Две царевны

— Ох ты ж, вашу мать, голова-то как трещит. — Закусывать надо, братец. Я усмехнулась. Опять братика на подвиги потянуло. Это он после командировки так отрывается. Начальство забросило его в один из захудалых мирков. Задачи братишки просты: сидеть в офисе, здание из белого кирпича для местных специально построено в виде дворца: с резными деревянными крылечками, окнами с наличниками, с витражными стеклами. Проникнуть во дворец никому из местных нельзя: иномирцев надежно защищает барьер. И правильно на самом деле. Потому что внутри дворец абсолютно современный: пол здания устлан керамической плиткой, на потолке электрические люстры, по коридорам разъезжают роботы-уборщики. Научные сотрудники наблюдают за жизнью местных с помощью скрытых камер, установленных в специальных местах. Отснятое потом тщательно изучается на мониторах. Аборигены наших ребят уважают и боятся. Если не будет страха, не будет уважения. А не знающие страха люди способны уничтожить своих создателей. — Папаня меня убьет, — Иван криво усмехнулся. — Знаешь, а здорово жить в 21 веке. В моем 17-м так не погуляешь. Моя бедная маменька наверно бы облезла, увидев, каким стал ее сынулька. — Ты не помнишь, какой она была? — поинтересовалась я, нарезая ножом докторскую колбасу. Кусочек батона с кусочком докторской колбасы незатейливая еда. Но такая вкусная. Конечно, есть вещи вкуснее, например, та же пицца. Особенно пицца с морепродуктами. Но когда нет пиццы, сойдут и бутерброды. А потом хорошо пить какао, желательно на балконе, наблюдая за проезжающими мимо машинами, вечно спешащими по своим делам прохожими. Смотреть на яркие вывески магазинов, думая о разном. Пока в гостиной работает телевизор или играет музыка. На кухне горит настольная лампа, младший брат Федос, обложившись учебниками, готовится к поступлению в ВУЗ, где учат на журналистов. — Несомненно, maman была женщиной, — ответил брат. — Быть может, даже красивой. Но она умерла 400 лет назад. Мелкого трехлетку спасли, поместили в спец.интернат в будущем, где находились, находятся и будут находиться куча детишек-бедолаг из разных эпох. Потом меня дрессировали, заставляли ходить в дурацком костюме с галстуком-бабочкой, учили быть хорошим мальчиком, аккуратным и невыносимо послушным. Там даже подраться нельзя спокойно, воспиталки прикопаются, представляешь? В десять лет мой будущий papa забрал меня из этой колонии строгого режима. Теперь я цивилизованный человек. — Это ты-то цивилизованный? — справедливо возмутилась я. — А кто со стилягами первый в истории флэшмоб устроил, а потом сбегал от особо бдительных комсомольцев, сверкая голой задницей? Кто в 85-м на квартирнике попался милиции, а потом в обезьяннике пел песни КИШ? Тебя же просили тихо сидеть, не привлекать внимания общества. Ты не временщик, братец, нет. Ты ходячая катастрофа. — А ты пай-девочка. Комсомолка, спортсменка и просто красавица. Только живешь по правилам. Правила придумали, чтобы их нарушать. Смекаешь, цыпа? — братец заговорщицки подмигнул. Знает, зараза, как мне нравится Джонни Дэпп в роли легендарного Джека Воробья. Нет, наверное, наш Ванечка никогда не успокоится, слишком любит приключения. Не зря хотел стать Хранителем, защищать наш мир от недружелюбных тварей из других миров. Оборотней, вампиров, упырей, восставших мертвецов, агрессивных приведений, полтергейстов и тому подобное. Впрочем, среди оборотней попадаются вполне талантливые ребята, например, ученики из маминой школы. Скромные воспитанные ребятишки. Они же не виноваты, что заболели. Вдобавок трансформация сама по себе очень болезненная, а перед полнолунием несчастных детишек пичкают транквилизаторами. Регулярное употребление больших доз лекарств не может пройти для организма незамеченным. Но как иначе усмирить агрессию у юных волчат? Среди вампиров не так много отбитых на голову кровососов, убивающих направо и налево. У некоторых жажда крови весьма скромная, для насыщения им хватает небольшого объема жидкости. Среди вампиров встречаются даже интеллигентные пацифисты, которым сама мысль о насилии кажется противной. Хранители борются, в основном, с отмороженными ублюдками, сеющими в других мирах кровь, насилие, страх. Хранители умеют телепортироваться, передвигать предметы в пространстве, им подвластна телепатия, они способны самостоятельно отключать сознание, отвлекаться от боли и других раздражителей. С физической подготовкой у Хранителей тоже все замечательно. В общем-то, каждый из нас способен развить особые способности, если долго тренироваться. Порой тренироваться приходится очень долго. Брат мой мог бы нас защищать от обитателей других миров, если бы не провалил ряд психологических тестов. Теперь надеется пересдать их, дабы воплотить в жизнь мечту из далекого детства. — Да, крошка, да. Eres muy guapa, cuando estás enojado*. — Дурак. — Опять яичница с колбасой. Сестрица, ты когда-нибудь научишься готовить? — Если ты такой умный, готовь сам. Иван состроил умильную рожицу, тяжело вздохнул, накладывая себе со сковородки свою порцию. Я тоже решила поужинать. Завтра снова на работу в больницу. Эх, в отпуск хочу. В отпуск. Нет, работать мед.сестрой мне нравится, но порой так хочется отдохнуть, желательно в Питере. Съездить в Питер — мечта моей юности. — О, ужин. Наконец-то, — на кухне показался Федос с растрепанной челкой в мятой футболке и старых шортах. — Акся, ты лучшая, правда. — Смотрите, кто пожаловал. Федор Борисович, вы ли это? Неужто снизошли до простой человеческой еды? Или вам надоело грызть гранит науки? Федос шутливо погрозил нам кулаком. Сел на табурет. — Да идите вы, — сказал он. — Вот дождетесь, меня по главным каналам показывать будут. Кстати, родителей можно сегодня не ждать. Ночью полнолуние. Все воспитатели остаются с воспитанниками, во избежание неприятностей. А у отца серьезная операция. Мы замолчали. Ужинали молча. Настроение у всех сразу испортилось. Конечно, никто из родителей сегодня ночью домой не придет. Вернутся только завтра. Отец из больницы, он хирургом у нас работает. Мама из интерната. Вернутся усталые, сонные. Все-таки здорово, когда вся семья в сборе. Эх, побыстрей бы завтра. — Ладно, народ. Пойду учиться, — Федор закончил ужинать, встал с табурета, направился в свою комнату. — Да отдохни ты хоть немного. Будешь много знать, скоро состаришься. — Некогда, Акся, некогда. Скоро экзамены. Эх, Федя, Федя. Самый младший, самый умный, самый ответственный. Зато Иван веселый. Даже слишком веселый, слишком безбашенный, слишком безмозглый. Ладно, меня понесло. Мозг у брата есть, даже работает хорошо иногда. Вот только не пользуется им хозяин. — Хочешь, прикол покажу? — братишка повертел в руках карманные часы с толстой золотой цепочкой. Конец цепочки украшал математический символ бесконечности — лежачая восьмерка, хорошо знакомая современному человеку. Сделанная из меди. — Артефакт древний, между прочим. В покер выиграл, когда за аборигенами в другом мире наблюдал. — Тебя поставили туда не для этого. Сдал бы лучше артефакт в музей. Мне не хочется, чтобы у тебя были неприятности с законом. — Не ворчи ты, — отмахнулся Иван. — Не посадят меня из-за одной безделушки. Кстати, эту штуку крутить можно. По часовой стрелке и против. — Не трогай! Угу, не трогай. Ивана не слишком волновали мои слова. С артефактом можно поиграть, сломать несчастную восьмерку. Сколько за всю жизнь в нашем доме братик вещей поломал: мобильный телефон, стиральную машину, старый радиоприемник. Интересно ему, видите ли, как работает механизм. Половину вещей он, правда, чинил, но другую половину пришлось выбрасывать. — Упс. Если на свете можно бояться каких-то вещей, то, перво-наперво, стоит бояться слова «Упс» в исполнении Ивана. Так как когда мой брат косячит, он косячит по-крупному. Стрелки часов вдруг сами собой стали быстро крутиться, словно бешеные белки в колесе. Я поскорей схватилась за свою сумку, благо она находилась рядом с кухонным столом, выполняющим одновременно функцию письменного стола. Стала поспешно рыться в сумке, искать мобильный телефон. Только где там. Женская сумочка она на то и женская сумочка, чтобы поиск нужных вещей в нужный момент стал глобальной проблемой. «Кажется, нашла». Итак, моя рука крепко сжала телефон. Вот только оказалось поздно. Меня вдруг подхватила какая-то неведомая сила, закружила яростно в воздухе, а потом болезненно приложила о землю. Глаза мои закрыла спасительная тьма, а потом, по всей видимости, я отключилась. *** — Ты совсем, дурак? — тихо поинтересовалась я, приходя в себя. — Что происходит? Где мы? — Спокойно, — в руках Ивана появился небольшой пульт. — Сейчас отправлю сигнал. Скоро нас отправят домой. Максимум через неделю мы будем дома. Новость меня не обрадовала. Неделю бродить непонятно где. Окружающий вид ничем не напоминает квартиру 21 века. Во-первых, мы стоим на людной площади. Нигде не видно ни автомобилей, ни ярких неоновых вывесок, ни рекламных щитов. Нет даже привычных фонарей, линий электропроводов тоже не наблюдается. Электричество, значит, отсутствует. Вместо привычного асфальта вижу булыжную мостовую. Люди словно украли одежду из музея. — У-у, нехристи, ляхи бесстыжие. Вырядились, прости Господи, — недружелюбного вида старушка в платке сплюнула нам под ноги. — Доброго дня вам, бабуля, — отозвался брат. — И вечной жизни, чтобы СПИДом не болели и геморроем не страдали. Я толкнула его в бок, мы прошли вперед, сопровождаемые недружелюбными взглядами. Смотрели главным образом на моего спутника. В джинсах, длинной кожаной куртке с металлическими заклепками. Вслед нам неодобрительно шептались. Ой, чувствую, долго мы не продержимся. Радует только одно: в прошлом умереть нельзя. Ты просто заново родишься в своем времени. Ну, а если нас не в прошлое занесло, а в параллельный мир… Не хочу умирать, не хочу. Мне всего 21 год.

***

Мы бродили по рынку. Жаль, слиться с местными не получилось. Не помогла здесь даже моя длинная коса. Конечно, основное молчаливое неодобрение доставалось Ивану, которому собственно было как всегда на все наплевать. Мне тоже доставалось доля общественного внимания. Хорошо, мое платье достаточно длинное, до щиколоток. Но его мало. Девушки здесь носили сарафаны. Не уверена, но, кажется, пару раз мне даже попались женщины в летнике, с воротником в виде ожерелья. Хотя история от меня далеко ушла. В школе изучала несколько лет, в вузе полгода. Этого недостаточно, чтобы сообразить, какая сейчас эпоха. Мужчины здесь, в основном, бородатые. А братишка идет, улыбается, довольный, светится весь. Меня же не радуют ни запах горячих бубликов, пирогов, ягод; ни старинный многолюдный город, ни тем более горожане. К чужакам в старые времена было отношение настороженное. Мало ли, как поведет себя пришелец: избу подожжет, над красавицей женой надругается, малых деток перебьет. Это вам не 21 век с псевдодемократией и призывами к всеобщей толерантности. — Люди добрые, подайте милостыню. Не дайте сироте пропасть с голоду. Мальчишка в лохмотьях, грязный, худенький стоял с глиняной плошкой, на дне которой виднелось несколько монет. Не могли ребенку помочь. Моралисты хреновы. Деньги в моей сумке есть бумажные, но боюсь, они здесь неактуальны. На дне сумки есть крупное красное яблоко и маленькая пачка сухариков со вкусом бекона. Прямой путь к гастриту, но нравится мне эта вкусная гадость. — Эй, Вань, у тебя есть еда? — Откуда? — пожал плечами Ваня. — Вот, держи, — обратилась я к сироте, протягивая ему пачку сухариков и яблоко, предварительно протертое влажной салфеткой. — Извини. У нас больше ничего нет. Понимаю, совершила глупость. Нам самим будет скоро есть нечего. Но не оставлять же голодать ребенка. На крайний случай, придется на несколько дней стать ворами или обменять на еду мои серьги с кольцом и наручные часы брата. Сирота схватил фрукт, впился в него зубами, поднял на меня голодные голубые глаза, но случилось непредвиденное. — Царевна! — испуганно вскрикнул мальчишка. Эта новость произвела фурор. Люди, услышавшие крик, стали оборачиваться. Пристально смотреть на меня. Кто с явной враждебностью, кто со страхом, а кто-то даже на колени упал. — А ведь впрямь царевна. Ксения Годунова. — Годуновское отродье. Выродок царя Бориски, православные! — Царевна, живая. Ох, хвала тебе Господи. Живая царевна. — Да схватить ее и на суд. К Димитрию Иоанновичу. Толпа стала медленно окружать нас. М-да. Вляпались, так вляпались. Не докажешь никому: я — никакая не царевна, не Ксения Годунова. Нет, Ксения, конечно, но Быстрицкая. Быстрицкая. Быстрицкая… У меня на пояснице татуировка в виде бабочки. Мамочки, страшно-то как. — Не подходите, — закричала я, хватая перцовый баллончик. — Иначе мне придется защищаться. Иван закрыл меня спиной. Он владеет приемами каратэ. Но от разъяренной толпы даже умелый каратист отбиться не сможет. А у Ивана пояс далеко не черный. — А ну разойтись! В толпе вдруг появились новые люди. В красных кафтанах, шапках с меховым околышем, вооруженные бердышами, пищалями. Мать честная, стрельцы. Сдаваться надо, сдаваться. На кусочки нас пока не разорвут. Но, как говорится, из огня да в полымя. Пора с местной властью знакомиться.