Лисье солнышко

      Это был обычный разговор, касающийся рабочих моментов, и начался он тоже совершенно обычно. Пересмотрев имеющиеся на руках документы, фото, Штирлиц разложил их на гладкой поверхности стола, в спонтанном, на первый взгляд, порядке. Еще раз пробежался глазами по пожелтевшему досье — на фотокарточке растерянно смотрел в объектив человек пятидесяти четырех лет. Тот, однако, был уже полгода как мертв. Данный факт не вызывал у штандартенфюрера ровно никаких эмоций, лишь какое-то отстраненное недовольство сложившейся картиной дела.       Пока Макс сопоставлял разные данные и углублялся в работу все больше, Шелленберг совсем растерял остатки сосредоточенности, да и вообще упустил нить скудного диалога со своим сотрудником. Он думал. Думал о том, каким образом сообщит то, что тяжелым молотом стучало в голове и невероятно мерзко раздирало душу. О том, что возможно видит этого человека в последний раз. Начальник шестого отдела не хуже Исаева умел собирать воедино обрывки и зацепки, и, казалось, совершенно не связанные между собой события. Был способен распутать дела, которые другие бросали, не продвинувшись даже до половины. Поэтому он и штаб сотрудников довели очередное дело до логического конца. Логического? Что логичного было в том, что один из самых лучших работников отлаженного, как часовой механизм, аппарата являлся главным его врагом? Осталось в этом погрязшем в хаосе и разрухе мире хоть что-то логичное?.. Шелленберг сидел, словно на иголках, вжавшись в спинку дивана. Сколько раз он отдыхал здесь, в этой гостиной? Не сказать, что скромное жилище Штирлица нравилось ему больше, чем собственный дом, просто уютнее мужчине было там, где находился его любовник. А сколько тихих вечеров наедине пролетело, словно несколько секунд, но запечатлелись в памяти на всю жизнь? Теперь весь этот мирок придется разрушить. До основания. Он не хочет этого. Ему пришлось. -… нужно будет еще связаться с Даниэлем и передать ему это дело… Вальтер, что думаете по этому поводу? Немец наконец сфокусировал взгляд на говорящем. — А? — Повторюсь, данная информация будет интересна Даниэлю и его людям, — Отто откладывает в сторону папку и обеспокоенно смотрит в противоположный конец комнаты. Шелленберг вскакивает и на негнущихся ногах начинает ходить туда-сюда. Язык будто присох к небу, мешая произнести вслух проклятые слова. «Черт, да как… Нет, держи себя в руках.» Пару странных, настороженных фраз. И вот наконец звучит роковой позывной: -… или может мне лучше называть вас Юстас? У вас наверняка есть и другие имена! Знаете, я в замешательстве, — Вальтер вдруг совсем затихает и грустно улыбается, — я… Это последнее, на что он способен. Все силы исчезли разом, когда немец посмотрел в абсолютно пустые глаза человека, стоявшего напротив. Как долго оба не могли сдвинуться с места. Страх, нерешительность, горькая обида без конкретных претензий и может даже ненависть. Все эти чувства будто вцепились в шею и ноги, не давая идти, бежать. Не давая кричать. — Вы позволите мне закурить? — это говорил не Штирлиц. Слова произносил он, но голос… Боже, его голос. Бесцветный, какой-то потусторонний; он как будто умирал с каждой озвученной буквой. Рука медленно поднялась к правому краю пиджака. «Странно, — подумал Шелленберг, — Макс ведь всегда носил портсигар в левом внутреннем кармане.»       Бригадефюреру хватило секунды, чтобы понять. Верный "Люгер" лег в руку. Грохнул выстрел. В квартире вновь стало тихо.