С неба свалилась

Они спорят несколько дней. За закрытыми дверьми и не так громко, как могут. Изуна никогда не пытается подорвать его авторитет. Мадара его никогда об этом не просит. Это старое молчаливое соглашение. Для клана они — продолжение друг друга. Один организм в двух формах. Никто не разглядит между ними огонь распрей. Потому что братья-не-разлей-вода действуют на настроения в клане благотворно, когда как разругавшиеся напрочь — вносят смуту. У Изуны свои аргументы. Он обвиняет Мадару в пристрастности и в помешательстве, в неполном осознании такого прецедента и его влияния на клан. В том, что на него действует эта ведьма. Мадара отказывается понимать, зачем в каждый их спор за уши втаскивать их ирьенина. Даже если отодвинуть абсурдность обвинения, она ничего не делает, чтобы в чем-то Мадару убедить. Разве что ей нужны какие-то травы, расширение госпиталя и печати для хранения ценных ингредиентов. Это все, где она может быть настойчивой. Всего раз — единственный раз — когда он приходит к ней с раной, Сакура смотрит на него так, будто хочет что-то сказать. У нее в глазах болезненный мутный отблеск, возникающий от нерешительности. Бледное лицо в тени его фигуры. Приоткрывшиеся губы, прямой взгляд снизу-вверх… Она замирает напротив него, мучимая неизвестным выбором. Он тогда думает о том, как неудачно его задел Хаширама, пускай и рассматривает склонившуюся над его рукой Сакуру. И стоит ей так посмотреть, как место этих мыслей становится занято другими. Что она тогда хочет сказать ему? Мадара сохраняет лицо спокойным, не выдавая ни искры любопытства. Только приподнимает брови, думая, что пауза делает предназначенную только нерешительнее. Если он хочет, чтобы она заговорила, ему нужно сказать кое-что первым. Уверить ее в том, что он выслушает, что бы она ему ни сказала. «Я не наврежу тебе». Вот что нужно напомнить. Не зря же она постоянно прячет взгляд, старается не находиться рядом, а если и находится, то постоянно ждет подвоха? И в его словах не будет лжи. Но что в этом удивительного, если они предназначенные друг друга? Даже если он откладывает вопросы, ему все равно нужна хотя бы зацепка, намек на что-то новое, что-то важное… Мадара должен это услышать. Звериное чутье трепещет и дергается, провоцируя: надави, узнай! Из-за неважного так не дрожат. Сакура смотрит на него отчаянно и то ли решает, то ли решается… Мадара собирается сказать то, что должен. Но первой откровенности не случается. Он не может думать об этом долго и выбрасывает из головы после того, как возвращается домой из госпиталя. Ему тогда есть о чем поговорить с Изуной, не до всколыхнувшихся тайн, которые могут подождать. В тот день и начинаются их споры. И Мадара побеждает. Он знает о том, что сделает это, еще до того, как Изуна склоняет голову. Потому что убедить его в том, что нужно продолжать войну, невозможно. Ребёнком он мечтает об этом. Растереть старый мир в ладонях и стряхнуть его, как песок. Построить место, где люди смогут жить мирно… Чтобы ни один ребенок не умирал во вражде взрослых. Мадара остается с лицами своих братьев в памяти навсегда. Он и не надеется, и не хочет, чтобы однажды они растворились в темноте безвременья. Так у него есть напоминание. Тогда он ничего не мог сделать. Но счастье в том, что тогда он оказывается не одинок. Как оказывается не одинок и сейчас… Хаширама предлагает ему уступку после ранения Изуны. Согласится ли он на мир сейчас? Будет ли ему достаточно равного союза, а не согласия проигравшей стороны? Не пойдет ли на хитрость? Мадара кривит губы, когда крепит свиток к когтистой лапе сокола. Если и есть способ получить ответы… Он наблюдает за удаляющейся темной точкой с энгавы. Небо становится фиолетовым, а Мадара все еще не заходит внутрь. Заложив руки за спину, он смакует оживление, встрепенувшееся внутри. Хаширама не разочаровывает. Ответ состоит из пары кривых строк. И Мадара, читающий его при первых солнечных лучах, усмехается. Что же. Они находят способ защитить последних младших друг от друга. В груди давит. Он прислушивается к ощущению, зная, если поддастся — покоя не будет. Мадара дает себе несколько минут, чтобы вспомнить маленькие лица. Ради этого он готов столкнуться с ноющим чувством утраты, которое всплывает при каждой попытке их не забывать. Даже боль сгодится. Отряд собирается ранним утром, когда солнце только-только должно приподняться над горизонтом. Переговаривающиеся мужчины подтягиваются, на ходу перепроверяют снаряжение. Они все готовы к тому, что могут не вернуться, но все же идут за Мадарой и Изуной, как пошли бы и без них. Мадара чувствует на себе взгляды мужчин и женщин. Ему не хочется гадать, как они отреагируют. Изуна стоит рядом с ним, с плотно сжатыми губами и ледяным взглядом. Мадара почти сразу понимает, в чем дело. Он находит ее взглядом. Харуно Сакура, взъерошенная и сонная, смотрит на него. Безнадежность, страшная, от которой цепенеешь, прикасается к нему холодом. На коже выступают мурашки. Она приходит. И она боится не его. Если бы боялась — не смотрела бы в глаза так тревожно и оцепенело. Но ее страхи сейчас не должны его трогать. Мадара фокусируется на ней мельком, почти стряхивая впечатления от чужого лица. Потому что его внимание занято отрядом и предстоящим событием. Ему нужно еще сделать остановку до того, как все начнется. Его людям лучше знать о том, что планирует их глава. Но он все-таки находит пару мгновений, чтобы посмотреть на нее как на клановую женщину. Может, чуть дольше и чуть внимательнее, чем нужно. Впрочем, какая разница? Они не успевают как следует разойтись. Хаширама азартен, но все-таки смотрит как на старого друга, а не как на старого врага. Качественного боя, чтобы кости трещали и вскипала кровь, Мадаре сегодня ждать не стоит… Предупрежденные Учихи, несмотря на сказавшееся потрясение от новостей, бьются особенно ожесточенно. Как в последний раз. Но не Мадара и Хаширама. Поэтому он ориентируется на Изуну. И как только тот теряет Тобираму, Мадара устремляет взгляд на заклятого друга, открытый и спокойный. Без горящего в нем шарингана. Хаширама щурится на солнце, стирает кровь с разодранного виска и расплывается в довольной усмешке. Мадара давит такую же, неуместную и детскую. — Предложение перемирия еще в силе, Хаширама? — во весь голос интересуется он. Он чувствует взгляды за спиной, знает, о чем думают его люди. Но чтобы идти вперед, нужно чем-то жертвовать. Иногда — людьми, иногда — их стремлениями. Мадара готов заплатить и положить на совесть еще десяток душ. Понадобится подавить бунт, он подавит. — Наконец-то! — не менее громко объявляет Хаширама, продолжая их небольшую детскую игру в соревнования. Кто быстрее? Кто сильнее? Кто громче? Они выросли в людей, которых больше нельзя растащить в разные углы. Но их мечта вырастает вместе с ними, а детская игра просто приобретает более опасные масштабы. Рядовые Сенджу ошарашены, и сразу заметно, что информирование прошло мимо них. Тобирама Сенджу сжимает челюсти так, что вот-вот одна из них хрустнет. Мадара едва заметно кивает сопернику. Соперник кивает ему в ответ. А дальше вступает Изуна, который несомненно хочет взять всю бумажную волокиту на себя. Раз уж выступает за правила, тщательность и гарантии так рьяно. Мадара чувствует в этом неразличимый ни для кого кроме него намек. Изуна давно не ребенок, но иногда так хочется оттаскать его за уши… Не нужно гадать, как это будет. Поэтому Мадара не ждет понимания или облегчения. Никто не знает лучше него, как Учихи относятся к Сенджу. Он видит лица соклановцев, когда новость объявлена. Обступившие его с Изуной люди полны негодования и пока молчаливой ярости. Мадара остается непоколебимым, потому что знает заранее, знает, на что идет, когда принимает решение. И все же это единственно верное, что можно сделать в сложившейся ситуации. Отец так яростно старается выкосить Сенджу, что бросает на это все возможные ресурсы. Он не сумасшедший, но Мадара знает, что делает горе с людьми. Таджима Учиха хоронит своих детей и жену, а до этого — отца, братьев и мать. Учихи умеют ненавидеть. Но их становится меньше. Люди погибают, а возрастное ограничение защищает новое поколение от истребления, но и одновременно отсекает часть ресурса. Также Учиха принимают самые разнообразные заказы. Это поддерживает их на плаву, но в то же время выводит хорошо обученных шиноби из обороны селения. Им везет, редкость. На их территории оказывается ирьенин. Учитывая уровень медицины в поселении, об этом можно говорить как о чуде. Впрочем, что это, если не чудо? Но вводить Сакуру в отряд и таскать с собой, подвергая опасности, чтобы в селение возвращалось больше людей… Мадара на это пойти не готов. Он видит, на что она способна. Но хочет ли он проверять: достаточно ли этого? Нет. Все имеет свою цену. Значит, Учиха будут учиться гибкости. Не будет он отрицать и еще одну причину: однажды он и Хаширама обещали друг другу это прекратить. Так кто же, если не они? Мадара видит в лицах соклановцев враждебность и непонимание, ярость и невыразимую ненависть. Изуна, стоящий к нему плечом к плечу, внимательно за ними следит. Но клан не взрывается. Харуно Сакура проявляется в толпе как призрак. Закутанная в синее, напуганная, идущая в его сторону, будто ведомая кем-то за руку, она пробирается сквозь тесноту тел. Вокруг нее мгновенно образуется свободное пространство. На нее смотрят, о ней шепчутся. Мадара знает, о чем они думают. Мадара и сам смотрит. Потому что в этот раз она видит его. Не кого-то, кого она рассматривает чаще всего за его плечом, или, стекленея взглядом, вспоминает. Харуно Сакура проступает сквозь свою ледяную броню. Это мелочь, которую он выбрасывает из головы, переводя взгляд. Не время. Сегодня — триумф его и мечты двух подростков, которые хотят защитить оставшихся младших братьев любой ценой. Недавние дети прекратят погибать ради поддерживания баланса сил. Уровень жизни станет прочнее. Клан окажется в мирной полосе. Это будет непросто, но Мадара сделает для этого все. Он не знает, что такое мир. В селении всегда чувствуется готовность собраться и дать отпор тем, кто посмеет напасть. Потому что приходится. И не единожды. Но сейчас Мадара снова смотрит в зелень чужих глаз и видит безумное, просто сумасшедшее облегчение. Будто все это время девчонка была при смерти, а сейчас поняла, что ошибалась. Если как-то мир и ощущается, то очевидно облегчающе. Что-то в ней не позволяет ему отвернуться во второй раз, сделать вид, что она одна из. Может, надежда? Харуно Сакура и страшная надежда на ее лице заставляют стоящих рядом притихнуть. Мадара смотрит ей в лицо, и ему кажется, что он чувствует контуры метки на руке. Острие непонятного ощущения врезается ему между ребер и застревает. Прозрачные дорожки скользят по ее щекам так неожиданно, что он даже не сразу осознает, что с ней происходит. А девчонка закрывает глаза, прикусывает дрожащую губу и пытается вдохнуть. Когда не получается — прижимает руки к лицу. Протиснувшаяся в ее круг отчуждения служанка гладит ее, приобнимает и что-то нашептывает. А предназначенная плачет так, будто внутри целое море. И одна из женщин рядом с ней, статная и высокая, с гордым ожесточенным лицом, закрывает лицо этим же жестом. Мадара слышит рыдания. Женские. Детские — подхватывают материнские. Женщины Учихи плачут по погибшим, по пропавшим и по оставшимся в живых. Плачут от ярости и от горя. Мужчины качают головами. Кто-то вслух стонет о том, что мир только хитрость, Сенджу только и ждут… — И мы, и Сенджу истощены, — Мадара повышает голос, обводя людей немигающим взглядом. — Это решение поможет нам сохранить людей и ресурсы! Да, забыть причиненный Сенджу вред невозможно. Но сколько еще мы будем жертвовать родными? Сколько еще должно погибнуть сыновей? Отцов? Братьев? Для смерти наши женщины растят детей? Я спрашиваю каждого из вас! Кто считает жизнь родных, свою жизнь, менее ценной, чем жизни согласившихся Сенджу? Ответьте мне! Кто?! Распалившаяся внутри ярость материализуется в виде ки. Мадара обводит людей взглядом снова, останавливает его на бледных лицах, всматривается, сжимает челюсти, ждет ответа. Соклановцы отводят глаза. В повисшей тишине особенно четко слышится детский напуганный плач. Женщины- Учиха вздергивают подбородки, прижимая к себе потомство. Влажные щеки и дрожащие губы. Разлитое в воздухе горе, которое копилось поколениями. — Это сложное решение. Но. Я сделаю все для того, чтобы мы процветали, — весомо обещает он, скрещивая руки на груди. — Сенджу нас не перехитрить. Попробуют — и вспомнят, почему мир выгоден и им. И это не ложь. Старая дружба не встанет у него поперек горла, если придется выбирать во второй раз. Обещанный Изуной бунт не сворачивается в раскалывающий клан надвое жгут. Не проливается ни капли мятежной крови. Растерянные и ошарашенные люди слушают его и слышат. Вспоминают о жертвах и о том, что могут однажды потерять всех, кого имеют. Несложно читать это по открытым лицам. Учиха могут быть непроницаемы для чужих. Но свои знают, куда смотреть. Мадара думает о том, сколько нужно, чтобы обойти острый угол, и смотрит вслед предназначенной. Ее служанка непоколебимо вытаскивает из толпы. Розовый исчезает между домов и деревьев. Вместе с ним испаряется и острое чувство между ребер. Сколько нужно, чтобы обойти острый угол? В ворохе навалившихся срочных дел Мадара умудряется спать несколько часов в сутки и находить время на тренировки. Это то, что помогает ему держать голову холодной. Не то чтобы он себя не щадит. Всего лишь легкие травмы, которые можно получить при короткой, но насыщенной практике. Побочный эффект — частая проверка предназначенной. Что-то в последнее время дергает и дергает. Мадара не ждет нового побега — во всяком случае, не прямо сейчас… но… Если все становится слишком спокойно, значит, стоит присмотреться повнимательнее. В этом он согласен с Изуной и одновременно чувствует толику сочувствия к Сакуре. Упаси Ками-сама оказаться человеком, на котором зациклится его младший брат. Хорошо хоть тот слишком занят, чтобы виться неподалеку и нервировать. В том, что он ее нервирует, Мадара не сомневается. Конечно, ему не нужен разговор с Изуной. Но Изуне все равно, чего там не хочет Мадара. Он вкрадывается в голову подозрениями, ощущением, что все идет неправильно. Собираясь повлиять на него, Изуна влияет наоборот. Мадара не рассматривает предназначенную как будущую жену. Ками-сама, в этом нет никакой необходимости. От Сакуры пользы несоизмеримо больше, чем вреда, чтобы настраивать ее против себя окончательно. Казалось бы, куда дальше… Но Мадара помнит, как вытаскивает из ее рукава медицинский нож. Он видит, насколько она упрямая. Если она не сможет обратить оружие против него, она будет искать другой выход. Мадара не хочет однажды найти ее мертвой. Потому что смерть — это тоже выход. Для шиноби бывает и не самым плохим. Он думает об этом не в первый раз. Но в первый раз — так ясно и четко, не пытаясь отогнать мысль. Рядом с Сакурой чаще всего ее служанка, а если нет — лекарь, его ученик и ее собственная ученица. Должно хватить. Но даже так Мадара ощущает облегчение, когда видит во время своих визитов злое чужое упрямство. Лучше это, чем покорность, от которой жди беды. Сомнения не совсем об этом. Они о том, что Изуна действительно зацикливается. Но в этом чуть больше личного, чем Мадаре хочется видеть. Изуна ей интересуется только в практическом смысле, но есть что-то отчаянное и упрямое в его взгляде, когда он о ней говорит. Должно быть что-то еще, о чем брат упрямо молчит, сверкая на Сакуру пронизывающими взглядами. Это не угрожает, иначе Мадара получил бы ответ даже без вопроса. Но это об его ирьенине. Что он должен об этом думать? Изуна опускает глаза, не отвечая, и становится понятно: Мадара тут ничего не добьется. Приходится отложить вопрос до тех времен, когда младший брат наконец решится. Будущие переговоры отнимают зверское количество времени на подготовку и столько же — самоконтроля. Изуна себя не сдерживает, а Мадара в кои-то веки только корректирует курс. Но все же хочется иногда запереться ото всех и побыть в тишине, не во сне и не в движении одновременно час. Перед первым днем переговоров Мадара собирает отряд. Это проверенные люди. Бойцы, часть из которых воевали еще с его отцом. Они подчиняются ему беспрекословно, как и все остальные, впрочем. Но от них не будет случайных проблем. — Никаких провокаций, — приказывает он, рассматривая стоящих группой мужчин. — Никаких случайностей. Мы идем не сдаваться и не играть в поддавки. Мы заключаем мир, чтобы наш клан стал сильнее. Чтобы больше ни один сын, брат, муж или отец не умер на этой войне. Помните об этом. Самый старший из них, Юо, мужчина под сорок, но уже с седыми висками, склоняет голову первым. — Да, Мадара-сама. За ним склоняют головы и остальные. Но Мадара знает, что с опущенный головой гораздо проще прятать несогласие. Никто не посмеет пойти против братьев Учиха и против него лично. Это он тоже знает. В самом начале, когда он только взял роль главы клана в руки, были попытки. Мадара немало знает о том, как бессмысленно убивать своих. Еще одна из причин, почему его совесть становится почти невыносимой, если о ней помнить. Глава клана или только человек? Мадара Учиха не может одновременно быть и тем, и другим слишком часто. Сенджу и Учихи встречаются на нейтральной территории. Это в отдалении от границ с обеих сторон. Чистое поле, как ядовито выражается Изуна. Доспех Хаширамы сияет на солнце алым. Мадара знает, что его собственный начищен точно так же. Сенджу за его спиной не смотрят никому из Учих в глаза. Только поверх голов, около плеча, рядом с горлом. А Учихи готовы в любой момент к тому, что из земли прорастут корни. — Опаздываете, — разрывает напряженную паузу Изуна и ухмыляется. Тобирама Сенджу поднимает брови. — Это вы приходите слишком рано, — сообщает Хаширама. — Несерьезное отношение, — поддерживает брата с каменным лицом Мадара. И Хаширама от возмущения разбухает и краснеет, как лягушка. Его приводит в чувство толчок от младшего Сенджу. Хаширама щелкает зубами, посматривает на Мадару как на предателя, но выдыхает. Изуна достает свиток условий. Точно такой же выуживает из подсумка и младший Сенджу. Мадара с некоторым оттенком спокойствия наблюдает, как эти двое меряются тяжестью взглядов. Учихи распечатывают шатер. Хаширама без печатей выращивает столик прямо между двумя сторонами конфликта, чем заставляет Учих напрячься. Мадара демонстративно сверкает шаринганом. Кто-то из Сенджу сзади Хаширамы вздрагивает. Переговоры начинаются. И нет бы им закончиться полным согласием сторон. Одной встречей отделаться не получается. Каждая новая несет какую-то заминку. То Изуна и младший Сенджу сцепятся на фоне скрытого за формулировкой смысла, то требования кому-то кажутся недостаточно здравыми. Мадара зорко за этим следит. Хаширама делает то же самое. Оба знают, что решай они это вдвоем — договорились бы за час и пожали друг другу руки. Но и младшим братьям, и подчиненным с обеих сторон лучше заниматься борьбой, хотя бы бюрократической. Так ни Учихи, ни Сенджу не чувствуют себя окончательно сдавшимися. Несколько встреч, которые идут одна за одной, Хаширама терпит. Что бы у него в голове не стучало, он молчит. И Мадара решает, что их ждет какая-то пакость от Сенджу-младшего. Заранее готовится к тому, что придется отодвинуть дружбу в сторону и жестко отреагировать. Но Сенджу-младший только и делает, что сцепляется с Изуной. Поэтому, когда Хаширама в конце очередной встречи оттаскивает его в сторону, Мадара удерживает рефлексы. У него нет сил на дурацкие вопросы, но Хаширама придает ему злости всего парой слов. Мадара чувствует разрастающееся внутри бешенство, которому можно дать объяснение. Сакура — козырь, и чем меньше о ней знают, тем лучше. Но Хаширама идет дальше. Этому даже не удивляешься. Второй вопрос за месяц о том, не собирается ли Мадара жениться. От раздражения, которое внезапно приходит слишком насыщенным, внутри начинает печь. Отмахнуться не выходит. Хаширама напоминает о том, каким он иногда бывает прилипчивым. Кто прозвал Сакуру госпожой Учихой — он не знает. Но те, кто о ней рассказал… Шиноби вжимают головы в плечи под его взглядом. Ухаживания!.. Цветы. Ками-сама… Даже представлять смешно. Его судьба, ради которой можно убить или умереть, оказывается женщиной, которая его ненавидит. Не без основания, но все равно. Сколько в этом насмешки богов. Впрочем, для человека, не ищущего судьбу в другом человеке, никакая насмешка не имеет значения. Несмотря на усталость после очередного этапа переговоров, Мадара по пути в селение ловит мысль: стоит узнать, что там с Сакурой. Потому что она подозрительно затихает. Причем давно. Присмотреть за ней в селении, конечно, есть кому, но Изуна все же подошел бы лучше. Жаль, что брат больше нужен рядом. Мадара навещает ее изредка с травмами после тренировки, но все же это пара молчаливых минут. Поэтому после того, как разносит отряд за непозволительное информирование, Мадара направляется в госпиталь. В госпитале все так же, только вместо тишины — звонкий детский смех. Мадара вспоминает, что никакой жалобы на отсутствие мотивации у Кацуки не было. Харуно Сакура действительно за нее берется. Другое дело, как. Разве дети должны так себя вести во время занятий? Может, все обучение, за которым Мадара присматривает слишком мало, просто фикция? Под его взглядом маленькая Кацуки съеживается и пододвигается к своей учительнице. — Мадара-сама, что случилось? Вы ранены? — ее учительница встает и складывает руки на животе подчерпнутым у кого-то жестом. Кацуки поглядывает на него опасливо. На столе разложены иллюстрации. Приглядевшись, он определяет в части из них — рисунки органов. Выполненные четко и подробно… Новые… — Нет, — с задержкой отвечает Мадара, не отрывая взгляда от материалов на столе. Записи ребенка, несколько зеленых листьев, письменные принадлежности… Свитки-свитки-свитки. Он все-таки ошибается? — Тогда опытный материал в следующий раз, — Сакура смотрит на ученицу искоса, и по зеленой радужке скользит искра насмешки. Ребенок переводит дикий взгляд с него на свою учительницу и затыкает руками рот. Бочком просачивается мимо Мадары и с топотом оказывается на улице. Опытный материал? Он ощущает, как внутри медленно-медленно поднимается дневное раздражение. Нарушение субординации Мадара готов спустить в редких случаях, и то — только ей. И только потому, что на нее даже иллюзию боли не наложить. Только если ки прижать. Пока он размышляет, доведет ли она его сегодня до этого, она ждет. Замирает напротив, складывая руки на груди. С острых локтей свисают закатанные синие рукава юкаты. Когда рядом с ней ученица, предназначенная кажется обычной девушкой, возящейся с ребенком. Стоит девочке сбежать, и девушка становится ирьенином. У нее сканирующий взгляд. Будто он лжет ей о том, что не ранен. — И чему же она учится? — интересуется Мадара сквозь раздражение, поднимает листок, держа его между двумя пальцами. У Сакуры вздрагивают брови. Она поднимает их, смотря на него как на мальчишку. Раздражение поднимается вверх на пару пунктов. — А вы представляете, какой уровень контроля чакры нужен, — медленно спрашивает она, роняя каждое слово с такой неприязнью, что у Мадары сводит скулы от собственной, — чтобы ей лечить? Она смотрит в упор ему куда-то в лоб, что для нее — уже признак потери контроля. Нет, все-таки доводит. Это у нее получается почти так же хорошо, как и лечить. Мадара собирается поставить ее на место, когда Сакура скрещивает руки на груди и добавляет менее эмоционально: — Кацуки семь, и она девочка. Она уже приходит ко мне с зачатками контроля. Даже удивительно для вашего клана! Но дальнейшая работа будет длиться годы. Годы! И кто вам виноват, что девочек учат всякой ерунде, а не… — мгновение проходит в странной тишине, и Сакура все-таки заканчивает мысль: — контролю чакры, хотя бы? Почему у вашего кланового лекаря в учениках вместо девушек двое мужчин?.. Она обрывает себя на концовке, а ее взгляд прекращает фокусироваться. Чтобы поставить ее на место, Мадаре нужно просто слегка надавить. Но он предпочитает паузу ледяному ответу. Между их голосами раскрывается длинная усталая тишина, в которой Харуно Сакура на пару секунд закрывает глаза, чтобы справиться с собой. Под светлой кожей проступают желваки и практически сразу исчезают. Мамору, все дело в Мамору. Конечно, кто же еще может одним упоминанием о себе прервать возмущение Харуно Сакуры? Мадара знает слухи — опасливые и почти беззвучные, но этого только более ядовитые. Он помнит и донесения присматривающих за ней соклановцев. Сам отрывает ее руки от лица ученика лекаря. Сам держит, потому что не знает, начнет ли она кричать или просто разнесет здание. Опасения не сбываются, но он все равно на всякий случай остается рядом. С ней угадаешь через раз… Тогда Мадара даже ощущает сочувствие. Он держит ее руки еще и поэтому. Вряд ли она хочет получить это от него. Но он — единственный, кто это для нее сделает. Мамору не был ей другом. Он не осмелился бы даже на это. Не будь у нее метки, имени Мадары на коже, кто знает… Но его сейчас это мало волнует, потому что Мамору мертв. — У девушек есть своя задача, — решив, что воспоминания о погибшем ученике лекаря слишком затянулись, продолжает разговор Мадара. К этому времени его предназначенная восстанавливает здоровый цвет кожи, а ее глаза открываются. Раздражение слегка отступает. — Никто не запрещает им изучать лекарское дело, — добавляет он, чтобы внести конкретику. — Но это — время. Его становится гораздо меньше, когда они выходят замуж и начинают ухаживать за детьми… — Да, конечно, — перебивает его она и обдает таким презрением, что Мадара снова сжимает челюсти, — у вас тут не женщины, а сплошной расходный материал для будущих мужчин! Да если они будут уметь… черт побери! Видимо, вспоминает, что учить некому. И, если вспоминать ее же разрозненные оговорки, подцепленные из докладов, отчетов и слухов, — особо нечему. Первая его мысль после того, как он это узнает: девчонка слишком хорошего мнения о себе. Выживали и лечились и до нее. Да, медицина в клане далека от совершенства. Но и тем не менее. Она существует, используется и помогает. С ирьенинским умением не сравнить, но они и не клан ирьенинов. — Учиха относятся к своим женщинам, — тщательно сдерживая себя, сообщает ей Мадара известную всем в клане истину, — с уважением. У нее стекленеют глаза. Тает изморозь на радужке. Секунду Сакура смотрит насквозь с широко распахнутыми глазами. От вырвавшегося из нее смешка, похожего на отчаянный всхлип, горького и ледяного, не приходит удовлетворение. Он не может оторвать взгляда от ее лица, ставшего белым и горестным. Харуно Сакура хохочет, запрокидывая голову и демонстрируя хрупкое горло. Горький и злой смех распирает ее изнутри, смачивает ресницы солью, заставляет схватиться за стол. Она дрожит всем телом, опирается о столешницу и мотает головой. Мадара наблюдает за ней долго и видит ее разной — злой, напуганной, отчаянной, ненавидящей, но никогда такой. Удар в уязвимое сегодня наносит он, пускай и не подозревает о его силе. Предназначенная смеется над чем-то, опровергающим его слова, и то, что он не может услышать ее аргумент против, раздражает. Старательно отодвигаемые в сторону мысли снова ветвятся и размножаются вопросами. Приходится силой воли отвлечься на то, как девчонка медленно затихает, то и дело вздрагивая всем телом. Предназначенная вытирает влажные щеки, смотря в пустоту там, где находится его грудь, и качает головой. Усмехается. — Вы согласились на мирный договор, — чужим голосом говорит она, отсмеявшаяся и выдохшаяся, выглядящая устало. — Вы действительно хотите мира? Сакура первая, кто решает его об этом спросить. Кроме, конечно, Изуны. Никто больше не осмеливается и никому больше Мадара не спустил бы подобной вольности. Он сдерживается не от симпатии или сочувствия. Сакура полезна ему чуть больше, чем ей — он сам. Да, в мире, где кланы бьются друг с другом, сложно быть одиночкой. Но она тоже шиноби, притом ирьенин. Конечно, ни один клан не предложил бы ей таких условий, как Учиха. Из требований — лечить, обучать и не пытаться сбежать. Взамен почти полная свобода внутри селения. То, что Харуно Сакура предпочитает передвигаться между домом и госпиталем и почти ни с кем не общается, уже не его дело. Впрочем, каким бы ирьенином она ни была, шиноби из нее средний. Никто ее не защитит лучше Учиха. — Что, если что-то пойдет не по-вашему? — спрашивает она, становясь вполоборота. Упавшая на лицо тень подчеркивает застывший взгляд. Тревожно поджатые губы она покусывает. Вокруг вьется потрескивающее напряжение и опаска. Мадара предпочитает это отодвинуть. Всему есть предел. У него нет цели быть мягким с ней. Цель — случайно не передавить. Сейчас, когда с одной стороны дела клана, а с другой — переговоры с Сенджу, ему совершенно не до предназначенной. Немного отрезвления не повредит. — Я защищаю интересы клана, — металлически сообщает он, позволяя ки оформиться. Предназначенная оборачивается, даже не вздрогнувшая. — Всегда? — и что-то мелькает в ее взгляде, что Мадара не может проигнорировать. Поэтому и отвечает прежде чем уйти: — Всегда. Мадара на улице пару секунд переживает собственное раздражение, чтобы пройти по территории спокойным. Ему приходит в голову мысль, что стоит переложить девчонку на Изуну. Тот в чем только ее не подозревает, и этого хватит, чтобы он взялся за дело с удвоенным рвением. Сам Мадара каждый раз оказывается с ней более сдержанным, чем стоит. Эта снисходительность сейчас ему кажется излишней. Сейчас… Впрочем, сейчас он все-таки достает до ее больного места. Пускай и не стремится. Мадара, двигаясь в сторону собственного дома, думает: зря зашел. Чертов Хаширама подбивает его на какую-то глупость. На улице уже смеркается. В домах, мимо которых проходит Мадара, вспыхивает желтый свет, просачивающийся наружу сквозь окна. Он шагает сквозь пятна, падающие под ноги, чувствует несуществующее тепло, когда свет попадает ему на лицо. Но это не избавляет его от мыслей. Он не может игнорировать стеклянный смешок и вопрос: что, если что-то пойдет не по-вашему? Что она имеет в виду? Нет, есть целый список того, что может пойти не так. Но не ей об этом волноваться. Хорошо, что еще не спрашивает, когда он ее отпустит. Может, и сама все понимает, раз имеет в ученицах девочку-Учиху. К ней в ученики есть еще один претендент. Ученик лекаря, Юшики. Но о нем Мадара упомянет позже. Ему интересно, сможет ли мальчишка уговорить ее сам. Юшики точно не придет с просьбой к нему. Наверняка хорошо помнит, каким образом Мадара проверяет способности предназначенной. Она не выказывает серьезного сопротивления с Кацуки. Выкажет ли с Юшики? Придется ли вмешаться? Мадара думает о выгоде и пользе. Ему привычнее отодвинуть в сторону и презрительный взгляд, полученный сегодня, и отношение Сакуры к обучению женщин. Пускай учит, кого хочет, ведь в любом случае это пойдет на благо клана. Возможно, ей и полезнее обучать женщин. Они не сражаются с мужчинами. Когда-то, когда клан переживал времена тяжелее, бывало. Но не сейчас. Но года… Мадара думает об этом, и мысли все равно соскальзывают в другое русло. Все-таки… все-таки, что она хочет сказать ему, когда залечивает руку? Почему передумывает и не говорит потом? Что заставляет ее промолчать? Боится ли она кого-то… или чего-то? И это, в свою очередь, утягивает его в более глубокие вопросы. Он закрывает на них все это время глаза. Возможно, благодаря этому Сакура немного осваивается и даже осмеливается его перебивать и бесить. Мадару раздражает, до скрежета зубов раздражает эта ее манера видеть в них всех чудовищ. Но если у нее есть на это повод? Если допустить, что она пострадала от действий его клана? Или, косвенно, от его действий? Не такой уж и редкий случай выйдет. В такое очень верится. Это объяснит такую ненависть и такой страх в начале, а Мадара хорошо его помнит. Она считает, что он ее убьет. Да, это объясняет все и ничего одновременно. Потому что девчонка все-таки падает с неба и не знает, как это случилось. Но если опустить способ, то остается кое-что еще. Где-то до своего падения она же была. Возможно, что-то случается с ее воспоминаниями? Или с разумом? Тогда бред про параллельные миры — порождение больного ума. Иногда даже шиноби не могут вынести груз памяти. На его памяти есть несколько случаев, когда люди напрочь забывали случившееся. Думая об этом, Мадара решает, что его устроит второй вариант, а не первый. Да и не чувствуется в ней безумия… Мадара отвлекается от мыслей на Изуну, который встречает его на пороге. У брата мрачный взгляд, и от него неслабо шарашит ки. — Что на этот раз? — спрашивает Мадара, снимая сандалии. — Ученик лекаря, — морщится Изуна, смотря на него нехорошо. — Заставь ее взять его. Мадара помнит Юшики трусливым, слабовольным и бессмысленным что в лекарском деле, что в военном. На учительство у старика Араты его вынудил отец, потому что тренировать оказалось бесполезно. А теперь мальчишка рвется в ученики к его предназначенной. Он, конечно, может заставить. Но… но у него есть смутная идея, которая либо сработает, либо нет. Но если больше не получается игнорировать некоторые детали, связанные с предназначенной — пригодятся все средства. — Она возьмет его, — спокойно отвечает брату Мадара. — Но не сейчас. У Изуны лицо становится задумчивым. Он ерошит волосы на затылке, внимательно глядя на него, и прищуривается предвкушающе. — Ты что-то задумал, — делится соображением он и приподнимает брови. Мадара кивает, разглядывая его. Брат выглядит усталым и невыспавшимся, но эмоции его бодрят. Кое-что точно взбодрит. Представляя это, он едва сдерживает усмешку. Но не сейчас. Уже поздний вечер. Вот-вот стемнеет. Не до ходов. Хочется хоть на час стать человеком, который может есть с семьей и не думает о делах. — Давай поедим, — предлагает Мадара, уставший не меньше Изуны. Изуна похлопывает его по плечу и виснет на руке, как в детстве. Отвешивая ему подзатыльник, Мадара уворачивается от удара локтем. Возмущенный до глубины души брат взъерошивает волосы на затылке снова. — Ты же не ребенок, — цыкает на него Мадара и заходит в дом первым, пряча улыбку в тени. Уже после еды он позволяет себе снова вернуться к сделанным соображениям. К тому, что Сакура — женщина-ирьенин. Бесклановый ирьенин. Потому что Мадара не знает клана Харуно. Либо это маленькая семья где-то на краю света, либо девчонка — смесок, либо клана у нее нет. Все перечисленное он знает и так. Что у нее есть — это навыки, опыт ведения боя и необычный стиль. Опыт спорный, по сравнению с самим Мадарой, и демонстрирует она его в не самой располагающей для анализа обстановке. Она не может его ударить. Но очень старается. Кроме опыта, навыков и стиля есть еще и возраст. Ей не больше двадцати, может, меньше восемнадцати, так и не поймешь. Вечно выглядит как злобный щенок… Мадара отгоняет эту дурацкую мысль. В этом возрасте она имеет опыт, навыки и стиль. Как шиноби-мужчина. Во сколько она берет в руки оружие? Он думает, что позже, чем это делают Учиха. Но и не слишком поздно. Девчонка — шиноби с неплохой выучкой и умением лечить чакрой. Если работа над контролем ведется годы, точно обучается с детства. Но кем? Старый разговор в памяти сохраняется не очень отчетливо, но теперь, с пришедшим в голову подозрением, Мадара вспоминает его упорно и деталь за деталью… Как же она тогда говорит? «Не знаю я никаких этих-ваших Сенджу». Вот она, та заминка, которая мучает его так долго. Харуно Сакура не лжет. Она вносит деталь, которая делает ее слова правдой. Только силой воли Мадара останавливает себя от того, чтобы встать и наведаться в госпиталь снова. Потому что его обводят вокруг пальца. Достаточно простым трюком, которого он не замечает сразу. Может, потому что не хочет замечать? Какая разница, кто учил, если она лечит его людей? Неважно, что есть ощущение недосказанности, неважно, что Мадара все равно подозревает подвох. Все это время, при попытке вспомнить, Мадара Учиха пропускает всего лишь пару слов, такую мелочь… Участвующая в боях женщина. Ненависть к нему, когда он видит ее впервые, а она, очевидно, его узнает. Управление медицинской чакрой, действительно потрясающее. Если у нее возникают проблемы рабочего характера, она решает их на месте. Если у нее появляются идеи и просьбы, она идет к нему, и такое ощущение, что точно знает — он не откажет. То, как она реорганизует работу госпиталя, возвращает в строй тех, кто мог бы стать калекой при ее отсутствии, берется за мирное население, говорит о хорошей выучке. Кем была Харуно Сакура, помимо женщины-шиноби и ирьенина, там, откуда она выпала? То, что она бесклановая, не ложь. Но она и сама может не знать, кто она. А вот тот, кто ее обучает… Учихи не впускают в селение кого попало, а за Сенджу Мадара говорить не может. Конечно, если речь идет о шпионах, это очевидно. Но… подобрать бесклановую девочку? Либо она имеет отношение к клану, либо у нее редкий кеккей-генкай. Возможно, благодаря нему в таком возрасте она может так лечить. Единственное, что не вяжется — тайдзюцу. Необычное для ирьенина, но на удивление подходящее: для таких ударов нужен хороший контроль, а излечить себя не составляет проблем. Но все-таки. Зачем отправлять такой ресурс в бой? Эти-ваши Сенджу. Необязательно, чтобы это был клан. Хватит и нескольких человек или человека… Но ни Учихи, ни Сенджу не отпускают людей из кланов. Лучше убить, чем отпустить. Насколько должно повезти бесклановой девочке встретить какого-нибудь недобитого Сенджу? Мадара медленно выдыхает, закрывая глаза, массирует виски. Он не возвращается в госпиталь и не загоняет Харуно Сакуру в угол, чтобы действительно разобраться: не связана ли она с какими-нибудь еще Сенджу, кроме их местных? Да и где, к слову, ей взять неместных? Очень не верится, что Хаширама изменил политику насчет дезертирства. Она лечит его людей и его самого, спасает жизнь Изуне, берет в обучение ребенка Учиху, занимается работой с детьми и не лжет, когда говорит, что не желает тут кому-то зла. Кроме, конечно же, Мадары Учихи. Он надеется, что не пожалеет о своем решении. Но все-таки… все-таки кое-что не выходит у него из головы. Предназначенная, сама того не подозревая, дает ему повод задуматься. Ее горький смех все еще звучит у него в ушах. От него внутри и остро, и горячо до злости. Почему она смеется так, будто ей есть чем опровергнуть? О чем она думает? Что вспоминает? Кого? Мадара не помнит ни одного случая дезертирства. Во всяком случае, с того возраста, с которого начинаются воспоминания. Отец избавлялся от сбегавших безжалостно. Так откуда ей взять Учиху, который опровергает слова Мадары? Где она может встретить кого-то из клана? Разве что кто-то связывается с ней при выполнении задания… но он уверен, что никто не узнает ее. В клане налажена сеть, по которой передаются слухи. Кто-то бы точно заметил. Может, ее Учиха не дожил до эпичного падения с неба? И в соклановце ли дело? Мадара не знает. У него нет ни зацепок, ни шансов узнать что-то мирно. Но все-таки внутри от громкого больного смеха становится гадливо. Словно он ступает на гнилую тропку, которую давно обходят стороной. Харуно Сакура, какой бы она раздражающей ни была, приносит ему больше спокойствия своей ненавистью, чем своей болью.