Шкатулка

Многочисленные родственники вечно нудели - детство не вечно, придется взрослеть, придется становится серьёзной, а то что, упаси боже, из тебя вырастет. Жизнь тебе не кино и даже не весёлая книжка, не сданная вовремя в школьную библиотеку. Сложно все всегда было у этих взрослых - и мир у них какой-то хмурый, и ходят они вечно усталые и сутулые, кашляют и кряхтят от чего-то, все-то у них болит, и кто-то там опять развелся, и кто-то с кем-то опять поругался, и говорят они об этом где-то там между собой на кухне, а потом снова приходят поучать и какие-то непонятные мудрости изрекать. Зато все остальное время от них внимания не добьешься - они слишком заняты проблемами и руганью. У Риты ничего не болит, кроме вчера разбитого носа, и ничего особо не волнует, кроме как удрать бы побыстрее на улицу от этих нудных взрослых. На улице - целый мир, и он весь её. И лужи, чтобы забраться в них по щиколотку и начерпать полные кроссовки воды, и гаражи, чтобы лазать, и голуби, чтобы гонять, и даже асфальт, об который обдираются локти и коленки, тоже весь её. Рита живет, как живется, и от взрослых упреков отскакивает, как резиновый мячик. Рита ест яблоки немытыми, считает ворон в окне на уроках, катает пульки из бумаги и выдувает их через корпус от ручки точно в затылок вредному ботанику Мишке за первой партой. Учителя рукой махнули на нее, что взять с этой хулиганки, а Рита махнула на них в ответ. Она как-то раз пыталась постараться, но ей все равно не ставили выше трояка. Вольнова же. Списала, наверное. Ну Рита и плюнула. Все равно самолётики из тетрадки складывать интереснее. Погибнешь ты, Вольнова, говорят учителя. Мы тебя прощаем, а мир, говорят, не простит. Не знаю, какой там у вас мир, думает Рита, а в моем сегодня утром охренительно каталось с горки на портфеле, и снег, забившийся под одежду, того стоил, как и потерянная шапка. Ты, Ритка, смотри, вечно кормить тебя тоже не сможем, качает головой устало отчим. Не хочешь учиться дальше - ищи работу, крутись как знаешь. Иначе никак. Рита чешет в затылке и бурчит угрюмо - навалилось внезапно всякое, универы, работа, куда ни плюнь все тоска сплошная. И нигде она нахер не сдалась. Да и оно ей тоже - она как представит себе всякие экзамены на поступления или работу в каком-нибудь продуктовом где душные тетки будут ей капать на мозги за то что товар неправильно на полках стоит - и Рита выкидывает в сторону злочастный аттестат и бежит от этого всего туда же, опять, в мир, на улицу. Там фонари горят, и в каждой банке на земле таится нераскрытый потенциал футбольного мяча, и никто ничего от нее не ждет от такой хреновой и не приходящейся к месту, и дышится как-то легче. Рита живет, как живется. И летние дни в Библиотеке текут своим чередом. Соседки нудят, чтобы она ноги на стол не задирала, не санитарно, и ела потише, и музыку свою "жуткую" не включала на магнитофоне, а то громко, и вещи не раскидывала. Только Рита как жила в своей комнате дома - так и будет жить в своей комнате в общаге, и не волнует. А соседки меняются с рекордными скоростями, и Рита отрешенно советует им разворачиваться прямо с порога, и коммендант Зиновий уже махнул рукой ругаться за слишком большое количество плакатов, безжалостно пришпиленных к обоям. Ну не дома же их было, в самом деле, оставлять, где давно уже грозились снять и выкинуть все это совершенно не девчачье мракобесие (знать от которого такая агрессивная). Люди в Библиотеке - совсем как те взрослые. Ходят усталые, замороченные, пары, сессии, задания, угроза неминуемой ужасной смерти, мы все умрем, ууууу. Как по Ритиному - так Библиотека в сто раз лучше ПТУ или работы продавцом, прости господи. Рите нормально, у Риты есть верный магнитофон и соседка которая первая среди себе подобных додумалась надеть хорошие наушники и не возникать. У Риты есть вроде бы неплохой такой приятель с младшего курса, хипстер, конечно, безбожный, но зато хоть рожа позитивная. У Риты есть Владя и их общая теперь на двоих коллекция дисков. Владя улыбается робко, заикается крайне мило, и да ну вас, разве может быть унылым и ужасным мир, в котором с утра перед сменой слышишь радостное "П-привет, Рит!"? Не может. Ритино авторитетное мнение. Мир он вообще какой-то стал слишком слишком, в груди не умещается, и как тут думать о смерти, когда вокруг сплошная жизнь, и сердце в груди колотится, и физиономия скоро треснет улыбаться всякой абсолютнейшей мелкой незначительной фигне, которая почему-то вдруг стала такая значительная. Тоха попытался пошутить про "влюбилась чтоль?" ровно один раз, после чего получил бутербродом в холеный лоб, ибо нечего фигню городить. То, что какие-то непонятные эмоции иногда абсолютно деть некуда и их приходится агрессивно выобнимать из бедной подушки - еще ничего абсолютно не значит. Слава богу у Жеки мозгов хватает ничего глупого не комментировать. Даже учеба и все такие же запаристые экзамены не портят жизни. Да и учиться, оказывается, немного проще, когда от тебя ожидают по способностям, а не по репутации. И летом солнце светит, и осенью лужи классные, и зимой можно снежком залепить в щало хмурому Алиновскому, сколько можно трагедию корчить, и весной как потеплеет можно припомнить Владе, что он как-то проболтался что шарит в созвездиях. "Допрыгаешься ты, коза", говорила мама. "Жизнь все равно взрослеть заставит, только больно будет. Вспомнишь меня еще." Глупые взрослые, которые думают, что все однажды устают от жизни. Рита стоит в кроссовках на снегу. Мир холодный, чужой, ускользнул у нее сквозь пальцы, и все больно, и тупо, и губы не растягиваются в улыбку даже пальцами. И она ненавидит и зиму, и Новый Год, и всю Библиотеку, и тупой этот Орден, и огонь свой, и себя. И смотрит на себя саму из прошлого и такой дурой кажется что вот уебала бы, честное слово. Дите мира с плюшевым мишкой. Огоньки ей нравились, институту она радовалась. Пропади оно все пропадом. И даже диски её - их - все хочется взять и переломать непонятно зачем, потому что какой в них сучий смысл. Их у нее, впрочем, отобрали. Как и мишку, которого тоже хотелось как минимум выкинуть к чертовой матери. Сказали, потом пожалеет. Как будто она может о чем-то думать в будущем времени. Ритин мир ее предал, и сейчас она уверена - счастья в нем больше нет. Солнца в нем больше нет. И она вспоминает, давясь слезами и зябко обхватывая руками плечи, как будто это сможет удержать ее грудную клетку от метафорического выламывания всем самым теплым и сокровенным наружу, в холод и тьму. Помню вас, взрослые, умные. Повзрослела. Гордитесь. (Подавитесь.) --- Лиля идет по коридору, возмущенно сопя и поправляя на плече рюкзак. Косится на ржущих позади огнемагов. Замедляет шаг, оборачивается, смотрит как-то озадаченно. - Там, - спрашивает она потом в своей комнате, садясь на кровать. - А что с Ритой случилось? - А что с ней случилось? - вопросительно свешиваются с верхнего этажа плюшевые уши. Лиля мнется, не зная, как это сказать; - Не знаю, она как-то... Веселее, что ли, стала. Ммм... Мягче? Улыбается, смеётся. - А, ну так это, - Тамара пожала плечами и почесала нос, - ога ж после Молота оттаивает. Человек существо такое, он вечно болеть не способен. - В смысле... "оттаивает"? - Ну... Погодь, а ты думала, она всегда с таким щалом ходила, как будто сжечь нас всех во сне готова? - ...честно говоря, да. - почему-то шепотом призналась Лиля. Тамара хмыкнула. - Не, Лиль. - Леска втянулась обратно на свою полку. - Ритка, конечно, заноза невыносимая, я первая под этим подпишусь, но не поэтому. Ты ж ее просто раньше не видела. Знакомься заново. - Ага. - Романова задумчиво кивнула, и бросила ещё один взгляд на неудавшиеся "маггловские" фотки в своём телефоне. - Ага.