Встретимся в забвении

Уже через пару секунд они стояли ровно друг напротив друга. Их разделяло всего несколько сантиметров, преодолеть которые никто не стремился. Огрон на несколько секунд закрыл глаза, протяжно выдыхая тёплый воздух. Гантлос все это время стоял недвижимо, смотря на извилистые линии синеватых вен, которые были видны под чуть морщинистой кожей век. Точно такой же яркой линией они продолжались на висках и опускались к шее, скрываясь глубоко под кожей только в районе ключиц, которые уже были скрыты под кожаными одеждами. Пока маг разрушений был увлечён разглядыванием голубого узора, веки лидера Круга вновь поднялись. Их взгляды встретились не сразу, только спустя несколько секунд. Руки Огрона ложатся на чужие щеки, довольно грубо сжимая их пальцами, от чего даже на впалых скулах образуется мягкая на вид округлая складка, прогибающаяся под подушечками. Губы от давления тоже приобрели несколько припухшую форму, что при их естественной тонкой форме выглядело довольно-таки нелепо. Гантлос сразу чуть наклоняется. Сначала ему кажется что зря, но в этот раз все окупается. Огрон прижимается своими губами к губам своего товарища, что получается смазано, от чего это прикосновение и близко не становится похожим на настоящий поцелуй. Он ослабляет давление на щеки, и только потом их губы полностью сходятся в поцелуе. Быстрые властные движения губ прерываются на короткие промежутки времени, в которые Гантлос прижимается своей щекой к щеке Огрона, чему тот отчаянно противится даже несмотря на чувственность момента. О грубую рыжую щетину ранится кожа, и от этого не спасёт даже сильное скольжение от воды. Почти сразу после того как кожу пронзает множество мелких уколов, которые ощущаются продолжительным царапинами, влажная ладонь слабо ударяет по щеке, отстраняя чужое лицо. После этого поцелуй возобновляется, но все это раз за разом повторяется. На несколько секунд все вокруг сотрясается, по небу проходится шумный раскат грома. Следом за ним длинной стрелой потемневшую твердь пронзает линия молнии. Отблески этой небесной искры отражаются в множестве крупных капель, которые будто бы по замирают в воздухе, отбрасывая лучик этого света на все окружающее. В эту секунду мужчины наконец отстраняются друг от друга, заглядывая в лица друг друга впервые за эти короткие, но очень длинные минуты. Тусклые лучи света, окрасившиеся в голубоватый оттенок от обилия густых грозовых облаков на небе проникли в пещеру, освещая лица магов. Этот свет создавал особенно глубокую тень на впалых щеках Гантлоса, в уголках глаз; этот же свет придавал глазам Огрона более тёмный оттенок, делая его насыщенно серым, полностью скрывая редкие голубоватые прожилки. Гантлос внезапно ощущает сильный прилив печали. Кажется, он должен ощущать себя чуточку счастливее, ведь он наконец добился малой части того признания, о котором он мечтал с первых дней. Наверно, так глупо считать физическую близость чем-то значимым, воспринимать её как нечто решающее. Скорее всего, это просто маленькая слабость, или поблажка, но даже это кажется столь огромной привилегией, что потерять это будет так больно и обидно. От мысли об этом лицо мага непроизвольно искажается. Ему действительно хочется, даже если это будет из жалости или желания отвязаться. Теперь он сам тянется к Огрону, вновь жадно прижимаясь к его губам. Хочется казаться уверенным и сильным, но пальцы будто бы специально жалко держатся за расстёгнутый край воротника. Он вновь ощущает себя точно так же, как после важного сражения. Плевать, выиграл или проиграл, он ждёт реакции. Он хочет услышать, что он хорошо показал себя, сделал все достойно. Все то время, что он состоит в Круге, он стремится стать достаточно хорошим, чтобы работать с Огроном. Гантлос не хочет быть выгодным, удобным, полезным, он хочет быть именно достойным. Он видит перед собой лидера, эталон сильного волшебника, к которому ему хочется приблизиться, и он делает все, чтобы это осуществить. Каждое его действие — определённый шаг к достижению этой цели, и, каждый раз, когда он слышит похвалу, этот шаг признается успешным. Он достаточно близок к лидеру, но только сейчас он становится близок Огрону. Чужая рука настойчиво ложится на шею Гантлоса, оглаживая пальцами напряжённые сухожилия. Губы Огрона наконец касаются кожи, от чего на ней появляются мурашки. Ладонь продолжает крепко держать чуть ниже затылка, будто бы специально блокируя любое, даже самое мелкое движение. Маг попытался склонить голову вправо, но хватка от этого стала только крепче. Внутри Гантлоса будто бы что-то загорелось, создав в самом центре груди подобие камина, тепло от которого медленно наполняло тело. Этот жар не дошёл только до кончиков пальцев, от чего они не могли совершить даже самого простого движения. Он все еще чувствовал прикосновения губ, но их характер заметно менялся, Гантлосу это не нравилось. Огрону тоже. Впервые соприкоснувшись с губами Гантлоса, он был убеждён, что действительно этого хочет, но сейчас, продолжая свои движения, начинал разочаровываться. Может, с самого начала это было очарование принуждением, но сейчас оно пропало. Огрон не хочет делать счастливым кого-то кроме самого себя, а сам он несчастен от того, что счастливы другие. Но, в глазах Гантлоса сейчас именно счастье. Пусть они и закрыты, в морщинках внешних уголков глаз есть что-то мягкое, умиротворенное. Будь то магической силой, оно наверняка имело бы розовую или светло жёлтую окраску, окрашивало бы его веки в закатный цвет неба после дождя, когда синяя туча начинает отступать и наконец позволяет увидеть золотистый свет, который сливается с розоватой твердью. Цвет счастья, от которого становится тепло. Огрон всей душой не может терпеть этого цвета. Он был готов на что угодно, лишь бы никогда больше его не видеть, никогда не коснуться того, что несёт его в себе. Теплота, идущая от этого цвета пугает, выжигает сквозную дыру прямо в центре груди. По телу проходит волна крупной дрожи, от чего маг неосознанно втягивает голову в плечи. И пусть руки больше не поддаются этот тряске, она перемещается на лицо. Судорожную дрожь в подбородке удаётся усмирить крепким смыканием губ, но на её место приходят удары крови по вискам. Она будто бы кричала внутри тела, не в силах найти выхода, чтобы обратиться к тому, кто нуждается в её крике. Он абсолютно точно не был для самого Огрона, его он только мучил. Руки лидера вновь касаются острых черт лица, и от этого прикосновения кожа щёк тоже начинает источать ненавистный свет. Теперь он был абсолютно везде: он виделся под кожей, лился из глаз, стройной змеёй вился среди светлых волос. Казалось, что он даже на руках самого Огрона, от чего ему хотелось оттолкнуть самого себя. В глазах Гантлоса уже не было этого счастья, но они продолжали ослепляюще светить. Вокруг было оглушающе темно. Гроза прекратилась несколько минут назад, солнце полностью скрылось за горизонтом. И даже не смотря на это, оба все ещё отчётливо видели друг друга. Пусть этого света не существовало, они ощущали его присутствие. Гантлос до сих пор чувствовал тяжёлый осадок на своих губах. Он до сих пор так и не позволил себе коснуться их языком, теперь на них осталась сухая плёнка, которая из-за излишней взволнованности казалась чем-то символическим, оставленным Огроном как подарок, наверняка имеющим неповторимый вкус чего-то горького со сладким послевкусием, вроде шоколада с кусочками ягоды. Даже не ощущая этого вкуса, он был восхищён одним только его представителем. Но о думать об одном только вкусе было невозможно. Он смотрел на Огрона и думал, что могло произойти? На лице лидера была злость, самая чистая ярость, которой вряд ли могло противостоять что-то на этом свете. Но почему? Почему они вновь не думают об одном и том же? Он старается угадать мысль Огрона, чтобы точно не нарушить планов, но сталкивается с тем, что он знает лишь ход мысли лидера, никак не самого Огрона. Сейчас больше всего на свете он бы хотел ударить его, только бы прекратить эту пытку. Этот отвратительный свет становится все более мерзким, с каждой секундой. Он пробуждает внутри мага ужасную боль, напоминающую о самых отвратительных временах его жизни. Теперь он хотел прекратить это. Он сам породил это глупое видение, породил его своей самой большой ошибкой — подчинение желаниям человеческой части себя, а значит теперь от него нужно избавляться, как можно скорее. Он наконец-то полностью отпускает Гантлоса, делая небольшой шаг назад. Прямо за его спиной каменная стена, дальше отходить просто некуда. Он уже хочет сделать шаг в сторону, но чужая рука осторожно, при этом достаточно крепко придерживает его плечо, не давая завершить шаг. — Хватит, — лидер сбрасывает руку товарища, недовольно отталкивая его от себя. Он впервые проговорил что-то в полный голос, от чего он зазвучал грубее обычного. Гантлос не хочет сдаваться так быстро. Он кладёт свои руки на щеки Огрона, так близко к глазам, что подушечки уже задевали нижние ресницы. Лидер инстинктивно опускает веки, хотя и понимает, что это прикосновение не понесёт никакого вреда. Его руки хватаются за локти блондина и чуть давят, чтобы положение ладоней тоже изменилось, пальцы перестали приносить дискомфорт. Маг позволяет, но делает все ровно наоборот: он мягко касается пальцами закрытых век, сразу после едва ощутимо обводя линию роста ресниц. Эти действия заставляют лидера поморщиться, но он не может отрицать того, что с закрытыми глазами ему намного легче. Теперь, даже осознавая присутствие Гантлоса, он больше не видел света. Его лицо на эти минуты собиралось из воспоминаний, самых ярких, возможно, даже лучших. Может, из-за этого оно начало казаться лучше. Недовольное выражение лица от этого никуда не делось, Гантлос продолжал смотреть на множественные линии морщин на переносице. Пусть они и были частью дорогого ему образа, они всегда означали для него что-то нехорошее. Он осторожно касается губами переносицы, смущённо наблюдая реакцию. Да, как ему и хотелось, эти морщины разглаживаются. Блондин доволен. Он тут же позволяет себе ещё один поцелуй, но теперь уже в щеку, а за ним ещё и ещё, на щеках, в уголках губ, на висках. Каждое касание губ расходится по телу будоражащим теплом. В столь холодную погоду они приносит совсем иное удовольствие. Огрон наощупь ищет щеку своего товарища, шею. Он заправляет влажную потемневшую прядь за ухо, сразу после делая небольшую паузу, будто бы стараясь визуализировать это движение. Дальше рука ложится на шею. Пальцы слегка надавливают на вмятинку на затылке, от чего Гантлос немного подаётся вперед. Огрон вновь прижимается к губам мага, но теперь совсем по-другому. Этот поцелуй получается чуть более нежным, более чувственным и увлеченным. И пусть Гантлос позволяет открыть глаза, Огрон не спешит с этим. Все его внимание было обращено на горячие прикосновения, влажные шершавые губы были для него столь притягательны, как самый нежный нектар из Лимфейских слив. Он упивался этим ни с чем несравнимым чувством, оно заставляло его ощущать себя по-настоящему живым, переносило в самые приятные времена, но в тоже время держало в настоящем, которым он искренне наслаждался. Поцелуй прерывается всего секунду. Огрон будто бы собирается что-то сказать, но Гантлос действует быстрее. Он наклоняется ещё ниже, теперь касаясь шеи. Каждый новый поцелуй становится все более горячим, притягательным, страстным. Блондин с жадностью, желая получить каждый миллиметр кожи, покрывает поцелуями шею, то и дело прижимаясь к ней носом, надеясь почувствовать собственный аромат Огрона за уже давно въевшимся ароматом дождя. Чем больше поцелуев, тем больше их начинает не хватать. На затылке чувствует давление, настойчивое, сильное, сопротивляться которому становится безумно тяжело. Гантлос в последний раз касается шеи у самого воротника. Он в нетерпении закусывает губу, уже воображая себе предстоящее. Уже через несколько мгновений он оказывается буквально прижатым к чужой промежности. Он не ощущает напряжение, но всем своим существом желает, чтобы оно появилось как можно быстрее. К щекам приливает кровь, внутри разжигается смущение. Поднять руки и наконец-то расстегнуть молнию на штанах… Кажется, что это так сложно, но как только получается, становится мало. Щеки все краснеют и краснеют, с трудом верится, что он находится так близко. Чужая ладонь давит на затылок все сильнее, но Гантлос просто не знает с какой стороны начать. Он придерживает ещё мягкую плоть рукой, пробуя кончиком языка кожу на вкус. От неё исходил лёгкий, но в чем-то приятный аромат, который никак больше нельзя было описать — аромат кожи. Естественный, чуть солёный, кисловатый. В нём было нечто притягательное, настолько сильно, что объяснить словами невозможно. С закрытыми глазами думать об этом было намного проще, но имея перед собой полную картину, он ощущал себя извращенцем. При всем этом, чувство собственной привлекательности никак не приходило, а потому он ощущал себя как никогда глупо. Его губы сомкнулись вокруг чуть влажной от прошлого прикосновения головки, после медленно поднимаясь вверх. Гантлос не чувствовал никакого давления, даже наоборот, рука Огрона тянула его обратно, в головке. Отсутствие дискомфортного давления на затылок и медленное затвердевание плоти под действиями губ заставляли расстаться с тревожными мыслями о том, что в процессе могут возникать проблемы. Пальцы лидера собрали волосы в неаккуратный хвост, так что они теперь практически не мешали направлять действия Гантлоса, и Огрон активно этим пользовался. Он надавливал пальцами с той или иной стороны, меняя угол проникновения. Изредка головка давила на внутреннюю сторону щеки, от чего на ней образовалась мягкая выпуклость. Лидер с большим удовольствием проводил большим пальцем по бугорку, сразу после вновь позволяя Гантлосу вобрать плоть глубже. На щеках появились красноватые пятна румянца. Кожа стала горячей, а от того менее приятной наощупь. Именно в этот момент Огрон окончательно прекратил прикосновения к лицу. Все его чувства сейчас были сконцентрированы именно там, тело продолжало получать наслаждение от самого процесса. Небо вновь осветилось белой стрелой молнии; свет проник и в укрытие магов, от чего она заимели секунду для того, чтобы посмотреть друг на друга. Бледные серые глаза Гантлоса, до этого момента слепо глядящие в вязкую темноту, едва успели задержаться на чертах лицо Огрона, когда свет вновь погас. В голове лидера Круга намертво засел вид чрезмерно втянутых щек и жалостливо приподнятой линии бровей. Все это совершенно не красило обыкновенно мужественное лицо мага разрушений, скорее вызывало лёгкое чувство жалости. С губ Огрона сорвался приглушённый смешок, а его рука впервые надавила на затылок блондина. После этого Огрон смог ощутить большую старательность со стороны своего друга, достаточно впечатляющую, но не проганяющую чувства лёгкого отвращения. Гантлос так старался угодить, что совсем забыл о том, что при этом главное не разочаровать. Его горло сжалось как только язык ощутил до тошноты горький вкус семенной жидкости. Ладонь лидера продолжала удерживать затылок блондина в определённом положении, но уже через десяток секунд эта хватка начала ослабевать. Огрон отстраняется, практически сразу делая шаг в сторону выхода из пещеры, откуда ветер приносил дождевую свежесть и мелкие капли воды. Прохлада дождя приносила бодрость, которой и предпочёл наслаждаться маг, пока его друг снимал языком остаток горького семени с губ. Небо вновь начинало светлеть, а потому теперь не приходилось ждать молний для того, чтобы рассмотреть что-то в густой темноте. Гантлос смотрел на отдалившуюся от него фигуру все с тем же вопросом в голове. Неужели все еще «ничего»?. Огрон смотрит на него всего несколько секунд. В его взгляде как никогда много жалости и снисхождения; он качается головой и с немым смешком вновь отворачивается к густо растущим лианам. Выражение его лица сменяется на глубоко сожалеющее так же быстро, как и кончается очередная гроза на Лулии.