Мы с тобой не ровня!

Фролло блаженно щурился на солнце. Погода была великолепной: небо без единого облачка, солнечные лучи так и одаривают своим теплом, зеленая трава радует глаз. Словом, погода была под стать настроению Фролло. Его жена Эсмеральда шла рядом с ним, а впереди прихрамывал Квазимодо. Судья заметил, как Эсмеральда сжимает в кулачок руку — ту самую, на которую он надел свое кольцо с рубином. — Сокровище мое, у тебя пальцы не затекли? — спросил он. — Что? — она остановилась и недоуменно посмотрела на него. — Пальцы, — с улыбкой повторил Фролло. — Ты так сильно сжала свою ручку в кулак, что они у тебя слегка побелели. Зачем ты ее так стиснула? Эсмеральда смутилась. — Твое кольцо мне велико… — сказала она. — Я очень боюсь, что потеряю его. — Как только приедем в Париж, отнесем его ювелиру, — успокоил ее судья. — Ну, а пока… У тебя есть какая-нибудь прочная тесьма или веревочка? Волосы Эсмеральды сегодня были заплетены в косы. Она распутала ремешок, который был вплетен в одну из них, и протянула его судье. Тот улыбнулся. — Прекрасно! А теперь дай мне кольцо на минутку, — сказал Фролло. Он продел ремешок в кольцо, зашел Эсмеральде за спину, завязал его у девушки на шее и, развернув Эсмеральду к себе лицом, полюбовался на свое творение. Кольцо теперь выглядело, словно какой-то странный кулон, и висело, почти касаясь аппетитной ложбинки грудей Эсмеральды. У судьи от желания застучало в висках. Он подумал о том, что они уже несколько недель не занимались любовью, и возбуждение растеклось по его телу и тяжело осело в чреслах. Фролло облизал губы и оглянулся. Они как раз дошли до леса. Наверняка здесь есть места, где можно уединиться, подумал судья. — Квазимодо! — хрипло сказал он. — Да, хозяин! — горбун живо обернулся. — Ты иди вперед без нас, а мы тут еще немного прогуляемся, — заявил судья, пронзительно глядя на Эсмеральду. Та, мгновенно вспыхнув, поняла, почему судья хочет остаться только с ней. — Но, хозяин… — попытался возразить Квазимодо: капитан его точно по головке не погладит, если он оставит Фролло и Эсмеральду одних без сопровождения, да и как бы не случилось чего опять… — Кому сказал?! — рыкнул Фролло, и его ноздри раздулись от раздражения и нетерпения. Горбун тяжело вздохнул и прибавил ходу. С хозяином не поспоришь — особенно, когда он в таком настроении. Фролло потянул Эсмеральду в кусты, выискивая укромное место, где бы их никто не побеспокоил. Такое нашлось быстро. Эсмеральда почувствовала, как судья горит от нетерпения, и его возбуждение вызвало в ней ответную вспышку. И она не сопротивлялась, когда он увлек ее на траву, дергая за тесемку рубашки, обнажая пышную грудь. Его горячий рот тут же накрыл один из сосков, а второй он слегка защемил пальцами, теребя и лаская, и Эсмеральда постанывала от удовольствия. Его язык облизывал ее соски, слегка давил на них, судья посасывал и чуть покусывал их, обжигая Эсмеральду своим жарким дыханием. Фролло оторвался от нее — всего лишь на мгновение! — чтобы быстро скинуть свою тунику и высвободить ноющую, напрягшуюся плоть, и вот он уже дергает за завязки на корсаже Эсмеральды, и тот летит в сторону. С юбкой судья справился еще быстрее, с удовольствием поглаживая бедра своей жены ладонями. О, боже, да! Его жена! Его сокровище! Он опустился на нее и толкнулся бедрами, проникая внутрь, и Эсмеральда радостно вскрикнула, принимая его в себя. Фролло не спешил. Он двигался медленно и нежно, выскальзывая из нее почти полностью и входя обратно как можно глубже. Эсмеральда покусывала свои губы, чтобы не стонать в голос — его движения наполняли ее блаженством, внизу уже расходились волны удовольствия, разрастаясь, заполняя ее всю… Да! Ее муж! Единственный, кто ей нужен — никого ей, кроме него, не надо! Она все-таки закричала, когда ее накрыло с головой, и мир разлетелся на мелкие кусочки. Фролло бешено двигался в ней, с радостью слушая, как она страстно стенает под ним, и это наполняло его восторгом и доводило до безумия, пока на него самого не обрушился экстаз. Судья со стоном содрогнулся, сжимая Эсмеральду в своих руках. — Я люблю тебя… — вдруг прошептала она. — Наконец-то… — выдохнул Фролло. — Я это знал, но не был уверен, что ты мне об этом скажешь. — Тебе это так важно? — Эсмеральда заглянула в его глаза. — Да! — его лицо было предельно серьезным. — Очень важно! — Хорошо… — она улыбнулась. — Буду говорить тебе это почаще. Фролло с тихим смешком уткнулся в ее волосы. Они немного помолчали. Но Эсмеральду все же мучил один вопрос. У нее даже мысли не возникало, что Фролло все же захочет на ней жениться, она об этом и не думала, но когда он буквально поволок ее в церковь… — И как ты решился? — спросила она. — Почему ты женился на мне, Клод? Ты ведь считал, что я тебе не ровня? — Я до сих пор так считаю, — спокойно ответил Фролло. Эсмеральду словно холодной водой окатило. Она застыла на секунду, затем вывернулась из его объятий и села, вглядываясь в его лицо. В ее горле застрял комок, и она почувствовала, как защипало у нее в глазах. То, что сказал судья, было очень болезненно. — Вот как?.. — ее рот словно онемел, и Фролло увидел, как побледнели ее губы. — Да, — он коснулся ее щеки пальцем, и Эсмеральда приложила усилия, чтобы не отшатнуться от него. — Я — всего лишь жалкий человек. А ты — мой храм, Эсмеральда. Ты — святая. Ангел, посланный мне Господом, чтобы вытащить меня из того дрянного болота, в которое меня засасывало с каждым разом все сильнее. Ты научила меня снисходительно воспринимать чужие грехи, научила меня снова радоваться жизни и смеяться… — его лицо вдруг побледнело и исказилось. Клод был счастлив. Ему сегодня исполнилось четыре года, и мама устроила небольшой праздник. Большой она устраивать побоялась — отец ненавидел праздники, считая их греховными. Но Клод был очень рад и такому. Они с мамой пошли в сад, и она веселила его рассказами о цветах, о насекомых и животных. Им было так хорошо вдвоем, она делала все, чтобы он смеялся! Клод заприметил небольшой муравейник возле дерева, и они принялись наблюдать за тем, как деловито суетятся муравьи, бегая туда и обратно по своим муравьиным делам. Некоторые муравьи тащили на себе каких-то маленьких букашек, несли их прямо к дереву, и Клод спросил маму, что это такое. — Это тля, сынок, — смеясь, ответила она. — Но зачем они ее несут? — Тля для муравьев — это вроде как коровка для наших крестьян. Клод вспомнил, как мать рассказывала, что крестьяне доят своих коров, и от этого у них на столе есть молоко, сметана и масло. — Муравьи их тоже доят? — хихикнул он. — Почти. Тля питается соком дерева, муравей подбегает к ней, трогает ее своими усиками, и тогда она отрыгивает капельку сока. И муравей ее выпивает. — Фу! — он засмеялся. — Они едят отрыжку! Их радостный смех звонко разносился по саду. И, к несчастью, его услышал вечно недовольный отец. Он вырос перед ними, словно из-под земли. — Что вы здесь устроили?! — сурово спросил он, а Клод сжался от страха. — Ты учишь его беспечности, вместо того, чтобы учить молитвам и воспитывать в нем почтение к Господу! Вся эта праздность до добра не доводит! — Но ему только четыре года! — мать нахмурилась. — Он же еще ребенок! Ему нужны смех и радость! Он еще успеет настрадаться, когда подрастет! — Страдания — это прямой путь в Рай! Он должен быть скромным и благочестивым, а ты делаешь из него пустоголового фигляра! Делаешь из него Грешника! Отец с матерью тогда здорово поругались, а Клод с того момента смеялся очень редко, чтобы не раздражать отца. Он и не заметил, как с возрастом совсем разучился смеяться… Фролло прерывисто вздохнул, и Эсмеральда крепко обняла его. — Ты опять вспомнил про своего отца? — тихо спросила она. — Я ненавидел его! — сказал он. В его голосе отчетливо послышалась злость и тоска, и судья задумчиво добавил: — Но вот курьез — несмотря на всю свою ненависть, я, почему-то, всю жизнь пытался заслужить его одобрение. Его проклятое одобрение! — с горечью признался он. — Почти всю свою жизнь я жил с оглядкой на него: что он подумает, как отреагирует на мои поступки. Это вызывало во мне смутную злость, но я ничего не мог с собой поделать — даже после того, как его унесла чума! Только недавно я начал отдавать себе в этом отчет… Я так не хотел походить на него, но в итоге стал таким же чудовищем, как он… Его глаза широко распахнулись в ужасе от самого себя. Сейчас он явно испытывал к себе отвращение. — Ты наверняка сейчас скажешь, что это же мой отец, родная кровь, и я не должен так ненавидеть его… — начал судья, но Эсмеральда вдруг перебила его. — Нет! — решительно заявила она. — Не скажу. Он всю жизнь издевался над тобой, бил тебя, сломал тебе руку! Ты имеешь полное право ненавидеть его. Просто… Я считаю, что ты не должен о нем думать. Тебе самому от этого хуже. О, если бы он оказался передо мной, я бы расцарапала ему лицо! Ты — не чудовище, в отличие от него! — Я в этом не уверен… — Фролло тяжко вздохнул. — Ты не все обо мне знаешь, моя дорогая. Квазимодо… Я убил его мать. Погнался за ней, когда подумал, что она — воровка. У нее в руках был какой-то сверток, и я решил, что она что-то украла. Я вырвал этот кулек из ее рук и оттолкнул от себя, и она упала головой на ступени и сильно ударилась. Насмерть. А свертком оказался Квазимодо… Он был так уродлив, что я хотел утопить его в колодце — мой отец бы это сделал, потому что не терпел уродства, считал это клеймом дьявола… Я — чудовище, Эсмеральда. Она притихла и задумалась. — Скажи, а ты стал бы ее убивать, если бы она оказалась перед тобой сейчас? — спросила Эсмеральда. — Не думаю, что вообще погнался бы за ней, — пробормотал Фролло. — Я бы просто приказал развернуть сверток и показать, что в нем. И отпустил бы ее восвояси. — Значит, ты не такой, как твой отец! — с торжеством заключила она. — Но я думаю, что ты должен рассказать Квазимодо правду. — Ты хочешь скоропостижно оказаться вдовой?! — судья вздернул брови. — Он сбросит меня с собора, когда я ему все расскажу. — О, я уверена, что не сбросит, — заявила Эсмеральда. — Квазимодо добр и великодушен. И ты заменил ему родителей, воспитывал его все эти двадцать лет. Нет, он тебя не тронет. — Мне бы твою уверенность, — вздохнул судья и сменил тему: — Однако, я думаю, что нам пора возвращаться. Верно, нас уже заждались. Когда они приводили себя в порядок, Фролло почувствовал нечто вроде зуда между лопатками. Ему все казалось, что за ними наблюдают. И он услышал тихий шорох в кустах… Он все же мотнул головой, отгоняя эти ощущения. Судья и Эсмеральда неспешным шагом вернулись на поляну, и Феб вздохнул с облегчением. Все это время он страшно нервничал — не случилось ли с ними чего? Но Эсмеральда выглядела совершенно счастливой, Фролло — до крайности довольным, и капитан успокоился. Только вот Квазимодо его беспокоил своим поведением. Звонарь отвечал на его реплики невпопад, был весьма рассеян, и когда смотрел на судью, то скулы на его лице так и вспыхивали. «Увидел он, что ли, что-то такое, что ему видеть не полагалось?» — предположил капитан, но вслух ничего не сказал. Спустя несколько часов их небольшая компания вернулась в Париж, и жизнь потекла своим чередом. Эсмеральда буквально купалась в своем счастье. Судья относился к ней еще нежнее и трепетнее, а ведь ей казалось, что это невозможно. Но факт оставался фактом — Фролло делал все, чтобы порадовать ее, и Эсмеральда отвечала ему тем же. Единственное, что ее беспокоило, — судья так и не признался Квазимодо в том, что сделал. Но на своем она не настаивала, потому что считала — это не ее дело, и она не должна вмешиваться. Фролло, однако, заметил, как она иной раз кидает на него печальные взгляды после того, как он возвращался с собора от своего приемного сына. Он и сам понимал, что должен поговорить с Квазимодо, сказать ему правду, но все никак не мог собраться с мыслями. Но и тянуть дольше он тоже не мог. И, проснувшись однажды, судья понял, что день откровений настал — он больше не мог держать это в себе. Вечером он поднялся на колокольню. Квазимодо уже сидел на своем месте и вырезал какую-то очередную фигурку. Фролло деликатно кашлянул, и горбун, вздрогнув, обернулся. — Добрый вечер, Квазимодо, — поздоровался судья. — Добрый вечер, хозяин, — тихо отозвался звонарь. — Вы сегодня налегке? — Да… Я пришел кое о чем поговорить с тобой, — Фролло вздохнул и приблизился к столу, где стоял миниатюрный макет площади перед Собором Парижской Богоматери, включая сам собор. — Я должен рассказать тебе насчет твоей матери. Она… — Никогда не бросала меня, так? — Квазимодо в первый раз в своей жизни прямо смотрел в глаза судьи, не отводя взгляда. Фролло пронзило понимание — мальчик точно знает, что на самом деле случилось с его матерью. — Ты все знаешь, да? — между бровей судьи залегла глубокая складка. — Я слышал весь ваш разговор тогда… на поляне. Не смог уйти и оставить вас без защиты, — заявил горбун. — Хм… — судья внимательно посмотрел на Квазимодо. — А то, что происходило до разговора, ты тоже видел? — О, нет! — поспешно сказал горбун, и по его смущенно побагровевшему лицу судья понял, что мальчишка врет. Врет отчаянно, потому что видел все, что произошло между судьей и Эсмеральдой в подробностях. Но Фролло не стал заострять на этом внимание. Его сейчас интересовало другое. — Ты ведь почти ничем этого не показал. Я заметил, что ты неловко себя чувствуешь, но думал, что это из-за того, что ты нарушил слово, которое дал капитану. Почему ты ничего не сделал, Квазимодо? — судья был в недоумении. — О, я очень хотел кое-что сделать! — Квазимодо нахмурился. — Сначала у меня чесались руки — так хотелось свернуть вам, хозяин, шею за ваше вранье! Но потом я начал думать. Я увидел, как к вам относится Эсмеральда. Я расспросил архидьякона — оказалось, что он все видел. И он мне сказал, что вы слишком сильно оттолкнули мою мать от себя. Не думаю, что у вас было прямое намерение убить ее. Хоть я вас и не оправдываю. Но, с другой стороны, все эти двадцать лет вы заботились обо мне. Возможно, вы делали это с неохотой, но все же… Я был всегда сыт и одет. Вы учили меня читать. По вашему почину мне разрешили стать звонарем, а я очень люблю свои колокола. И вы охраняли меня, как умели, объясняя, на что способны другие люди. Впрочем, в этом я убедился на собственной шкуре. — Я не заступился за тебя в тот день… — Фролло все-таки почувствовал запоздалое раскаяние. — Вы делали то, что считали нужным, — Квазимодо пожал плечами. — Я вас не послушался, и вы проучили меня. Но знаете, что?.. Это странно, но за все эти годы вы не сделали даже попытки ударить меня. Почему? Вы же знаете, я ничего бы не смог вам сделать? Даже наоборот, я сам чувствовал бы себя виноватым за то, что разозлил вас. — Потому что я хорошо знаю, что это такое, когда тебя бьют, — лицо судьи омрачилось. — Одно дело, когда это пытки во Дворце Правосудия — люди их вполне заслуживают за свои преступления. Ты же не делал ничего противозаконного, всегда был послушным и покорным мне. Ты даже почти не спорил со мной. Впрочем, я и тогда не стал бы бить тебя, и ты это знаешь, мой мальчик. Я бы не смог… Только не спрашивай меня, почему. — Это слишком личное, да? — Квазимодо заметил, что в лице судьи не было ни кровинки, настолько он был бледен. — Да, — судья вздохнул. — Я понимаю, что не могу этого требовать от тебя, но надеюсь, что ты когда-нибудь простишь меня. Хоть и понимаю, что хочу слишком многого. — Мне главное, чтобы Эсмеральда была счастлива, — решительно заявил горбун. — И, если она счастлива с вами… Может, со временем у меня и получится. — Ты можешь навещать ее в моем доме, когда захочешь, я не буду препятствовать этому, — сказал Фролло. — Спасибо, хозяин, — Квазимодо поблагодарил очень сдержано, но все же судья увидел, как радостная искра вспыхнула в его глазах. Эсмеральда сидела перед камином и увлеченно читала. На Париж уже опустились сумерки, и в комнате был уютный полумрак. Когда туда вошел судья, Эсмеральда встрепенулась. Она знала, куда он сегодня ходил, и для чего. Фролло, облегченно вздыхая, снял с себя шаперон, наплечники и сутану, и уселся в кресло рядом с Эсмеральдой. — Ты все же поговорил с ним? — тихо спросила она, отложив книжку в сторону. — Мне и говорить-то ничего не понадобилось, — пробурчал судья. — Он и так все знал. Застукал нас тогда, в лесу. Он сам услышал все, что я тебе тогда сказал по поводу его матери. — Только услышал? — Эсмеральда смущенно зарделась, и Фролло хмыкнул. — И видел тоже, — со смешком сказал он. — Правда, насчет этого он мне соврал, но я увидел, как отчаянно он покраснел. — И что же он тебе сказал? — Эсмеральде не терпелось узнать подробности. — Он простил тебя? — Не все сразу, моя дорогая. Подобное так скоро не прощается. Но он значительно смягчился, когда я позволил ему приходить в наш дом и общаться с тобой. Если бы не ты, возможно, он захотел бы убить меня на месте еще тогда, когда я рассказал тебе. Но ты счастлива со мной, и он это видит. Возможно, через несколько лет он окончательно смягчится. И это все — твоя заслуга, моя прелесть, — судья притянул ее к себе и поцеловал в висок. — Так уж и моя… — Эсмеральда хихикнула. — Я уже говорил тебе, что ты — ангел? — Фролло заглянул в ее глаза. — Быть может, я даже не попаду в Ад после своей смерти. Если ты до сих пор со мной, может, я и не настолько ужасен, и Господь простит меня за мои грехи. — Ну, без тебя я в Рай точно не пойду! — воинственно заявила Эсмеральда. — Сяду возле райских ворот и буду клянчить, чтобы тебя вернули мне. Она выглядела так решительно, что Фролло весело рассмеялся. — Да, полагаю, ты наведешь там шороху, любовь моя! — сквозь смех сказал он и зарылся носом в ее роскошные волосы. Нежный запах, что исходил от нее, вызвал в нем приятное томление, и судья проурчал: — Сейчас уже довольно поздно, как думаешь? Мне кажется, что нам пора в постель. — Вот развратник! — шутливо возмутилась Эсмеральда, но все же позволила ему увлечь себя на кровать. Однако, заснули они далеко за полночь.