Песня кита

Дождь продолжал бежать трусцой вслед за нами, придавая насыщенный цвет деревьям и полям. Дорога посерела, проезжающие мимо машины приветственно раскачивали дворниками, будто смахивая с глаз слёзы. Слёзы умиления, усталости, грусти или счастья. Небо потеряло голубой цвет, полностью укрывшись серо-белым одеялом. Но, несмотря на пасмурную погоду, внутри нашей машины царило лето. Солнечное, полное улыбок, пляжной музыки, ярких коктейлей и страсти жить. Мечтателям свойственно желать, чтобы дорога никогда не кончалась. Несмотря на финишную точку, они хотят, чтобы поезд не останавливался, машина не тормозила, а самолёт не приземлялся. Для мечтателей дорога – это олицетворение их самих. Это глубокое ощущение внутри, которое поднимается на поверхность тогда, когда ты куда-то направляешься. И ты, охваченный страстью даже к своему кратковременному путешествию, в эти минуты становишься кем-то другим. Время для тебя больше не существует. Ты можешь разбить циферблат или даже разобрать стрелку часов. Для тебя это всё равно не будет иметь никакого значения, потому что ты уже другой. И ощущение жизни становится другим. Ты будто бы свободен. И из-за этого чувства свободы ты не хочешь, чтобы дорога прекращалась. Ты хочешь ехать и поглощать эту поездку всей своей жизнью. Ты сам становишься дорогой. В то время, когда ты куда-то едешь и зачарованно смотришь в окно, ты есть мечта, ты есть путешествие, ты есть свобода. Аиша, не отрываясь, задумчиво смотрела в окно. Её лицо в такую пасмурную погоду казалось ещё более исхудавшим и бледным. Подруга силилась не уснуть: она всегда любила наблюдать за дорогой, участвовать во всех возможных разговорах и поспевать за сменяющимися видами. Но теперь болезнь часто перебарывала желания Аиши и заставляла подчиняться. Поэтому через некоторое мгновение её веки всё же стали постепенно закрываться, и она безвольно погрузилась в сон. Слева от меня сидел Лиам и читал книгу; Луи, свернувшись в неудобном положении на переднем сидении, мирно спал. Я вслушивалась в мерное звучание двигателя, его глубокий рёв и никак не могла поверить в происходящее. Гарри перехватил мой недоумевающий взгляд в зеркале заднего вида и улыбнулся. Ямочки моментально появились на лице, и я не удержалась от ответной улыбки. — Порядок? — Порядок, — ответила я и прислонилась лицом к водительскому сидению. — Сколько нам ещё ехать? — Ещё два часа точно. Хочешь, на заправку заедем? — Да, было бы неплохо. Я безумно хочу кофе. — Мне тоже нужен кофе, — послышался хриплый голос Пейна. Он устало потёр веки и взглянул на меня. Я засмотрелась на него в ответ, снова прожив реальность происходящего: эти улыбки, глаза, взгляды, голоса, смех и тепло. «Этого не может быть» вновь ударило меня по голове, и по всему телу прошлась дрожь. Машина медленно остановилась, и мы, потягиваясь, вышли на улицу. — А что, если вас тут узнают? — Скорее всего, что узнают, но мы не будем задерживаться, — Стайлс вяло отмахнулся и смело направился в сторону магазина. Лиам пошёл следом за ним, а я, стоя около автомобиля, обогреваемого летним солнцем, оглянулась, перепрыгнув взглядом с шоссе на поля, с полей — на заправку, с заправки — на небо, с неба — на кроссовки. В этот момент меня поглотило осознание «здесь и сейчас». Пошевелив ногами, я буквально ощутила, как мышцы-сгибатели и разгибатели помогали совершать движения, а кожа всей своей поверхностью одновременно впитывала в себя силу настоящего сквозь проникающий ветер. — Мы существуем, но не живём, понимаешь? — обратившись к подошедшим «Nike» Гарри, произнесла я. — Как много книг и тренингов, обучающих и призывающих нас, о том, чтобы мы прекратили нестись сломя голову и стали жить осознанно, ощущая каждый свой шаг, каждое своё движение, замечая каждую деталь этого мира, смотря широкими глазами и впитывая в себя все чудеса настоящего… Но что делаем мы?.. Гарри, ты сейчас здесь или где-то ещё? — я подняла на него глаза. Он стоял и улыбался. Мы смотрели друг на друга, и я могла рассмотреть каждый оттенок его радужки. Переливы, которые способна породить только природа, создавались один из другого, проникая дальше, в глубину, увлекая за собой тех, кто осмеливался взглянуть хоть раз. — Как я смею быть где-то ещё, если всё, что меня так привлекает, находится здесь и сейчас? — Надеюсь, ты со мной не флиртуешь, Гарри Стайлс, — я улыбнулась и пошла в сторону магазина. Он обогнал меня и открыл дверь. Внутри нас встретил так сильно манивший меня запах кофе и разогретых булочек. Столики пустовали, по телевизору крутился клип Адель, а за кассой нас ожидала уже с готовой приветливой улыбкой девушка. Не подавая явного вида, но, искоса поглядывая на высматривающего меню Гарри, она встретилась с моим наблюдающим взглядом и тут же смущенно улыбнулась. Начиная с этого дня, каждый момент стал тянуться как жвачка, приклеенная к подошве обуви. Но эта длительность не была мучительной. Я смаковала её с разных сторон, стараясь замечать как можно больше деталей, с жадностью поглощая и проживая всей душой. Именно так я стояла рядом с Гарри, ощущая телом запах жареных кофейных зёрен, готовящихся сэндвичей и парфюма Стайлса. Я вбирала в себя каждую мелочь интерьера: от небольшой царапины на руке той девушки до сладко потягивающегося Лиама на выходе из магазина. Гарри протянул мне стакан с кофе, и я, вдохнув его стойкий аромат, прикрыла глаза, а уголки губ медленно потянулись вверх. Парень смотрел на меня в упор, и на его лице красовалась знаменитая улыбка. — Ну, что опять? — Просто очаровательная, — хмыкнул он и пропустил меня через дверь на улицу. Устроившись на бордюре, смотревшем в сторону распростёршихся полей, мы втроём молча пили кофе и наслаждались нежными порывами летнего ветра. Дождь давно прекратился, и небо снова стало прозрачным. Я взглянула на него: — Над нами плывёт огромный динозавр. Парни подняли головы вверх, и Гарри внезапно воскликнул, ткнув пальцем куда-то влево. — А вон там бегемот! Мы с Пейном пытались найти этого самого бегемота, но, сколько бы мы ни щурились и ни поворачивали головы, мы видели только старую печь и огромного медведя с беззубой улыбкой. Допивая кофе, споря о фигурах в небе и хохоча над собственными предположениями, мы разбудили Луи, который тоже присоединился к нам и стал выдавать образы похлеще, чем фантазия Стайлса. Увидев на небе шприц, я ощутила, как меня тут же бросило в холодный пот, и перестала смеяться. Я посмотрела в сторону машины, но позади переднего сидения Аишу было не видно. Я сглотнула. Худшие мысли возникли в голове и пронеслись сквозь меня со скоростью света. — Полли? — на меня обратил внимание Лиам. Казалось, что в этот момент я стала бледнее мела. Парни посмотрели туда же, куда был направлен мой взгляд. Я резко подскочила с места, от чего у меня закружилась голова. Зажмурившись и приложив ладонь ко лбу, я застыла на месте. — Тебе плохо? — чей-то голос. Не могу разобрать, чей. В мыслях одна Аиша и шум сердцебиения. Меня усадили обратно. — Она спит, — через несколько секунд Луи коснулся моей руки. — Полли, тебе не стоит так сильно переживать. — Она… она точно спит? — еле слышно спросила я. — Я только что проверил, — он открыто посмотрел мне в глаза и в знак подтверждения кивнул. Парни в смятении переглянулись. — Послушай, — начал Лиам. — Мы не знаем, что ты чувствуешь и как ты через это проходишь. Но знай, что ты всегда можешь с нами поделиться. Мы хотим стать хорошими друзьями и Аише, и тебе. Если ты станешь говорить нам о своих мыслях хотя бы понемногу, мы сможем лучше понимать тебя. И тебе будет легче… ведь одному всегда тяжелее, не так ли? Я с усилием сглотнула. Горло сжала невидимая сила, и я дрожью пыталась отогнать это назойливое ощущение замкнутости. Глаза зажгло от подкативших слёз, дыхание сбилось, а сердце буром высверливало глубокие раны внутри себя. — Мне просто очень страшно… — впервые проговорила я вслух. — В те минуты, когда я отвлекаюсь на что-то, и из моих мыслей вылетает болезнь Аиши, я чувствую себя виноватой. За то, что я нахожусь с ней не каждый момент… Ведь каждая секунда может стать последней. Это звучит как приговор, и я знаю, что трансплантация ещё впереди, что надежда есть. Но мы стоим в очень длинной очереди, поэтому никто не знает, что может случиться во время ожидания. Вот почему я нахожусь в постоянном страхе. В постоянном. Я чувствую себя виноватой за то, что сейчас я смотрела на облака с вами и на секунду забыла об Аише, — я с трудом выдохнула. Мой голос задрожал. — Я не знаю, как мне справиться с этим. Я не знаю, как мне перестать волноваться, чтобы больше не причинять ей боль своим беспокойством. Я не знаю, как справиться с собственными эмоциями. Мне просто страшно. И я не знаю, что мне делать. Я опустила глаза, не веря самой себе, что сказала это. Внутри меня будто взболтали давно застывшее болото. Я пыталась остановить поток навалившейся вины и стыда за то, что я рассказала. В мои мысли назойливо пробирался свет тех концепций, которые были заложены в книге, о которых мне твердил Викто́р… Но в одиночку я справиться уже не могла. — Полли, — Гарри приобнял меня за плечи. — Помни то, о чём ты сказала Аише утром. Держись за эту идею и каждый раз вспоминай то, с какой благодарностью твоя подруга приняла это. За один день невозможно изменить своё мышление и избавиться от того беспокойства, которое преследовало тебя день за днём. Просто теперь, понимая, как больно ты делаешь своими страхами, старайся доверять Аише больше. Она же не ходячая болезнь, а личность, которая заслуживает того, чтобы ей верили и перестали контролировать каждый шаг. Я посмотрела на него с благодарностью. Кофе оставил после себя отпечаток ещё не проклюнувшейся надежды. Когда мы сели в машину, Аиша проснулась, а на её лице заиграла совсем детская улыбка, несмотря на то, что её сердце отбивало бешеный ритм, руки непривычно дрожали, а губы отдавали синевой. Уступив мне место впереди, Луи подсел к подруге и стал расспрашивать её о том, как она держится без кофе, как пришла идея открыть кофейню и где она научилась темперовать. Я смотрела на них, и моей душе становилось спокойнее. Аиша, почти полупрозрачная от худобы, сливалась с сидением и становилась незаметной. Но, когда она улыбалась или просто говорила, что-то неведомое из последних сил вытягивало её обратно и заставляло сиять. Если она кого-то слушала, она слушала со всей глубиной. Если она что-то говорила, она говорила со всей душой. Если она улыбалась или смеялась, она делала это так искренне, как звенят только новогодние колокольчики. Облокотившись на руку, я посмотрела в окно, и мои мысли затянулись тугим узлом, не выпуская себя наружу.