С неба свалилась

У Изуны Учихи есть клан, есть долг и есть брат. Брат — глава, первый по старшинству, первый в клане, первый везде и во всем. Больше у Изуны нет ничего. Изуна — оружие, им стоит колоть, резать и убивать, но и как оружие, и как брат он подвел. Брата, главу — Мадару. Не было бы его ранения — не было бы и девчонки-Харуно. Изуна со всей серьезностью уверен в том, что она появилась не просто так. Это заговор Сенджу, не иначе. Как человек мог свалиться с неба? Ладно — с дерева, понятно, шпионка, ладно с крыши — ну как-то можно понять, оторвать Широ-сан голову и успокоиться, перестроив план охраны и защиты территории. Но с неба. Ни облачка. Голубое. Неоткуда там падать! Только если техникой какой. Но какой? На вид девчонка — ничем не примечательна, разве что волосы дико-розовые. Но брат даже это оценивает с другой стороны: — Хорошо. Легко найти в толпе и среди зелени, если захочет сбежать. Изуна делает вид, что не замечает, как ладонь брата дергается в знакомом жесте (так Мадара встрепывал маленькому Изуне волосы) каждый раз, когда Харуно оказывается рядом. Не может, правда, потом кривую и едкую ухмылку скрыть, смотря на их нового ирьенина. Она Мадару не видит, отворачивается, никогда не смотрит в лицо или в глаза, когда разговаривает — разглядывает что-то за плечом брата, и скулы у нее в этот момент резкие, острые, как грани танто. Изуна готов вытрясать из нее правду сам: как появилась, откуда взялась, что задумала? Но брат обрубает намек, не давая вырасти ему в предложение. — Не смей, — короткое и холодное, будто Изуна его подвел заранее, будто Изуна собирается выпытывать у нее все в пыточной. — Она тебя ненавидит, — Изуна встает в дверях выхода из дома, ему нужна эта честность, брат должен открыть глаза. — Ты не можешь этого не замечать. — Мне все равно, — Мадара смотрит на него с усталой снисходительностью во взгляде, но край у этой снисходительности отклеивается, и Изуна видит там темное упрямство. — Пускай ненавидит и мечтает убить. Но ты знаешь, что она не сможет. Как и я. Прекрати. У нас есть медик, способный лечить чакрой. Однажды она уже попыталась сбежать. Изуна понимает его посыл, но сам же с отвращением кривится, пропуская недопустимые эмоции на лицо. Все равно ему, как же! Брат как свихнулся — одобряет и перестройку госпиталя, и какие-то новые способы хранения трав, собирается искать какие-то нужные печати. Девчонке стоит вздрогнуть и — Изуна уверен — брат появится рядом с ней с теплым плащом, чайничком согревающего чая и котацу. Хочется спросить: а ты на что польстился, Мадара? Плоская, вспыльчивая, смотрит — как режет, даже подойти к себе не дает. Даром, что предназначенная.       Да из ублюдка-Тобирамы предназначенный лучше бы вышел, думает Изуна и сдерживается, чтобы случайно не сплюнуть. — Изуна, не считай меня дураком, я прошу, — брат смотрит пристально и тяжело, прибивает к полу босыми ступнями, и Изуна, как в детстве, не чувствует уверенности, что в этом сражении он выиграет. — Я вижу, как она относится ко мне, ко всем нам. Но что ты предлагаешь? — Ты знаешь, что, — Изуна упрям не меньше, так же смотрит, так же хмурит брови. Иллюзия — это не пыточная. Девчонка на вид посредственный шиноби (хотел бы Изуна посмотреть, как она держится в бою). Да и сколько ей нужно в иллюзии? Ну, пятнадцать, может, семнадцать минут — не больше! Что такое пятнадцать минут? Никакого серьезного вреда, полежит пару дней в своем же госпитале, но в себя придет (и вспомнит заодно, что на главу клана глазами не сверкают). Всего лишь! Не убивать же ее, в самом деле, он собрался. О таком только мечтать. Озвучит — и брат приставит девчонку к себе ближе. А уж эта воспользуется. Как — одним Богам известно. — Я не дам тебе использовать на ней гендзюцу, — Мадара не прерывает контакта и Изуне становится понятно по упрямой складке губ, что брат неумолим. — Наши люди присматривают за ней. Что там — весь клан. Если она что-то планирует, — он скептично прищуривается, — у нее не выйдет. Но если она попытается, я допрошу ее сам и приму меры. Ты понял меня, Изуна? Это нерационально, глупо, попросту чересчур наивно — а он, Мадара, не такой. Это все из-за этой… этой… Харуно. Да чем же она его зацепила? Изуна ведет головой, опуская глаза, и дает брату выйти. Тень Мадары под вечерним солнцем длинная и плавная, чернильная. Изуна смотрит на нее, смотрит брату в спину и знает, что от своего не отступится. Брат, если хочет, пускай щадит эту шпионку. Но Изуна не такой, Изуна найдет, за что зацепиться. Он, в конце концов, пускай и младший, но это совсем не значит, что его мнение не имеет значения. — Чертова ведьма, что же ты с ним сделала? — спрашивает он неизвестно у кого, стоя на пороге дома, и сжимает кулаки до скрипа перчаток. Он совершенно не замечает притаившуюся в кустах неподалеку девчонку-малявку с хитрыми прищуренными глазами. В его голове только поиски способа достать своим острием их нового ирьенина. Изуна не просит его спасать, он готов отдать глаза старшему брату и исчезнуть — решается, понимая, что это будет благом. Брат получит силу, одолеет, наконец-то, Сенджу. Но тут вмешивается эта… Харуно. Залечивает ему смертельную (!) рану своими паучьими руками, смотрит искоса, у брата свободу требует — даже ударить пытается. Харуно Сакура рушит его надежды, да. Но она не заберет у него брата. Попробует — и напорется на металл. Изуна сделает хорошее, правильное, дело, не оставит брату мук выбора, все за него — вырвет чужое сердце. Предназначенная? Изуна вскормлен на легендах и сказаниях, которые выпытывал у соклановцев постарше и (иногда) у отца. Изуна знает, что предназначенные друг другу Богами люди редко заканчивали хорошо. *** На следующее утро Изуна непривычно бодр, удовлетворительно голоден — и можно вообще-то посмотреть, что там на кухне делают служанки, но до кухни он не доходит. Натыкается на брата. Мадара бел, зол, руки дергаются за спину, где обычно есть рукоять гунбая. — Что случилось? — без церемоний интересуется Изуна и заранее закатывает рукава домашней юкаты и готовится идти рубить головы. Голову. Одну. С невыносимо-розовыми волосами. Если у брата такое грозовое настроение, то даже не гадай — все она, эта Харуно Сакура. Кто еще? Ну не Широ-сан снова кого-то на территории проворонил, честное слово. — Какая-то… — брат ведет челюстью, грозя себе вывихом (и мгновенным походом в госпиталь, достраивает Изуна), — дрянь пустила новый слух. Найду — язык вырву, — и проходит грозовой тучей мимо Изуны в свою комнату.       Какой слух, думает Изуна, я бы знал. Ну и что же снова шайка сплетниц во главе с Учихой Аи насочиняли? Устное народное творчество — только дай развернуться. Оборвать бы языки — и правда. Но лишать женщин их единственного развлечения себе дороже. Еще — да упасут Боги — учиться захотят, сами в бой будут рваться. А что? Вон, Сенджу с их Токой какой поганый пример подают. Не религиозный Изуна, когда представляет вставших на защиту клана женщин — машинально вспоминает мантру устрашения демонов. Он завтракает неспешно, вместе с братом, замечая, что у того взгляд отсутствующий и цепкий, острый, как при решении какой-то важной задачи. — Слухи как появляются, так и исчезают, — спокойно замечает он, подцепляя палочками кусок вареной рыбы. — Она тут уже больше двух недель. Люди скоро успокоятся. Этим хочется самому успокоиться. Знает Изуна, как их люди успокаиваются. Мадаре в голову приходит то же самое, судя по его скептическому лицу. Чужачка. Предназначенная главы клана. Ирьенин. Поводов для сплетен — достаточно. Оборвешь кому-нибудь язык, шептаться просто по домам станут. Но Мадара, похоже, и на это готов пойти. Сплетни он и так не переваривает, а уж когда об его драгоценном ирьенине что-то поплыло... После завтрака Изуна собирается прогуляться. До госпиталя. Так, совершенно случайно, может быть, зайти, посмотреть, чем там эта Харуно занимается. Заодно по пути прислушаться. Что там за слух такой, что Мадара утром чуть не огненными шарами плевался? На улице потрясающе спокойно, тихо (до него тут прошелся Мадара), и Изуна с разочарованием понимает, что уши тут не пригреть. К госпиталю он идет в смешанных чувствах, опасаясь встретить там брата или не встретить там эту… Харуно Сакуру. Когда она в госпитале или в своем небольшом домике неподалеку — он спокоен. А вот когда ее ни там и ни там нет… Как-то сам собой настораживается. Чего от нее ждать? Утренний воздух прохладный, приятно студит кожу, шевелит волосы. Под еще не палящим солнцем так приятно просто ходить… Изуна наслаждается этим, совсем недавно (две недели назад) вырвавшийся из госпиталя без смертельного ранения. Около госпиталя он замечает круглолицую малявку, вьющуюся у забора, и сгоняет ее с теплого местечка одним взглядом. В госпитале, который расширили на пару комнат, он оставляет обувь за ширмой, которую сюда зачем-то влепила эта неуемная девчонка. Она, закутанная в юкату темно-синего цвета, кажется Изуне опасным растением, которое лучше подрубить под корень, чтобы оно не успело созреть и семена раскидать. На удивление, в госпитале кроме нее никого нет. А последние две недели сюда кто только не являлся: и с ранами, и с болячками, и просто так — поглазеть. — Специалист общего профиля, — бормотала как-то при нем эта Харуно, осматривая глубоко беременную жену Тоширо-сан, Мичи-сан, у которой из жалоб только отекшие ноги. — Изуна-сама, — приветствует его Харуно, отвлекаясь от груды свитков, сваленных на длинном узком столе, — на что жалуетесь? Вы проходите, не стесняйтесь, тут все равно никого. Какой-то кретин ляпнул где-то, что я ведьма — надо же было накудрявиться — и теперь симулянты и любопытные кончились. Уже открывший рот и приготовившийся поинтересоваться, что же это за свитки такие, Изуна звонко щелкает челюстями, прикусывая язык.