Liar

      Утро не особо-то и отличалось от моей привычной рутины. Подъем в восемь, душ, завтрак. Разве что тело другое, да и я… Немного умерла, хе-хе. А ещё у меня появился брат. Раньше у меня тоже он был, но общались мы мало и не были близки. У нас были разные родители и довольно солидная разница в возрасте: спортсмен-красавец и любимая дочка не особо уживались вместе. Я не привыкла к тому, чтобы мои вещи трогал кто-то другой, а он не привык к тому, что у него есть я. Я не скучала, когда он уехал в Москву, всё общение — поздравление с днём рождением, двадцать третьим февраля и восьмым марта, новогодние открытки как само собой разумеющееся. Конечно, я его любила, но по-своему и, наверное, недостаточно сильно, за что иногда чувствовала вину, хотелось быть ближе, всё же брат и сестра, но не сложилось. Теперь у меня снова есть старший брат, но теперь более опытная уже я. Постараюсь сделать всё возможное, чтобы ни он, ни я не чувствовали себя обделёнными и одинокими.       Этим же утром я и узнала имя нового члена семьи, которого в отличие от новых родителей приняла мгновенно. Сасагава Реохей был маленьким рыцарем и обещал вырасти в настоящего мужчину, на которого можно было бы положиться и это замечательно. Пусть я и старше, но для него я буду младшей сестрой. Всегда хотела, чтобы у меня был такой человек, который бы защищал меня от других людей и от мира в целом. Всё же в новой жизни довольно много плюсов.       Завтрак порадовал рисовыми шариками с рыбной начинкой. Реохей им обрадовался как родным: — Онигири! Иттадакимас! — бодро протараторил он и с наслаждением вгрызся в комочек риса. Что-то невнятно муркнув, он запил нехитрый завтрак зелёным чаем и спросил, почему я не ем. — Не хочу, — пожала плечами. На самом деле я просто ненавижу рыбу и всё, что с ней связанно, аж челюсть сводит судорогой от одних вида и запаха. Гадос-с-с-ть! — Чтобы вырасти, нужно много кушать! — наставительным тоном пытался переубедить меня братишка. — Завтрак — основа всего дня, если не покушаешь утром, то весь день будешь грустным, — пришлось покорно откусить от рисового комка и, стараясь сильно не морщиться, проглотить рисово-рыбную гадость. Больше я к завтраку не прикасалась, но мальцу было достаточно и этого.       Реохей сложил посуду в посудомоечную машину и запустил белого гудящего монстра. Вещи в школу он уже собрал, поэтому ему оставалось лишь взять с собой сумку и сменить смешные тапочки с мышиными мордочками на уличные сандали. — Я пошёл! — объявил он и растянул губы в сверкающую парой дырок улыбку. — Удачи, — пожелала я.       Когда за братом закрылась дверь, я решила, что пора начать действовать. В своём мысленном плане я уже наметила пару целей:       1. Покопаться в вещах и найти свои документы, чтобы хотя бы узнать собственный возраст. Найти свой альбом, раскраску или тетрадку: что-нибудь, на основе чего можно было бы составить минимальное понимание того, как вела себя Киоко и теперь делать мне.       2. Найти деньги. Не известно, когда точно приедет наша мама, а продуктов в холодильнике не так уж и много. Да и вообще, знать, где взрослые хранят ценные бумажечки полезно для души и тела.       3. Перебрать съестное и найти, что же из всего этого не содержит в себе рыбы. Не хочу сидеть голодом — хочу жратс-с-с!       Цели есть, преград не вижу.       Для начала я решила раскопать залежи вещей, копившиеся в шкафчиках в родительской спальне. Никаких угрызений совести я не испытывала, даже несмотря на то, что по сути копалась в абсолютно чужих вещах и это, как минимум, не культурно. Всё во имя выживания и хорошего проживания.       Но меня ждал облом. Ничего интересного я так не нашла: пара мелких купюр, эротичное бельишко, большая кровать-траходром. Ничего что бы действительно интересовало меня. Но вот пара интересных вещичек притаились под матрасом. Когда я туда залезла то едва не пропорола руку длиннющей и весьма острой спицей, лежащей справа. Покрутив находку в руке я, естественно, положила её на место и осмотрела лежбище уже слева. Там меня ждал тонкий блокнот, на страницах которого твёрдой рукой были выведены какие-то номера телефонов, некоторые страницы были исписаны мелким убористым очерком, но понять, что же было написано, не представлялось возможным. Увы, все записи велись не на русском, английском и даже не на японском, который я понимала худо-бедно, но понимала. У меня даже не были малейшего представления какой язык использовался, поэтому находка была признанна интересной, но бесполезной.       Может быть были и другие тайные местечки, в которых притаились интересности, но я их не нашла и перешла в следующую комнату.       В гостиной я не надеялась найти что-то стоящее потому что ни один нормальный человек не будет класть ценные вещи туда, где их могут найти, потрогать и забрать посторонние люди, даже не члены семьи. Но это чисто моя логика обывателя. Вот я, например, в прошлом хранила все свои документы в своей комнате, куда допускались лишь некоторые люди и то — под моим присмотром, цацки и деньги я прятала в родительской спальне, куда в принципе никто кроме семьи не смел зайти. Но семья Сасагав просто уникумы и свои документики они хранили, где бы вы могли подумать, в нижней части журнального столика. Единственное что реабилитировало разум хозяев дома так это то что ящик, в котором хранилось всё добро, был закрыт на ключ, который я, впрочем, нашла довольно быстро — в незакрытом отделе того же журнального столика.       Ну, я конечно не осуждаю, но это решение крайне идиотское. Хотя, в принципе, вряд ли кто-то из гостей обладал бы такой наглостью, чтобы беззаботно шуршать по чужим шкафчикам-ящичкам и искать что-то определённое, но наличие в спальне длинной и острой фигни, которой можно прибить любого неугодного визитёра, меня слегка настораживало.       В любом случае, среди разных бумажек я нашла то что искала — свидетельство о рождении и… Напоролась на одну небольшую проблемку — я не знала какой сейчас год. Пришлось лезть в комнату брата, хотя изначально я не планировала это делать — перед ним мне было бы стыдно за этот поступок, но вариантов точно узнать какой сейчас год кроме как посмотреть в тетради брата у меня не было. Пришлось лезть не в своё дело и ворошить чужие тетрадки.       В комнате братца был полнейший хаос и на столе стоящем у окна была целая куча тетрадей. Я понадеялась, что все они этого, а не прошлых, года и открыла первую попавшуюся. На первой странице тетради по математике гордо красовалась цифра «2000». Утешало лишь то что это уже мой век, гораздо хуже было бы если бы это был не двухтысячный, а какой-нибудь лохматый восемнадцатый век.       Ла-а-а-адно! В свидетельстве о рождении было написано 4 марта 1995 год. Дата выпуска ясна. Логический вывод мне 5, или уже 6, лет, Реохею, по документам, 6-7. На улице или лето, или ранняя осень, или поздняя весна. Эх…       Ну с одной проблемой плюс-минус разобралась, остались деньги и еда.       Мани-мани оказались заныканы на кухне между большой коробкой с сахаром и крупами. Лежало там довольно много цветных бумажек, но судить о их ценности я не могла, лишь сам факт наличия средств оплаты меня радовал, а в целом всё оставалось также не понятно как и с возрастом.       После этого замечательного квеста я вытащила из холодильника все контейнеры с едой и была вынуждена признать, что все они, за исключением одного из ужинов, были рыбными. Печаль-беда решилась просто — сегодня поедим этот ужин, завтра Реохей будет кушать, как и предполагалось матерью этого тела, а я сделаю себе яичницу, а на ужин пущу банку тушенки, которую нашла на полках холодильника.       Пока обследовала холодильник мимоходом запихнула в себя яблоко и банан — сытно и не рыбно — здОрово-здорОво.       Последним пунктом моего исследования была, собственно, моя новая обитель. В принципе, всё выглядело более чем прилично, особенно для пятилетней девочки, но я уже выросла из розово-кремовой комнаты, кукол расставленных повсюду и обилия плюшевых игрушек. Всё это решено было постепенно ликвидировать. В такой комнате может жить или маленький ребёнок или полнейший псих.       Мебели здесь было мало — шкаф, стол, стул и кровать из светлого дерева. Окно было большое и делало комнату непривычно светлой, я предпочитаю что-то менее яркое и более тёмное, но это всё поправимо плотными шторами коричневого или любого другого тёмного цвета. Пол был паркетным и прикрытым пушистым ковром персикового цвета. Мне этот пушистый друг человечества очень и очень понравился, и я почти мгновенно прикипела к нему душой. На стенах висела пара картин в золочённых рамках, но пейзажи, сходные по настроению со сказками о драконах и принцах, меня никогда не прельщали. В целом комната была типично-девичьей, ничего плохого в этом не вижу, но переделывать здесь нужно было многое — та же комната брата или родителей по цветовому решению нравились мне больше. У Реохея всё было выполнено в типичных синих оттенках, а у родичей в бежево-пастельных. Никакой оригинальности, короче.       Но больше всего меня здесь интересовал не цвет стен, а наполнение шкафов и полок с книгами.       Понятное дело, среди книжек я не нашла чего-то выдающегося — сплошные сказки, да пара энциклопедий, но даже из этого добра можно было сделать кое-какие выводы. Например, сказки преимущественно про принцесс, ничего народного, ничего кровавого, ничего жуткого. Всё лампово и пушисто. У меня в это время дома стояли сплошные приключения и легенды востока. Такое себе чтиво, но запоминалось мгновенно и надолго. Историю, про человека, чья отрубленная голова перегрызла горло палачу всё ещё свежа в моей памяти. А сказка про девочку, чьи пятки сначала срезали, а после приживили… Загляденье! Киоко, по видимому, растили типичным тепличным цветочком, жестокости она не видела и раз не видела, то вряд ли что-то подобное делала.       Одежда в шкафу тоже была светлых оттенков, никаких штанов и шорт — одни сплошные юбки, и много-много рюш. У меня ситуация была кардинально иной, штаны, шорты, леггинсы, джинсы, а вот юбки и платья были не в почёте, с ними я мирилась лишь в школе, где девочки обязательно носили сарафаны или платья.       На альбомных листах, найденных мною среди книг, я нашла лишь рисунки типичних барби и кенов.       Миленько — не спорю, но такими темпами из Киоко выросла бы типично-обычная девочка-ванилька, которая при слове «жопа» падала бы в обморок, а при виде хулиганья пряталась бы за спину брата. Ничего плохого, но есть один нюанс: я — это я, а Киоко — это Киоко и мы совсем разные, можно сказать, мы полярны друг другу. Она милая девочка, я — бандитка, использующая мат в качестве междометий, а удары как коронные аргументы, даром что хотела быть учителем, а не отжимать телефоны в подворотне. Но смысл один: я — не Киоко и я не смогу сыграть эту малышку. И что делать?       Трель дверного звонка вывела меня из размышлений: вернулся старший брат, а план созрел в моей голове.