться, то ли возмущаться, протянул он. — Мы с тобой только что занялись друг с другом сексом, а ты думаешь о работе!       Янус смешно не то фыркнул, не то рассмеялся, и Термин решительно приблизился к нему. Схватил за плечи, разворачивая лицом к себе и от стола, и бесцеремонно крепко поцеловал, настоятельно тем самым рекомендуя хоть ненадолго забыть о работе и поддаться на провокацию повторить произошедшее ещё раз. А лучше не раз, в других позах и со сменой ролей — в Риме четыреста пятого года всё равно скука смертная, и даже такому трудоголику как Янус нужно отдохнуть.