Пепел на губах

— Хватайся за руку, тигр, — всем своим нутром пытается произнести эти слова громче Акутагава. Вертолет опускается низко, насколько это только возможно и чуть не касается земли. Ацуши делает один единственный вдох ртом и широко распахивает свои глаза, словно в замедленной съемке делает два последних шага, чтобы вцепиться своей тигриной лапой в протянутую ладонь своего врага. Слабому Рюноске не хватает сил, чтобы удержать блондина и он, кажется, сейчас упадет, но Чуя успевает схватить его за ворот рубашки и одним движением затянуть внутрь. — Рад тебя видеть, Ацуши-кун, — весело машет рукой Дазай. Казалось, что с ним все в порядке, он даже виду не подает, но если только приглядеться, то можно заметить залегшие темные круги под глазами. Накаджиме не хватает сил ответить. Это случилось. Достоевский победил, практически всю Йокогаму поглотил хаос. Нашлась способность, стирающая другие, но этот процесс был болезненным. Болезненным настолько, что эсперы теряли контроль. Город медленно подвергался разрушению. Агенство было разрушено в первую очередь. Сзади что-то зашумело. — …ы засе… к… к… ли его, — звучит голос по сломанному приемнику. Осаму, находящийся дальше всех, быстро подскакивает, хватает устройство и пытается расслышать сказанное. — Докладываю. Он… н находится на юге, не смейте. Ме… ня слышно? Не смейте идти туда в о… од… и, — связь прерывается так же внезапно, как и возникает. На юге нет ничего, кроме… Значит у одного из складов мафии?.. Несмотря на предупреждение, автопилот ставится именно на эту местность. Они не военные, к ним это не относится. У Дазая должен был быть план… всегда же был, верно? На минуту воцаряется молчание. Ацуши тщетно пытается отдышаться, он единственный, кто пострадал, а с остальными вроде бы все в порядке. Только Акутагава немного потрепан, но не ранен. Все трое, находящиеся здесь, смотрят на Дазая. Брюнет думает, кусает губы и хмурится, впервые его мыслительный процесс можно прочитать по выражению лица. А потом матерится и бьет по сидению. — Совсем никаких идей? — спрашивает Накахара, придерживая шляпу. Дверь отломило ещё в самом начале и ветер бьет в лицо. — Нам бы найти взрывчатку и безумца, который пойдет туда, — тихо говорит Осаму и перебирает в своей голове людей. У них никого не было, совершенно. Чертов Федор, просчитал каждый шаг. — И в чем проблема? Мы можем подорвать сам склад с оружием, — очевидное слетает с его губ. Акутагава хочет поправить своего семпая, сказать, что добровольцев нет, а близко подобраться — опасно для жизни. Этот эспер может одним движением руки вывести способность из-под контроля. — Я бы пошел, но, — кривится Осаму. Он не может пойти, нет, это невозможно. Не потому что ему грозит смерть, а потому что он слишком важная фигура в этой игре. Достоевский рассчитал этот вариант, тогда чего же он добивался? Он ведь чего-то добивается во всей это нелепой ситуации! Тем более, если они каким-нибудь чудным образом и выиграют, вряд ли другие способности нормализуется. Им понадобится перезапуск, который может устроить только Дазай. Рыжий смотрит на окружающих. Ацуши еле дышит, а Акутагава сидит смирно и единственное, что выдает его усталость — сбившееся дыхание. Вертолет слишком громко урчит, кажется, что вибрирует даже пол под ногами. Не сдержав выдоха, Чуя поправляет чуть не ускользнувшую шляпу и говорит со всей уверенностью, на которую только способен: — Я пойду, — наверное это самое глупое решение в его жизни. Три пары глаз сразу взирают на него, что Накахара даже усмехается их синхронности. — Моя способность и так каждый раз выходит из-под контроля, не думаю, что я испытаю что-то новое. Глупо было бы отказываться. — Ты не можешь пойти туда, — не своим голосом гаркает Осаму и ещё раз бьет по сидению, — глупый миньен, ты не понимаешь. — Его взгляд такой отчаянный, потерянный, что невольно можно сравнить с взглядом ребенка, который оказался в безнадежной ситуации. Потому что он уже думал об этом. Даже нашего великого стратега можно поставить в тупик, вот так новость. — Это не тебе решать, тупая мумия, — кусает губу Чуя. В его голосе нет прежнего пыла. — Ха-а, — возмущенно вдыхает он, — а ведь Мори-сан обещал мне отпуск этой весной. Эти слова пусты, только бесполезная попытка разрядить обстановку. — Чуя, — имя, настолько жалкое и короткое, произнесенное павшим голосом Дазая, звучит так тоскливо. Разговор на этом заканчивается — вертолет, стоявший на автопилоте, мягко приземляется. Ветер перестает бить в лицо, а пряди щекотать щеки. — На, подержи, — сунув свой плащ Акутагаве, рыжеволосый поправляет воротник и закатывает рукава. Шляпу почему-то на этот раз не снимает. — Сейчас вы направитесь к центру, вас там должен дожидаться Достоевский. А этого, — усмехнувшись, Чуя кивнул на стоящий в десяти метрах склад, — оставьте на меня. Дазай смотрит на него и задерживается на перебинтованном запястье, которое тот недавно ломал. Его взгляд растерянный. Сам не себя не похож. Этот факт, видимо, тоже доходит до него и брюнет привычно улыбается, поворачиваясь к Акутагаве и Ацуши. — Удачи Вам, Накахара-сан, — кивает Рюноске и закрывает рот, давит кашель. Ацуши же, услышав пожелания Акутагавы, поспешил тоже что-то сказать: — Удачи! И спасибо Вам. — Поблагодаришь позже, — непривычно резко произносит самоубийца, — как все закончится. — А? Н-ну да… — мямлит Накаджима. — Удача мне не понадобится, — отвечает в своей манере Чуя и направляется к своей цели медленными шагами. Этот склад находится на пустом поле, окруженный только сухой травой и редкими деревьями. Внутри здания множество пороха и взрывчатки — все, чтобы это место взлетело на воздух. Его спина. Дазай цепляется за этот момент. Накахара всегда был маленьким и хрупким, только его способность и давала ему силы. Это ли чувствовали все его люди, стоявшие за его спиной? Чувствовали защищенность за маленьким и хрупким Чуей, который сейчас снимет перчатки, таким образом готовясь призвать арахабаки. Это так похоже на… Готов ли он вновь отпустить близкого человека без борьбы? — Дазай-сан, нам надо идти. Акутагава бросает быстрый, но не менее тоскливый взгляд на Чую. * Да улетай уже, тупая скумбрия! Чуя глотает вязкую слюну и вытаскивает из кармана почти полную пачку сигарет. Как Дазай только это проворачивал каждый раз? Умирать же страшно. Он, Накахара, делал это множество раз, произнося те самые слова, но в тени всегда стоял этот чертов Сосаму, которому хотелось безоговорочно доверять. Сейчас же за спиной никого не было. Не то, чтобы он чувствовал брошенным, скорее одиноким. Пальцы дрожат, не слушаются, поэтому сигарета разжигается только с четвертого раза. Чуя вытаскивает пистолет, который зачем-то хранит в портупее и, немного думая, бросает на сухую траву. Он ему не понадобится. На холодный метал сразу же капает что-то. Дождь? Это правда дождь? Первый за этот год. Будем считать, что это божественный знак и ему пора начинать операцию. Дым красиво скользит по воздуху, а капли рассекают его. Не на такую смерть он рас… — Эй, Чу-чу, мне кажется или ты трусишь? — звучит певучий голос самого отвратительного человека на всем свете. Только вот звучал он слишком наигранно, сломался на середине предложения, что показалось обладатель сейчас заплачет. Накахара быстро оборачивается и смотрит большими глазами на напарника. Пришел. Рыжий слегка запоздало гасит усталость своей фирменной усмешкой. — Конечно нет, это же ты у нас боишься боли, чертов Дазай. Тишина оглушает, только звук капель. Осаму долго смотрит на Чую, пытается что-то прочитать, а потом бросает быстрый взгляд на небо и вздыхает. Немного устало. Дождь усиливается, а капли холодные, но почему-то так тепло. — Зачем ты пришел? — хрипит Чуя, выкидывая потушенную дождем сигарету. Они оба каким-то паранормальным образом понимают друг-друга, вероятно, оба знают причину. Но почему-то хочется услышать. Дазай не отвечает вопрос, хотя открывает рот. Где-то что-то взрывается. Йокогама в огне. Никто не смотрит в сторону города, знают, что это тот самый конец. Вероятно, что это Достоевский и планировал. И сейчас, стоя перед порогом смерти, когда не на кого рассчитывать, ощущение, что целый мир против них. Двоих мужчин, которых прозвали «двойной черный». Времени больше не осталось и брюнет тихо хихикает от этой мысли. Чуя и сам улыбается, думает, что без этого идиота было бы скучно даже помирать. — О, дарители тёмной немилости, не тревожьте меня… вновь, — последнее слово утопает в звуке дождя. Дазаю на мгновение показалось, что он видит Чую в последний раз. * Пепел сыпется с неба вместе с дождем. От места, которое раньше было зданием, ничего не осталось. Дазай стоит один среди трупов, совершенно невредимый, и улыбается. Он считал и намеренно опоздал ровно на три минуты и двадцать шесть секунд. Этого было слишком много, чтобы спасти Чую, но достаточно, чтобы спасти мир. Дождь незаметно прекращается, оставляет после себя тишину и яркие лучи солнца. Дазай только сейчас подумал, что этот дождь, возможно, был вызван дымом от сгоревших зданий Йокогамы. Вся взрывчатка отливала красным. Неужели Накахара удерживает момент взрыва? Но зачем? Дазай бегло осмотрелся и застыл. Ну конечно, чтобы он успел сбежать. В самом центре этого хаоса стоял сам рыжий. Его плечи подрагивали и дыхание было таким больным и громким. Ноги, что так часто назывались Осаму короткими, сейчас еле держали. На землю капала кровь, что не сказать с уверенностью — откуда она, ведь кровоточило буквально все. Но даже так арахабаки продолжал смеяться. Это был не Чуя, нет, но почему-то все равно хотел спасти его, несуразность этого мира, самого юного мафиози, убившего столько людей Осаму Дазая. Брюнет вытирает сухие, больно вступившие слезы с красных глаз. Тишину рушат тихие шаркающие шаги, когда он подходит к своему напарнику. Столько слов крутилось в голове, столько всего хотелось сказать, но единственное, что удалось: — Все кончено, Чуя, — улыбается и хватает его за щеки Дазай, — отдохни, — и успевает только коснуться его губ, все сметает взрыв. Волна разносит по небу шляпу, что оседает на мокрую землю.