Раздражающий фактор

— Рука и сердце, Виктор?! Серьезно?! Зсасз извиняется перед сидящим в пыточном кресле мужчиной и переводит взгляд на Антуанетту. Привыкшие к подвальному сумраку глаза слезятся от яркого света, льющегося из дверного проема. Стоящая на верхней площадке лестницы сестра похожа на ангела из отцовской библии: её хрупкую фигуру обрамляет золотистое свечение. Но вот полный возмущения тон и торопливый стук ботинок о каменные ступени ангелам не присущи. Зато присущи Антуанетте. — У меня вся комната провоняла тухлятиной, — возмущенно заявляет девушка, направляясь к нему. Решительным жестом она сметает щипцы и скальпели с металлического столика и с громким стуком опускает на него розовую коробку. Жертва, пристегнутая к креслу, мычит испуганно, дергаясь. Тони брезгливо морщится, видя в металлической миске окровавленный язык. Виктор принюхивается, склонившись над подарком. После критически осматривает покоящиеся на подушке из бумажной стружки кисть руки и сердце. — Ты преувеличиваешь, дорогая, — наконец он выпрямляется; его взгляд снова обращен к сестре. — Они свежие. Мужчина замечает, как ей хочется досадливо топнуть ногой и заявить «я все папе расскажу!», словно ей снова пять лет, а они — избалованные отпрыски состоятельных братьев-бизнесменов. Вот ни его, ни ее родителей давно нет в живых. И этому Виктор даже рад. Девушка не топает ногой, а складывает руки на груди и закатывает глаза. — Ответ на вопрос «зачем ты это сделал?» все еще актуален, Виктор. Просыпаться и находить коробку с человеческими запчастями не лучшее, что со мной случалось в жизни. Виктор смотрит на дующую пухлые губы Антуанетту и видит перед собой пятнадцатилетнюю девчонку, какой она была на момент их первого «преступления». Она сама пришла к нему, оседлала бедра и поцеловала в сжатые тонкой полоской губы — неумело, но решительно. Он помнит, как воздух застрял в груди, когда сестра прильнула к нему всем телом, требуя ответных действий. Помнит, как позволил себе не душить на корню то, что чувствовал к ней уже пару лет, и как сходил с ума от желания. Помнит, как упоительно было ощущать её под собой и слушать томные выдохи и сбивчивый шепот. — Но согласись, такого тебе никто не дарил! — мужчина улыбается уголком губ, чувствуя гордость, что смог придумать нечто, до чего ни один тупоголовый британец, с которыми Антуанетта училась в университете, до такого бы не додумался. Об их романе родители узнали спустя год. Слишком много на себя бравший садовник (в последствии Виктор очень долго наказывал его за содеянное) сфотографировал парочку, стоявшую у окна спальни. Отец брызгал слюной, крича, что убьет их обоих, и рвал на клочки снимок: обнаженная Тони в объятьях Виктора, оба не видят ничего вокруг — только друг друга. — Как я буду смотреть в глаза её отцу? — орал отец. — Кто тебе дал разрешение трахать дочь моего брата, сукин ты сын?! Ладно она, ребенок еще, шестнадцать только! Но ты то! Почти двадцатилетний дубина! Тебе других девок мало? Виктор лишь стер кровь с верхней губы, молча снося слова отца. Он твердо знал, чего хотел. — Через неделю Тони уедет учиться в Англию, — взяв себя в руки, произнес мужчина. — Завтра, после семейного ужина, ты бросишь её. На этом все. Я не позволю тебе позорить семью подобной мерзостью, как инцест. Склеенная фотография до сих пор хранится у Виктора. — И все же я попрошу тебя больше из игровой комнаты, — Антуанетта обводит подвал рукой, — игрушки не выносить. И если хочешь, я напишу список того, что ты мог бы мне подарить. Виктор не сдерживается, снимает окровавленные перчатки и привлекает сестру к себе, — мужчина в кресле все равно не сможет рассказать про маленькую слабость Зсасза. Тони склоняет голову к плечу и смотрит на него с той же полуулыбкой, что и три года назад, появившись на пороге его дома. Она скинула пропахшее дождем пальто, и Виктор услышал знакомый аромат бергамота, круживший ему голову в юности. Он опомнился уже в постели, держа Антуанетту в своих объятьях. Как бы он не выжигал в себе все человеческие слабости, слабость к ней осталась. И Виктор позволил себе это. — Напомни мне, почему я тебя еще не убил, дорогая? — он улыбается, отводя от ее лица непослушный локон. Загрубелые пальцы вскользь касаются теплой щеки. — Ты мне перечишь, не слушаешься приказов, отвергаешь подарки. Право, Антуанетта, мне впору задуматься о твоем убийстве. Она коротко касается его губ своими, обнимает лицо прохладными ладонями. В ее глазах ни капли страха или отвращения, с которыми смотрят на него остальные. Тони смотрит на него смешливо и нежно, будто знает все его мысли. — Я твой раздражающий фактор. Без меня тебе было бы совсем скучно.