Короткие зарисовки о совместной жизни

Тони/Стив Хорошо, Тони впервые в своей жизни словил когнитивный диссонанс. Спросите, почему? А все потому же. Что еще в жизни Тони может вызвать столько противоречивых эмоций, как ни Стивен Роджерс собственной святой персоной. А когнитивный диссонанс почему? Потому что Стивен Роджерс, мать его, оказался чертовой омегой! Смысл понятен? ОМЕГОЙ. Просто большими буквами. Не альфой, что ему очень бы подошло, не бетой — это можно было бы списать на действие сыворотки. Он. Черт. Подери. Оказался. Омегой! Тут хочешь-не хочешь, а инфаркт можно словить стабильно. Потому что… да блять! Тони всю жизни дрочил на светлый образ героя Америки, а как вживую увидел, так вообще едва не убился. Даже дышать лишний раз в его сторону боялся, потому что… ну, просто потому, что это Стив. Он бы не принял неправильные отношения между двумя альфами — хотя, черт подери, он же никогда и не был альфой, но не суть важно! — он же весь такой правильный, все по моральному кодексу, по устоям и правилам. Где уж там просто потрахаться для своего удовольствия и поддерживать тесные, дружеские и горизонтальные отношения? Тони боялся не сдержаться. Рядом со Стивом руки тряслись. Так тряслись, что хоть ногтями пропарывай ладони, чтобы болью заглушить влечение. Тони никогда и никого так сильно не хотел. Не просто на одну ночь, не просто поразвлечься. Хотел до звездочек перед глазами. Чтобы только его, только рядом с ним, с его запахом на теле и меткой — на шее. Чтобы целиком и полностью, безраздельно. Просыпаться вместе, рядом, наблюдая, как трепещут длинные и такие черные, словно ночь, ресницы, слышать тихое и спокойное дыхание. Никогда еще Тони так не хотелось, чтобы кто-то принадлежал ему. И оттого было вдвойне страшно просто сказать, намекнуть. Кэп только намеков не понимает, потому что слишком уж он недалекий в этом плане. А ранить Тони не хотелось. Ни себя, ни его. Да и глупо это, с другой стороны. Они разные, как все, что бывает разным в этом мире и никогда не пересекается, не смешивается. Вроде огня и воды, дня и ночи. Боже, да перечислять можно вечность. Кэп холодный, рассудительный, по-военному строгий. Даже ходит так, что модели осанке позавидуют. Тони балагур, интриган, безбашенный ученый и импровизатор. Ему плевать на правила и приказы. Он просто делает то, что считает правильным. Поэтому они не подходили, но оттого хотелось не меньше. Даже больше, потому что трудности всегда привлекали. Только дурак откажется от сложного человека только потому, что он сложный. Только идиот мог отпустить такого, как кэп. Или безнадежно влюбленный, который просто знал, что ничего не выйдет. А теперь вот, видимо, могло. Потому что Стив не альфа. Противоположный пол, который должен быть слабым. Омеги, они ведь хрупкие, трогательные и очень милые. Тони знал, трогал их, мял в руках, послушных, выгибающихся, с гладкой кожей и миниатюрными составляющими. А кэп… Стив… он не такой. Выпадающий из общего стандарта омег. Он высокий, чуть выше самого Тони — но кого это волнует в самом деле? — а разворот плеч всегда заставлял Тони захлебываться слюной. Он красив, как бог, но миниатюрности в нем нет ни грамма. Он может быть чертовски милым и трогательным, когда пунцовеет от смущения, даже шея пятнами идет, когда хлопает своими невозможными и длинными ресницами и смотрит из-под них большими и выразительными голубыми глазами. Такими чистыми, что Тони иногда теряет дыхание, когда в них смотрит. Да и когда просто смотрит на Роджерса, тоже забывает, как дышать, вообще-то! Тони любит его, черт подери! Любит так чертовски сильно, что это даже больно. Запахи других омег ему давно противны. Вообще все запахи противны. Он хочет услышать запах Стива, но почему-то никогда не может его уловить. Как Стив пахнет? Чем-то теплым, скорее всего, потому что Стив всегда ощущается тепло. Тони кажется, что это будет запах той ранней весны, когда начинают цвести вишневые деревья. Когда запах меда витает в воздухе. Почему-то ему кажется, что это должен быть мед. И немного лимона. Потому что Стив любил лимоны и мед. Когда Тони заходит на кухню, его почти сносит. Конкретно так сносит. Он даже отшатывается и опирается на стену. Потому что на кухне Стив. Стоит к нему божественной пятой точкой, которая очень выгодно оттопырена, потому что Роджерс, наклонившись, что-то ищет на нижней полке холодильника. И от него пахнет. Господи, как же от него пахнет! Тем самым ранним весенним медом и кислинкой лимона. Тони никогда не любил ни то, ни другое, но сейчас рот заполняется слюной от этого запаха. А глаза словно приклеились к округлой, крепкой заднице. Боже, храни Америку и ее прекрасную задницу! Тони стоит больших усилий попытаться остаться на месте и не подлететь к Роджерсу, чтобы жадно сжать эту задницу в руках. Он непроизвольно гортанно стонет, чем просто безбожно себя палит. Стив дергается, случайно задев головой одну из полок холодильника, и тихо ойкает. Распрямляется, но не оборачивается. А Тони не может отвести взгляда. Да тут кто угодно бы не смог! — Ты смотришь, Тони, — замечает Стив, и Старк думает, что капитан будет злиться. Но кроме веселья в его голосе нет ничего. А потом он оборачивается через плечо, и — мать вашу! — его губы растянуты в мягкой улыбке. Тони почему-то только теперь понимает — у Роджерса скоро будет течка! От одной мысли, которая ударяет, как молот Тора, в голове мутится. Старк представляет, как Стив лежит на постели с широко разведенными ногами, а из него на простыни вытекает густая и потрясающе пахнущая смазка. Одна его рука рвано двигается по члену, а другая — опущена вниз, между ягодиц. Боже, спасите его кто-нибудь! Хорошо, что у него нет на запястье измерителя пульса, как у Беннера, иначе аппаратура бы зашкалила. — Нравится? Стив ему подмигивает, и Тони может только шумно сглотнуть. С ним, что, заигрывают? Он точно не попал в альтернативную вселенную? — Если ты про свою задницу, то чертовски, — хрипло отвечает Тони, заставляя себя перевести взгляд с ягодиц капитана на его лицо. Он не видит в голубых глазах ничего, кроме смешинок и робкой надежды. Это потрясает. — Если про всего себя, то ответ тот же. — Тогда ты ничего не хочешь у меня спросить? — Стив разворачивается полностью. Закрывает холодильник, и Тони видит в его руках небольшую стеклянную баночку сока. Тони хочет. Очень хочет. Но Стив мешает ему нормально сформулировать мысли. Он стоит слишком близко — когда только успел? — и от него так тепло пахнет весной и цитрусами. У Тони голова кружится. Потом он поднимает глаза, сталкиваясь с теплым взглядом Стива. И кажется, будто ноги подкашиваются. — Стив… проведешь эту течку со мной? Эту и все последующие? — спрашивает Старк на одном дыхании и глубоко втягивает в легкие воздух. И ждет. Ждет, словно приговоренный к смертной казни. — Я думал, что ты никогда не попросишь, Тони, — выдыхает Стив с облегчением и обнимает. Утыкается носом Старку в шею, и это так потрясающе, что слов нет. Тони обнимает его в ответ, целуя чувствительное местечко за ухом, зарываясь пальцами в волосы. Это чертовски хорошо. Дальнейшее Тони помнит смутно. Оно яркими всполохами проносится где-то в сознании. Есть Стив, под ним, рядом. Он горячий, чертовски горячий, как печка. Он ластится, не стесняясь просить, требовать и отдавать в ответ. Он широко и бесстыдно раздвигает ноги, притягивая Тони к себе, обвивая руками и ногами. Дышит ему в рот и не отводит взгляда. Его запах заполняет Тони легкие, и это лучшее, что у него было в жизни. Ему нравится чувствовать, как сильное тело под ним дрожит и просит ласки. Стив жадный, ласковый и громкий. Боже, какой же он громкий! У него потрясающий голос, мягкие губы, раскрытые в очередном стоне. Он стонет часто, громко, почти кричит. Хватается руками за все, до чего может дотянуться. Гладит Тони в ответ, сжимается на его члене, пытаясь довести их обоих до разрядки в одно время. Тони дает ему так много, как может, но и получает взамен не меньше. Стиву тоже важно его удовольствие. Он тычется ему носом в шею, втягивая запах Старка. Говорит, что Тони пахнет кофе, горьким шоколадом и апельсином. И постоянно целует. Губы опухли у них обоих и пекут нестерпимо, но это все равно сладко. Тони никогда не любил сладость, но со Стивом это именно то, что нужно. Стив — именно то, что ему нужно. Потому что только с ним звездочки перед глазами, а внутри сжимает так, что воздуха в легких не хватает. Хочется вечно смотреть в лицо перед собой, улавливая все эмоции до единой. Когда Мстители возвращаются через четыре дня якобы после очередного задания, Тони понимает, что все это было красиво подстроено. И рассказ о том, что Стив омега, и все остальное. Тоже мне, заботливое семейство! Бартон первым врывается в башню и показно морщится. — Мда, судя по запаху, мамочка и папочка неплохо время вместе провели, — ухмыляется он. Стив краснеет, а Тони подавляет нестерпимое желание лучника прибить. — Жрать хочу, умираю! Он кидается к холодильнику. Но следить краем глаза за Тони и Стивом не перестает. Остальные пока молчат. Наташа просто лукаво улыбается, Беннер отводит глаза от заметных засосов на шее Стива и наливающейся синевой метки. Тор звучно выражает радость по поводу их воссоединения. Один Клинт ехидничает. — Кэп, ты хоть стоять-то можешь нормально? Или Тони просто слишком стар уже? Стив опять идет красными пятнами, потому что не говорить же, что стоит он действительно с трудом, а Тони — просто потрясающий любовник. Старк же отдает жестовую команду Джарвису, а в следующее мгновение Дубина выворачивает Бартону на голову целое ведерко холодной воды. Тот визжит как-то совсем не по-мужски и вытаскивает стрелы. Тони ухмыляется до тех пор, пока Бартон не исполняет свое давнее обещание и не всаживает стрелу с электрошоком ему в задницу. А Стив ему помогать не собирается. Он просто смотрит и пожимает плечами. Наташа делает ему чай с тостами, и они вместе их едят. Сэм/Баки У кого-нибудь хватило бы фантазии связать понятие «омега» с суперсолдатом, но несколько более специфичным, чем ромашка-Стив? Очень специфичным, если уж быть совсем точным. Потому что, как еще назвать человека, который одной рукой выдирает глотки своим врагам, а один его вид наводит на мысли о самоубийстве? Вот и Сэм тоже не знает, как еще более мягко обозвать Барнса. И уложить в голове то, что он омега. Это словно совместить то, что никак не должно совмещаться. Однако, увы и ах, это так. Придется смириться. И еще лучше тот факт, что Барнс — будь он проклят! — это его пара. Самая настоящая пара. Сэм чувствует его. Чувствует, как ни одну омегу в своей жизни. От Баки стойко и сильно пахнет кровью. Кажется, этот запах не исчезнет никогда. Но еще, если принюхаться, абстрагироваться от металлического запаха, можно почувствовать лаванду. И сливы. Странное сочетание. Почему именно лаванда? Со сливами понятно, Баки их килограммами есть может. Но Сэму нравится этот запах. Правда, он никогда не стал бы подкатывать к Джеймсу и даже просто намекать ему на то, что они могли бы провести течку вдвоем, если уж им судьбой предназначено быть вместе. Боже упаси, Барнс же зарежет его и даже глазом не моргнет. А Сэм так-то еще жить хочет. Он слишком молод, чтобы умереть от руки неуравновешенного психопата, которого можно пожалеть, потому что этот парень перенес то, на что у Сэма даже духу не хватит представить. Поэтому Уилсон молчит. Просто наблюдает издалека, как Барнс общается со Стивом. С ним он совершенно другой. Более мягкий и покладистый. Улыбается уголками губ и не сводит со Стива глаз. Догадывается, что у Роджерса тоже есть пара, которая именуется Тони Старком, но даже это его взгляда не меняет. Наверное, многолетнюю дружбу так просто не объяснишь, поэтому Сэм старается не задумываться о том, что ревнует своего лучшего друга к его лучшему другу и по совместительству своей паре. Это, откровенно говоря, убивает. Потому что и Стив, и Барнс дороги ему в равной степени. Разве что одного он уважает, как никого другого, а второго просто… любит? Черт, он даже не знает, как описать это чувство. Оно просто есть у него внутри, от него никуда не деться. Наверное, это все же можно назвать любовью. Очень нездоровой ее формой. А потом Баки приходит к нему. Даже не стучится, словно считает, что вламываться в чужую комнату посреди ночи — это норма. Впрочем, перечить ему — себе дороже. Поэтому Сэм просто удивленно смотрит на Джеймса, который стоит на пороге. Стоит и смотрит в ответ из-под упавших на глаза волос. Это пугает до икоты. Баки вообще пугающий тип. — Что тебе нужно? — Сэм решил начать издалека. Осторожно, без лишних движений. Потому что мало ли? Чем черт не шутит? Открутит ему голову его пара, и будет весьма печальная история. Баки проходит внутрь, закрывает за собой дверь. Подходит очень тихо, его шагов почти не слышно. Годы шпионства и теневых убийств научили Джеймса всему. Это одновременно вселяет ужас и вызывает жалость. Потому что из хорошего парня сделали машину для убийств. Без кода в голове — спасибо вездесущей Шури и королю Т’чалле, — но даже так Баки все еще опасен. Единственный, кому он никогда не причинит вреда — это Стив. Сэм под эту категорию как-то не подпадает. А потом Уилсон принюхивается. Стоит сильно втянуть носом воздух, как голова кружится. Сильно кружится, комната качается, а в горле пересыхает. Он чувствует течку. Сильную, от которой сносит башню напрочь. — Ты придурок, Барнс? — Сэм голоса своего не узнает, потому что он хриплый и гортанный. Все тело скручивает спазмами от желания. Альфа просится наружу. К своей омеге. — На кой-черт ты приперся ко мне во время течки? Барнс молчит, только его серые глаза опасно, словно лезвие ножа, блестят в темноте. — Потому что лучше ты, чем я попытаюсь лечь под кого-то другого, — глухо отзывается Зимний солдат, и Сэма передергивает. — Ты ведь моя пара, если обоняние меня не подводит. Не подводит, уж точно не подводит. И Сэм почти рад, только вот предлог ему как-то не очень нравится. — Я не буду трахаться с тобой, — уверенно заявляет Сэм. Слишком уверенно и слишком жестко, потому что Джеймс не делает больше шагов навстречу. Он просто пожимает плечами и отворачивается. Идет обратно к двери. А у Уилсона крышу сносит от запаха. Он не думал, что Баки так просто уйдет, но, видимо, он хорошо мог себя контролировать даже во время течки. Он понимал, что, если сейчас его упустит, не получит больше никогда. Второй раз Баки не придет. Так может ему стоит рискнуть, даже если между ними не будет отношений? Скорее всего, Джеймс пришел просто сбросить напряжение. Но, лучше уж так, чем вообще никак. Поэтому он пересекает комнату и хватает Баки за предплечье. Тот дергается, но позволяет себя повернуть. Сэм смотрит ему в глаза и понимает, что пропал. Окончательно и бесповоротно. Он мало что помнит из их первого раза. Помнит только, что было слишком жарко. Пот заливал лицо, кожа Баки была мокрой и гладкой. Она идеально ощущалась под пальцами. Сэм с удовольствием оставлял на ней наливающиеся лиловым синяки. Он кусал, словно хотел пометить свою пару везде. Оставлял отпечатки зубов на плечах, руках, даже на боках и внутренней стороне бедер. Баки не противился. Лежал послушно и чуть выдыхал сквозь стиснутые зубы. Сэму хотелось бы услышать его стоны, мольбы, хриплое дыхание. Но Баки сдерживал себя даже тут, боясь показать, насколько ему хорошо. Благо, Сэм хорошо умел читать по глазам. Баки хорошо, хотя Сэм даже не старается быть нежным и аккуратным. У него напрочь снесло крышу из-за течки Барнса и этого проклятого запаха слив и лаванды. Поэтому он кусает, мнет послушное тело в руках, а Баки цепляется за него, как утопающий — за спасательный круг, царапает спину, оставляя на ней глубокие борозды, набухающие кровью. Он хрипит и часто-часто дышит. Когда Сэм пытается поцеловать его, Барнс клацает зубами предупреждающе, и больше попыток Сокол не предпринимает. Потому что лицо ему тоже дорого, а Баки решительно настроен откусить ему хотя бы нос за попытку поцеловать. Поэтому Сэм просто берет его. Лицом к лицу, чтобы видеть капельки пота, стекающие по вискам, черные пряди, прилипшие к коже. Он хватает Джеймса за бедра, натягивая на себя. Тот мычит и шумно дышит, прогибаясь в спине и становясь на лопатки. Его рот широко приоткрыт, и Сэму очень хочется поцеловать. Но вместо этого он безудержно вбивает в податливое тело. Трахает так остервенело, словно хочет разорвать на части. И Баки кайфует от первоначальной боли, а потом проваливается в полнейшую эйфорию. Сэм собой может гордиться. Поставить метку он тоже не разрешает. Рычит, как загнанный зверь, когда Уилсон оказывается слишком близко к его шее. Поэтому Сэм больше не провоцирует. Не хочет, так не хочет. Он не может заставить. Метка — дело добровольное. А потом эти секс-отношения как-то затягиваются. Надолго затягиваются. Баки приходит к нему каждую свою течку, и они проводят ее вместе, безудержно трахаясь. Но за пределами спальни он все так же обращает на Сэма минимум внимания. Хотя, с другими он старается подшучивать. Не привык еще, поэтому многие шутки попадают мимо или же прилетают прямо в сердце. Сэм почти привыкает к этому. Почти. Потому что он все же не такой человек. Его лучший друг — это капитан Америка, как тут не быть моралистом или хотя бы стараться быть чуточку лучше? Поэтому вскоре Сэму надоедает. Он хочет быть Баки парой целиком и полностью, хочет поставить ему метку, показать, что Джеймс занят. Они даже не разговаривают почти. Просто трахаются, потом лежат рядом, а утром Барнс уходит, и словно его не было. Сэму это не нужно. Когда наступает десятая по счету течка Джеймса — Сэм уже выучил его цикл, — и Барнс приходит к нему в комнату, по-солдатски начиная раздеваться, Сэм заваливает его на постель и прижимает к ней. Нависает сверху, надеясь на сопротивление, но на лице Баки, что странно, только лишь понимание. И смешинки в глазах. Он словно издевается. — Что, больше не выдержал? — с ехидцей спросил Джеймс. — Я думал, сдашься раньше, но ты продержался молодцом довольно долго. — Какого черта, Барнс? — почти кричит Сэм, потому что его достало. Баки улыбается. Черт возьми, он улыбается! Это не оскал, не очередная из его диких и кровожадных улыбок, от которых в дрожь кидает. Он улыбается по-настоящему. Уголками губ. Как-то даже мягко, хотя Сэму кажется, что его глючит. — Никакого, — усмехается Солдат. — Просто ждал, когда тебе надоест быть постельной игрушкой. — Это ты меня ей сделал! Блять, что за игры? Что тебе от меня нужно? Баки отвечает не сразу. Точнее, он вообще не отвечает. Просто смотрит долго в глаза, и Сэм тонет в нем, как в болоте. Именно в болоте, потому что Баки затягивает и не отпускает, как ни барахтайся. Бороться с ним утомляет. А Сэму хочется чего-то определенного. И Барнс чуть поворачивает голову, собирая волосы и убирая их на бок. Он. Открывает. Шею! Черт! Именно там, куда ставят метку! И в глазах — доверие. Он доверяет Сэму. Доверяет себя. Милостивые боги, он никогда о таком даже не думал. Чтобы Джеймс всех-убью-один-останусь Барнс просто позволил ему… — Ты серьезно? Или издеваешься? — Я не Старк, не поднаторел еще, — фыркнул Джеймс. — Ты же хотел. Так кусай. — До Старка всем, как до луны. Ну, кроме Скотта, наверное, — отрешенно замечает Сэм. — Ты правда позволишь? — Да кусай уже, пока не передумал! А то твои щенячьи глазки выводят меня из себя! — У меня не щенячьи глазки! — Сэм осторожно отодвигает волосы и прикладывается губами к молочно-белой шее. Целует, вылизывает, и дыхание Баки учащается. Потом он смыкает зубы так сильно, что металлическая рука Барнса едва не раздрабливает ему плечевой сустав. Липкая кровь стекает по коже Баки и заполняет рот Сэма. Но ее вкус мутит голову, а запах глубже забивается в нос. Их связь укрепляется настолько, насколько возможно. И от переизбытка эмоций Сэм стонет, утыкаясь лбом Баки в плечо, облизывая красные губы. Джеймс же загнанно дышит, но не уходит. Его живая рука гладит спину Сэма, выводя пальцами узоры. Он не уходит и утром, оставаясь с Сэмом в постели. Он не уходит и после, а за пределами спальни начинает бросаться в Сэма шутками и забрасывать его отсылками из сороковых. Это не вписывается в привычный мир Сэма, но положение вещей ему по душе, потому нет смысла жаловаться.