Кровавый изумруд

Но до пятнадцати годов Прошло ещё четыре года, Когда их отношенья из оков Лишь дружеских не ведали прохода. Он сладости ей тайно приносил И верховой учил езде. Он утешеньем придавал ей сил, Когда оказывалась та в беде. Она его семье давала Лекарства, деньги на еду. Заботилась, чтоб было мало Работы, жил чтоб, как в меду. Он байки с деревень сбирал, По вечерам для забавленья Она водила его в зал К родным, чтоб знали о селеньях, Том, что творится в них, пока Изволит граф опочивать, Отлёживать свои бока, Украсив золотом кровать. Добра, мила и справедлива, Насмешлива, капризна, но умна, Желала людям быть живыми, Одетыми и сытыми сполна. В копилку бальным платьям новым Предпочитала деньги класть, Глядела и на слуг сурово, Когда на лишнее те разевали пасть. Тогда Ламерья забывала, Что слуги – тоже люди графа, Что и у них благ тоже мало: Намного меньше, чем их штрафов. Делить весь мир на две лишь части: Черно что, что – белее снега – Всё, что Ламерье удавалось За дверью замка графа, в неге. Она смотрела на толпу В окно из-за бархатных штор, Сквозь девичьих романов пелену, Давая в сердце злу отпор. А Девел в сердце том питал На лучшую судьбу надежду: Народ земли сей не вандал, По нищете они невежды. Он говорил, что с ней лишь стал, Каким узнала та его, Что жизнь свою он будто спал, Что ныне лишь открылся небосвод. Давно с его глаз спала пелена, Но этот миг с их встречей связан. Он настрадался уж сполна, Но с ней печаль уходит разом. Свободно сердце молодца, Любви полно девичье, Что дало звание гонца Возлюбленному для приличья. В глазах её Девел – герой И мира и романов в жизни. Глядела на него порой, Как будто он над нею вышний. Как будто он, а не она Её судьбы властитель, С ума им будто сведена, Зависит от него и жизнь её, и гибель Чувств девичьих и сердца молодого, Не омрачённого ни смертью роковой, Не видевшего рока жизни злого, И безмятежности покрытого корой. День ото дня, час от часу не легче, А тяжелее от любви на сердце, Зависимость её всё крепче, За ним в душе закрылась дверца, Когда открылась в замок дверь. Настало для её дебюта время, О ней узнали все теперь, Красавицы нести пришлось ей бремя. Балы, пиры, гулянья знати… Один с другими поджидали, Наперебой её позвать чтоб, Красу в своём зреть бальном зале. Графья блистала воспитаньем, Манерами премилыми и речью. И пусть приёмы были испытаньем, Отцу не смела бы перечить. Не отказала и тогда, Когда король на День Рожденья Всем приближённым замка дал На пир великий приглашенье. Но долго каялась потом, Уже как год от той поры, Себя она корила в том, Что граф от короля её не скрыл. От короля и сыновей его, От пары глаз глубокой синевы, От взгляда чьих издало вой Изнывшееся сердце по любви. Но по любви не к тем глазам, Что изъедали душу ей, Из-за которых нет слезам Конца до окончанья дней. Глаза такие лишь у зверя Бывают нынче на лице. Однако ж и графья не верит, Что все гуманность будут петь. Она и в замке повидала Немало нелюдей вокруг: И скунса жирного, вандала, Охотника-быка до мук, Голодного клыкастого волчару, Что еженощно жрёт овец, Лисицу, чей язык замаран Для счастья списком гнусных средств. Но все те звери меньше люда, Они остались пешками судьбы. Сему же великанищу на блюде Судьба свои несёт плоды.