С неба свалилась

Изуна чувствует зуд, когда остается в поселении, пока Мадара вместе с собранным отрядом обшаривает границы. Он же скован по рукам и ногам собственным обещанием. — Лечись так, чтобы потом не пришлось перелечивать, — приказывает Мадара, смотря на него выжидающе. — Изуна, ты понял меня? — Понял, — отвечает он бессильно и поэтому покорно, — обещаю. Это происки его предназначенной, несложно догадаться. Неужели Мадара согласен потакать ей даже в этом? Изуна склонен сомневаться, а еще он знает своего старшего брата. И чутье подсказывает: пока он отсиживается в поселении, Мадара планирует что-то масштабное. Только что? Вызнать не у кого. Обычно Изуна знает обо всем, что задумывает брат. И либо то, что он планирует — полное безумство, либо поддержку он уже находит, только не в клане. Инстинкт зудит и зудит. Изуна не то чтобы хочет ему верить, но с ощущением подвоха не поспоришь. Все, что он может с этим сделать, это спустить пар на клановом полигоне. И то — спасибо чертовой Харуно Сакуре — не слишком интенсивно. Он знает, как бывает сложно восстановить форму — видит по покалеченным соклановцам. Но ему приходится признать, что рана зажила отлично. Из-за этого тренировки носят скорее стабилизирующую функцию. Даже удивительно, как так получается. Сколько лет этой девчонке? Мастерство в лекарском деле, должно быть, нарабатывается годами, а она на вид не старше Изуны. Он задумывается об этом не сразу. Сначала, когда только приходит в себя, ему неважно, как иреньин выглядит, как ее зовут и кто она такая. Ему важно, чтобы рядом был брат. Кто-то из них двоих должен стать сильнее. Изуна младше, уступает в силе, и он не глава клана. Ему приходится со стойкостью принять: он ослепнет. Но Мадара никогда не заберет его глаза, если у Изуны будет шанс выжить, это дополнительное условие. Он принимает и его. Всю недлинную жизнь Изуна сражается — за клан и за желание однажды избавиться от Сенджу окончательно. Брат делает то же самое с не меньшей яростью. Он поймет. Изуна хочет жить. Но слепота наступает как туман. Медленно и вязко, дымно. Неотвратимо. Рано или поздно, но белая муть сгустится. И тогда Изуне не быть оружием, не выходить на поле боя, а ютиться в клане вышедшей в расход деталью. В горле по-детски, недостойно воина, сжимается, когда Изуна осознает момент, предрешающий его смерть. Он не хочет умирать. Но видеть, как слепнет брат, слепнуть самому? Медленно и мучительно? Мадара — единственный человек, имеющий значение. Это он ведет за собой клан с тех пор, как их отец умирает. С детства, каждый раз, когда Изуна плавает в сомнениях, у него впереди есть спина старшего. Изуна встречает ради него удар с достоинством. В том, чтобы уйти первым, есть что-то горькое и облегчающее одновременно. Изуна хочет только успеть — попросить Мадару забрать его глаза. И все. Может, сказать, что сожалеет, если хватит сил. Он многого просит? Вместо этого он получает жизнь обратно, будто она никому не пригодится и никому не поможет. Так еще и Мадара едва не отрывает ему голову. За что? За попытку вытащить их клан! Наконец-то добить выблядков Сенджу — разве это не мечта их жизней? Конечно, нет, у Мадары ведь всегда свои мечты. Это заедает в голове, крутится и крутится, пока Изуна не выплескивает ярость на клановом полигоне. Потом, спустя время и розовый всполох, замеченный краем глаза, возвращается. Лучше всего, конечно, от таких мыслей вылечивает брат. — Ты сошел с ума? — по-змеиному шипит Изуна в бесстрастное лицо Мадары, когда понимает, что не ослышался. Нет. Не он. Это все чертова девка. Кто же еще? Это она появляется и переворачивает все с ног на голову. А еще забирается в чужие. Чье это влияние, если не ее? — Причем тут она? — с долей раздражения спрашивает Мадара, замерший напротив него фигурой не главы, а брата. — Я думаю о будущем, Изуна. Кто из нас в следующий раз должен уйти первым? Я хотел, собирается напомнить Изуна во весь голос, прокричать это, чтобы брат услышал и осознал: лучше смерть, чем мир с Сенджу. Кто убивает их людей? Кто убивает младших братьев Мадары и Изуны? Кто охотится за шаринганом так, будто он обещан им в наследство? Кто их враг? Почему они должны сдаваться? — Это не сдача. Нейтралитет. Руки брата впиваются ему в плечи. Изуна вскидывает лицо, не пряча гнев на лице. Но Мадара смотрит на него с уверенностью в упрямых черных глазах. Он не отступит, он уже все решает, а теперь просто вводит Изуну в курс дела. И не переспорить, и не переубедить. Изуна осознает это так же, как и подступающую маревную слепоту. «Лучше бы я умер, чем это видел», — вот что он хочет сказать. Но во взгляде Мадары темнота и старая жуткая мечта, которая — в перспективе — уничтожит их всех. Изуна не ребенок, чтобы быть вот так вот глаженным по макушке. Но брат, видимо, живет в каком-то другом мире, если смотрит на него сейчас, как действительно на маленького. Он сжимает челюсти до хруста. — Думаешь, люди так просто примут? — спрашивает он жестко, ища хоть какую надежду. — Это для их же блага, — место брата занимает глава клана. — Думаешь, они не примут сытую зиму? Живых сыновей? Братьев? Отцов? — Ты совершаешь ошибку, — почти беззвучно говорит ему Изуна. — По-твоему, мир наступит по одному желанию? Брат же не может не понимать. Какие бы выгоды не стояли за этим решением… Сенджу и Учихи воюют слишком долго, чтобы об этом забыть. Возможно ли вообще об этом забыть? Люди склонят головы, если на них надавить. Может, даже выдохнут после прожитой без серьезных потерь зимы. Но повлияет ли это на отношение к Сенджу? К самому Мадаре? Сколько раз они будут вычищать бунтовщиков под корень? Как это повлияет на авторитет брата? Изуна не знает. Он не знает о мирной жизни ничего, потому что растет и взрослеет сквозь смерти. Отец, братья, соклановцы — если загробная жизнь существует — проклинают ли они выжившего не смотря ни на что Мадару? Суеверия — лишнее для шиноби, и Изуна придерживается этого правила всю жизнь. Сейчас он чувствует легкий холодок от мысли, что на том свете ему могут встретиться родные. — Ошибку? — Мадара усмехается, смотря вкрадчиво, как в детстве — давай, перегони, достань, попробуй! — Так помоги мне ее не совершить. Мне понадобится твоя поддержка, брат. Изуна хочет уберечь их всех. Но в одночасье из двоих здравомыслящим остается только он. Как отказать? — И, — выдержав паузу, которую тратит на усмирение эмоций, выдыхает Изуна, — как ты собираешься это сделать? Он пытается. Честно пытается отговорить, переубедить, даже после того, как соглашается. Это выходит само. Изуна знает: либо он идет нога в ногу с братом, либо Мадара обходится без его поддержки и помощи, и тогда уже некому будет присмотреть за процессом. Изуне, чтобы подавить внутренний протест, приходится выспорить все сидящее внутри, получить такое же выспоренное в ответ. Они перебирают все варианты по одному. И все равно — напряжение не уходит. Решился бы Мадара на такой шаг, получи он глаза Изуны?.. Если и да, то наверняка для того, чтобы найти способ разделаться с Сенджу. *** Тобирама — смятение на его лице выглядит приятно — уже достаточно оттеснен в сторону. Изуна, знающий, чем все закончится, надеется на яростный азарт, на ощущение перед падением… Но этого не происходит. Азарта нет. Внутри тускло. Изуна чувствует: бой угас. Это ощущение умеет замечать любой шиноби. Бурлящая в теле энергия снижает градус. Свист оружия и рев огня прерывается всего парой слов. — Как насчет мира, Хаширама? — рявкает во всю мощь легких брат, только оттеснивший чертового Сенджу назад. Хаширама Сенджу лучится предвкушающей ухмылкой, когда слышит это, стирает кровь с виска. Замирает. Поводит рукой, останавливая остальных, готовых продолжить в любой момент. Пара таких же дернувшихся вперед Учих получает предупреждающий взгляд от самого Изуны. — Наконец-то! — громыхает Хаширама Сенджу с другого конца рукотворного поля, бывшего совсем недавно лесом. Замерший поодаль ублюдский Тобирама смотрит на своего братца бесстрастно. Но почему-то Изуна уверен: голос разума в семейке Сенджу в этом решении — это голос Тобирамы. На секунду, малую ее долю, он даже ощущает некоторую… общность со своим неудавшимся убийцей. И все-таки идиот. Нужно было целиться выше и левее. А раз не попал, пускай и не надеется на хорошие условия. Уж Изуна об этом позаботится. Если и мир, то для Учих нужно выбить лучшее. *** Изуна готовится стать для брата спокойным тылом, когда клан взорвется от новости. Но пик возмущения оказывается сглажен неожиданно и совсем не тем, кто мог бы это сделать. Харуно Сакура плачет как нормальная женщина, уткнувшись в свою служанку. Образованный вокруг них мертвый круг не сужается. Но кто-то в толпе подхватывает, только громче, не скрывая лица. Изуна смотрит и не может понять: это горе или облегчение? Только обещавшая разразиться возмущением — сдержанным, но многочисленным — толпа распадается на фракции. Изуна замечает еще нескольких рыдающих женщин. Некоторых успокаивают оказавшиеся рядом родственники, кого-то близстоящие. Участники сегодняшнего боя, рассредоточенные между гражданских, стоят с каменными лицами — они свою часть потрясения получили еще пару часов назад. Изуна ждет чего угодно. Но не то, что исторический момент, который может перетечь в первый этап чистки излишне недовольных, будет смыт волной женских слез. Чертова Харуно Сакура умудряется даже тут оказать услугу. Мадара смотрит на нее всего лишь несколько секунд, но… Что-то внутри Изуны трещит, когда он это замечает. Потому что слишком долго он старается не замечать другое. Каждый раз, когда брат смотрит на нее — в ответ, искоса, вслед, в лицо — хочется его встряхнуть. Использовать себя как аргумент. Изуна знает, как выглядит любовь, заставляющая людей совершать дикие поступки. Он видит, что остается от разрушенных ей и шиноби, и гражданских. Несложно помнить все взгляды Харуно Сакуры, которые та, несомненно, хотела бы от него скрыть. Короткие, сравнивающие, отчаянные. Изуна чувствует в девчонке то безумие, встречающееся в насквозь больных людях. Харуно Сакура любит кого-то, очень похожего на самого Изуну, и это ведь несложно понять. Если на Мадару она никогда не смотрит прямо, то на Изуну не смотрит почти никогда. И как бы брат ни потакал ее капризам, чтобы не скучала и не рвалась домой, она ему ничем не ответит. Изуна не знает, опасаться или радоваться. *** Именно он берется за большую часть аналитического массива. У него нет подозрений в том, что Сенджу собираются протолкнуть побольше своих инициатив и на их же пользу. Он в этом стойко уверен. Ведь именно Мадара предлагает мир в последний раз вслух. Никто не сомневается — это нейтралитет, потому что Учихи соглашаются только после того, как возвращают прежний уровень боевой мощи. У них есть ирьенин, а это стабильная поддержка в тылу. Было бы неплохо иметь, конечно, ирьенина-мужчину, а не… Он морщится. Объективно — девчонка справляется. Она лечит и шиноби, и обычных людей. Но — Изуна хмурится над условиями, уложенными на бумагу стройными рядами знаков — все-таки… Мадара врывается в свой же кабинет, неся запах паленого и неподражаемо хищное выражение на лице. — Снял напряжение? — иронично приподнимает бровь Изуна. Пока он тут сидит за бумагами, его старший брат, глава клана, ищет повод, как бы встроить госпиталь в дневную рутину. — О чем ты? — брат вздергивает брови. Они оба знают, о чем он. Мадара пользуется тем, что временное перемирие перед этапом переговоров дает ему чуть больше времени, и уделяет хотя бы час в день тренировкам. И несколько раз в неделю он обычно захаживает залечить накопленные ожоги, ссадины, прочие мелкие царапины. У Изуны челюсти сводит от того, как часто теперь в госпитале появляется его старший брат. Это ведь не считая ни проверок обучения малолетней Кацуки (нет бы всунуть какого-нибудь мальчишку!), ни проверок его чертовой предназначенной… То, сколько вокруг них собирается слухов, которые текут под ногами и которые не пресечь, потому что за этим еще нужно поймать… Изуна смирился бы с этим. Но Мадара думает о ней. Несложно понять, только вот смириться не получается. Изуна надеется, что мысли брата идут по той же колее, что у него самого. Что девчонка — опасна, что где-то она нагло лжет им в лицо, что она вот-вот выкинет что-нибудь еще. Сказал бы, что безродная, но для предназначенных это никакого значения не имеет… И убить ее теперь не убьешь. Полезная. Она берет в ученичество их ребенка, присматривает за раненными, болеющими и беременеющими, вводит дурацкие инициативы, от которых клан стоит на ушах — вспомнить только тот осмотр. Да Изуна столько про нее наслушался от слишком ретивых отцов!.. Мадаре передавать не стал — сам заткнул. А то с него сталось бы взять дело на контроль. Изуна освобождает его время достаточно жестко, ведь в каком-то смысле девчонка права. Зачем доводить до истощения слабых детей, если можно уделять двойное время сильным? — Ты не мальчишка, — напоминает брату Изуна, вставая. — О чем бы ты не говорил, — Мадара бросает перчатки на стол, — даже знать не хочу. Такое ощущение, будто Изуна только и делает, что носит ему сплетни! — Как хочешь. Но, может, ты на ней женишься? — предлагает с иронией он, думая, что это слегка встряхнет Мадару. К его ужасу, брат приобретает задумчивое выражение лица. Изуна щелкает челюстями. И ведь даже не переспрашивает для приличия: на ком? — Лучше не станет, — спокойно отвечает ему Мадара, но смотрит с не меньшей иронией. Это для него что, шутки? — Действительно. Подожди, пока она хотя бы прекратит тебя ненавидеть, — советует Изуна и тоже встает, чтобы уступить место за столом. — Я и не надеюсь, что однажды она смирится и передумает сбегать. И любить кого-то другого. Кого-то, похожего на Изуну так, что при его виде девчонка прячет больной взгляд. Почему-то у него есть подозрение, что заметит ли это Мадара или нет — ситуация не изменится. Изуна видит, не имея возможности повлиять, что брат уже не отступит от того, что задумал. И, тем не менее, в нем нет того, что есть в Харуно Сакуре. Это упрямство совсем не от большой любви. Но тогда от чего? — Иногда я тоже, — соглашается Мадара и опускается за стол грузной и уставшей фигурой. — Ну и оставь ее в покое. Не доводи лишний раз, — не веря, что он это говорит, цедит Изуна. — Она моя предназначенная, — брат поднимает темный взгляд. — Кто знает, когда она мне понадобится? Да, не от большой любви. Но почему-то легче не становится. — Кроме непричинения вреда и меток вас ничего не связывает, — Изуна замирает на другой стороне, балансируя между здравым смыслом, клановой позицией и братскими чувствами. — Не ты ли говорил мне, что за ней нужен глаз да глаз? — Мадара упирается локтями в дерево столешницы. Кажется, его это даже забавляет. — Обязательно твой? — Изуна, — старший брат со вздохом прикасается к переносице, — тебя она волнует больше, чем меня. Что я должен об этом думать? Его передергивает. Но всего на секунду он представляет, что Харуно Сакура падает не в руки Мадаре, а ему. Что она становится его предназначенной. Он похож на кого-то, кого она любит, и, возможно, он нашел бы на нее управу гораздо легче, чем пытается его старший брат. К большому сожалению, пытается Мадара не особенно серьезно. …Мадара смотрит на него внимательно. С ноткой насмешки, но все же. — Как тебе это в голову пришло? — Изуна дергает щекой, представляя ее своей предназначенной. — Ты мне ее каждый день припоминаешь, — отвечает брат и усмехается. Вот уж что не от большой любви. А от чего Мадара последнее время мелькает неподалеку — хороший вопрос. Он ведь видит в ней не просто ирьенина… Изуна в этом не сомневается. Как бы это ни было парадоксально, он виноват в этом сам. За ней нужно было лучше следить. Чтобы не сбежала и не заставила брата броситься за ней вслед, а потом — метаться и отходить от ярости, пока сама отсиживается в карцере. Чтобы шла со своими идеями к Изуне, а не к главе клана. Чтобы и думать не могла о том, чтобы пойти к Мадаре. Но теперь-то что. Теперь поздно. Нужно было избавиться от нее. Не слушать Мадару — пойти за ней тогда, в первый раз. Он переживает часть клана, младших братьев, отца и мать, что, не пережил бы предназначенную? Она, конечно, полезнее живой. И вот с этим либо смириться, либо найти кого-то полезнее. С кислым привкусом на языке Изуна понимает: в ближайшее время кого-то полезнее им не найти.