Край света

Только что его рука касалась ее лица — так непривычно нежно, ласково — и вот она уже бессильно лежала на земле. Чарли вцепилась в Мэрла, затрясла: — Ты что? Что? Ты не смей! Не смей! Я запрещаю тебе, слышишь? Запрещаю! Его голова только мягко откинулась назад, а из уголка рта вытекла тонкая струйка крови. Чарли ахнула. Вскочила, бросилась к Дэрилу: — Дэрил, Дэрил, ну давай же, давай, приходи, приходи в себя, — бормотала она, беспорядочно хватая его руки, плечи, — ну приходи же… Но добилась она только острой боли в своих до крови ободранных пальцах. Мокрая, грязная, еле стоящая на ногах, она заметалась по вытоптанной траве. А если Дэрил больше не очнется? А если Мэрл — уже все..? Чарли замерла, закусив кулак, уставившись вниз — на старую бетонную лестницу, спускающуюся к ржавому скелету моста, к берегу мутной речушки. Горло перехватило. Грудь стиснуло. Сердце захлебнулось враз загустевшей кровью. — Нет, нет, ну как же так, как же так… — зашептала она. Меньше суток назад ее глотку вспороло ужасом осознания, что их больше нет. И не будет. Все будет, а они — нет. И этот ужас настолько поглотил ее, что она пиналась и дралась, пока ей не врезали так, что она потеряла сознание. А потом, когда она пришла в себя в крохотном темном чулане, вслед за ужасом пришла боль. Чудовищная. Безобразная. Очень осязаемая. Боль вскрывала ее кости, и она слышала их хруст. Боль сжимала в кулаке ее сердце, и она чувствовала, как оно липко давится, пережевывая воздух вместо крови. Боль выворачивала ее внутренности, на живое рвала ее вены, раздирала нервы. Но именно эта боль заставила ее перегрызть кабельную стяжку на запястьях и перетереть пластиковый хомут на щиколотках о металлической угол стеллажа. Заставила, зло ухмыляясь и шепча, что ее «столько раз за последние несколько часов назвали воровкой и преступницей, что нужно как-то соответствовать», вскрыть замок на двери и бесшумно заскользить вдоль стен, по одной обшаривая все комнаты. А когда Чарли нашла в одной из них баул с оружием, боль выставила счет и потребовала платы. И она с удовольствием предложила ей все свои наличные. Что-то потекло по ее лицу и капнуло на траву. Что-то красное. Кажется, это она. Кажется, это из нее. Чарли вытерла нос тыльной стороной ладони. Пальцы стали ярко-алыми. Она всхлипнула и оглянулась на тех двоих, чье дыхание она чувствовала, как свое собственное. Чья кровь стала ее кровью. Чья суть стала ее сутью. Как же много их было в ней! Как много! И если она сейчас сдастся боли и страху, уже подобравшимся к ней вплотную и вставшими за ее плечом, готовым скрутить ее, влить в нее свой яд, прошить ее хребет раскаленным железом, содрать с нее кожу, выломать ее наизнанку, она потеряет их еще раз. И ей останется только лечь рядом. И ждать конца. И эта простая мысль разом уничтожила все ее метания. — Это все вы! — яростно рявкнула она, ткнув пальцем в Диксонов. — Все вы! Ненавижу вас! — она взмахнула руками. — Ненавижу! Да как вы смеете! Сначала вот это все! И малыш! — ее глаза обожгло злыми слезами. — И карамелька! Ласонька! А теперь лежите тут! Подыхаете! А вот не выйдет, слышите?! Не выйдет! Выкусите! Слышите?! Шипя и бешено раздувая ноздри, Чарли рванула к пикапу. Где-то все это должно быть. Где-то. Где-то. Рюкзак Мэрла, хранящий самое ценное его имущество, обнаружился сразу. На заднем сиденье. Чарли вышвырнула его и полезла в багажник, зарываясь в гору дайверского барахла, прихваченного ими из дома. Она рычала и материлась. Из нее неостановимо сыпались «ядрены кочерыжки», «жеваные кроты», «педальные кони» и «модальные удоды». Ее подсознание неудержимо вываливало наружу все, услышанное от Мэрла — там были и «еж твою двадцать», и «отключатель веерный», и «ебаный карась», и «якорный бабай». На «дикобраза вам обоим на спину» Чарли уронила себе на ногу один из тяжеленных баллонов и сорвалась: — Да как я должна узнать, как выглядит этот ваш сучий кислород? Вы можете их подписывать, расчески вы черепашьи? Который? Ну который же? — и неожиданно, будто это голос Дэрила с насмешливой нежностью шепнул ей на ухо, ответила сама себе. — Желтый. Ну конечно же, желтый. Тот баллон был желтым. С белым верхом. Желтых баллонов с белой горловиной было два. Огромный монстр, затянутый в плотную сетку, и маленький — хорошенький, аккуратненький. Решив, что кабану вроде Мэрла кислорода тоже нужно много, Чарли ухватила баллонное чудовище и подтащила его к краю. — Франкенштейна мне в подмышку, — проворчала она, с огромным трудом снимая его с откинутого борта, — дальше-то как мне… делать-то что с ним… Можно было попытаться подсоединить его вместо того баллона, с которым спускался Мэрл, но за ним пришлось бы бежать туда, вниз, потому что она смогла принести с собой только пару сумок. Чарли распахнула одну из них — шланги, манометры, маски, какое-то непонятное оборудование… — Да в рот мне ноги, как я должна разобраться-то в этом… — снова разворчалась она, — инструкция, ну хоть какая-нибудь, ну хоть где-нибудь… схема там или еще что… Ну как, бля! — раздраженно крикнула она, разворачиваясь к Диксонам. — Только попробуйте сдохнуть! Только попробуйте, бля! Я своими руками тогда вас задушу! Своими же, слышите! Своими! Свирепо рыча, она подтянула к себе рюкзак Мэрла — может быть, здесь?! — и сунулась в него. Папка с бумагами, пакет с таблетками и ампулами, блок сигарет, четыре зажигалки, солнечные очки, ноутбук, связка флэшек, две ручки, нож, еще нож, отвертка, пассатижи, фонарик, моток бечевки, провода и железки, пистолет и три обоймы, маленькая складная лупа, две гранаты, шоколадка… и кое-что подозрительно знакомое. Квадратный стеклянный профиль. Черная этикетка. Белый текст. — Етитский паровоз! — восхитилась Чарли, вытаскивая початую бутылку виски. — «Если вы путешествуете с детьми, обеспечьте маской сначала себя, а потом ребенка», — пробормотала она, делая несколько больших глотков. — А ведь тот второй баллон был уже со всей хренотой, — задумчиво сообщила она себе, — поэтому я его сейчас прикручу вот к этой маске и открою краник. Или как оно там называется. Потом тебе, — она ткнула бутылкой в Дэрила, — двойное обезболивающее, а тебе, — бутылка переместилась в сторону Мэрла, — все остальное. Дальше — по обстановке, — Чарли поднялась. — Ладно, мальчики, мы снова не в жопе. Это просто все налаживается крайне неочевидными путями. --- Темнота, окружавшая Дэрила, поначалу была злой и давящей, но потом она разгладилась, превратилась в пухлую перину, мягко обнимающую его со всех сторон, ласково покачивающую его на своих волнах. Дэрил уютно устроился в этой черной неге, не собираясь из нее выбираться, но в какой-то момент ему начало мешать некоторое образовавшееся неудобство. Вроде бы какая-то качка… или даже шторм… и еще крики чаек… Каких еще чаек? Откуда тут вообще могут быть чайки? — Ага! Продрал глаза, мурло кошачье! Ну хоть один! — звонкий голос Чарли врезался в его барабанные перепонки. — Сюда смотри! Сюда! Что это? Это что, я тебя спрашиваю? Его чувствительно тряхнули за плечо, прямо перед носом появился плотный лист бумаги с вензелями, печатями, подписями и прочими гербами. Лист мельтешил и трепыхался, поэтому он ухватил его за край. Навел резкость. — А, ну это свидетельство. О рождении. Там же написано. Твое. — Не мое! Не мое!!! — Теперь — твое, — Дэрил закрыл глаза рукой. — И не кричи, малыш. Ты и на том свете на меня кричать собираешься, что ли… — Да на каком том свете! — его ткнули в ребра. — Тебя Мэрл вытащил! Проснись уже! — Вот его и спрашивай, а я контуженый… малыш, ты давай, ты его тряси. — Дэрил, чье оно? — голос Чарли взвивался в крик. — Кто это? Что это за Шарлотта? — Мэрл, — обреченно позвал Дэрил, — Мэрл, бля! Ты же это все… давай теперь… Мэрл не откликнулся, но зато Чарли прекратила метаться, села рядом и, бережно убирая свидетельство в папку, очень тихо сказала: — Он… никак… он все еще… Остатки полусна вышвырнулись в долю секунды. Дэрила подбросило, как пружиной. Он рывком поднялся. За лесом — клубы дыма. Пылало ЦКЗ. Здесь — тишина. Машина. Оружие. Вещи. Неплохо так отпитая литровка Джека Дэниэлса. Пакет с лекарствами, сверху — стекло сломанных ампул. Выпотрошенные сумки, разобранный рюкзак Мэрла. Аккуратно разложенные коробочки и тубы с таблетками, бумажки с назначениями, использованные шприцы. Вода. И сам Мэрл — в маске, с подключенным баллоном кислорода, приподнятый повыше, под спиной — свернутый спальник. Дэрил присмотрелся, поднял бровь, перевел взгляд на Чарли. Она кивнула. — Долго? — спросил он. — Минут сорок. Я засекла время. — Нормально. Это ничего, это нормально. Он приложил пару пальцев под челюсть Мэрла — пульс был ровным, полным. Хорошим. Он удовлетворенно кивнул. Взял бутылку с водой. Вылакал сразу половину. Прислушался к себе. Помяло его изрядно, но вроде ничего не сломано. Он пощупал ребра, плечо, ногу. Нашел здоровенную шишку на затылке. Херня. И почти не болит. Сколько она вкатила ему? Две ампулы? Три? Дэрил посмотрел на растерзанную Чарли, скрутившуюся в комочек, прижимающую к себе папку с бумагами. Босую, потому что кроссовки ее остались в ЦКЗ. Насквозь мокрую, потому что они не брали гидрик ее размера и она прыгнула в воду прямо так. Всю в синяках. С до крови ободранными руками. Вздохнул. Присел рядом с ней на корточки. — У нас могла быть младшая. Шарлотта. Умерла почти сразу. Но свидетельство успели выдать. Архивы смертей и рождений до девяностых велись в отдельных реестрах, без перекрестных ссылок. И по южным округам Джорджии они до сих пор не объединены и не оцифрованы. Так что по этому свидетельству можно получить новый номер социалки. Или там паспорт. Мэрл решил, что так будет удобнее всего тебя легализовать, если придется соскакивать в ту же Швецию. Или еще куда. Ну или здесь, когда все уляжется. — Поэтому… яхта… «Шарлотта»? — тихо спросила Чарли. — Ну да, — Дэрил неохотно кивнул. — Отец так свою лодку назвал. Ну и мы потом тоже. — Но почему же вы совсем ничего не сказали? — Зачем? — Дэрил посмотрел на нее с искренним недоумением. — Понятно же все. Поговорили же тогда. Ну и все, — он увидел, как ее губы дрогнули. — Э, ты чего? Ты чего плачешь-то? — Это же… оно же… семья же! Мы теперь — как семья, понимаешь? Семья! Настоящая! — отчаянно выкрикнула Чарли. Она вскочила, сжимая в руках простую пластиковую папку так сильно, будто бы никогда и ничего ценнее в ее жизни не было. — Ну да. А это плохо, что ли? — он поднялся. — Тебе фамилия не нравится? Или что? — Дэрил даже как-то растерялся, увидев выражение ее лица. — Нет! Да! Нет! Да что же это… — Чарли всхлипнула. — Да хорошо все! Лучше, чем хорошо! Это счастье! Понимаешь? Счастье! Но это же так… так… — ее голос сорвался, и она бросилась к нему, уткнулась в него, одной рукой обхватывая его плечи, а другой — крепко держа все ту же папку. — Ну чего ты, малыш… чего… Чарли отстранилась, хотела что-то сказать… но не смогла издать ни звука. Она открыла рот. Потом закрыла. И снова открыла. И закрыла. Беспомощно посмотрела на Дэрила. Он фыркнул. Чарли испуганно моргнула. Тут уже удержаться было невозможно, поэтому он сильно прижал ее к себе и заржал во все горло. Чарли сразу же вывернулась и треснула его папкой. Потом кулаком в бок. И снова папкой. Что-то зашипела. От этого он захохотал еще громче. — Слушайте, если вы и дальше драться и ржать над моим телом будете, то я так помирать вообще не согласен, — раздался ворчливый голос Мэрла. Он кое-как поднялся, придерживаясь за борт пикапа. Чарли невнятно пискнула, метнулась к нему, повисла на шее, вцепилась изо всех сил. — А че ты мокрая такая? Так и не переоделась? И с чего, бля? Че ты там шуршишь? Ты совсем отъехала, с мокрой жопой-то бегать? Быстро, бля, штаны сухие! Быстро! Когда Чарли скрылась с другой стороны машины, он обессиленно облокотился на капот. Дэрил протянул ему бутылку воды. Мэрл покивал. Сделал большой глоток. Потер плечо. — Фу, бля. А хорошо ты меня уколол. В прошлый раз-то почти в кость саданул. — Это не я, — Дэрил полез по сумкам в поисках сигарет, — это она. И остальное тоже. — Иди ты, — хмыкнул Мэрл и ткнул его в свой рюкзак. — А че подрались? — А, ну это она бумажки твои нашла, — фыркнул Дэрил, доставая блок. — Это последний, что ли? Ну пиздец, — он вскрыл шуршащий полиэтилен. — Я тебе говорил, что надо ей сказать. Она вон даже голос потеряла от неожиданности. — Да ты че? — Мэрл хлебнул еще воды. — Вот же слава яйцам, счастье-то какое… А вот это че? — спросил он, вглядываясь за деревья. — А это ЦКЗ наебнулся, — Дэрил с наслаждением закурил и тоже прислонился к пикапу. — Охуеть, — восхитился Мэрл. — Это ты их так? — Да не, это они сами справились. — Это надо же, какой удачный день. Хотелось бы, конечно, кое-кому там пару раз пожать горло, но раз уж их и так разметало, то ладно… Прискакала сияющая Чарли. В тоненьких обтягивающих штанишках, в огромной футболке, свалившейся с голого плеча, открывающей узенькую лямочку белья, перечеркивающую ключицу. Взъерошенные розовые волосы торчат во все стороны. На запястьях — все те же шнурки, фенечки и браслеты. В руках — пластиковый контейнер, набитый свежими сэндвичами с олениной, банка маринованных яиц и пакет арахисовых батончиков. Под мышкой зажаты две бутылки воды. — Ты ж моя ирисочка, — умилился Мэрл. — Давай, давай это все сюда! Сэндвичи закончились быстро. Загрузившийся ими Мэрл лежал, очень удобно устроив голову на коленях Чарли. Чарли грызла батончик и задумчиво гладила его переносицу, лоб, скулы, линию челюсти, откинувшись на грудь Дэрила. Дэрил курил, обняв ее плечи и привалившись к огромному колесу пикапа. Они посматривали на костер, где закипал чайник, потому что Мэрл, которому отказали в виски, тут же заявил, что если ему не наливают, то все суки и никто другой бухать тоже не будет. Так что они ждали чайник. Чтобы сварить кофе. — …короче, они даже в душе не ебут, что это, — неторопливо трепался Дэрил. — Вроде бы во Франции какая-то лаборатория шустро продвигалась, но они с ней связь потеряли. А тут все напрочь наебнулось, рассчитывать не на что. Ебланы же. В общем, я все равно считаю, что это какие-то паразиты. — А я — за глюки, — ухмыльнулся Мэрл, — за бред взбудораженной совести. Чарли что-то неразборчиво прошуршала. — Че ты говоришь? — спросил Мэрл. — Вирус? Да не, нашли бы уже тогда. Че? Ну да, паразитов бы тоже нашли. Поэтому я и говорю — глюки. Вы ж не верите, потому что глюки нормальные никогда не видели. Мало ли, кто что не видел. Я вон утконоса никогда не видел, а он есть. Хотя иногда я в этом сомневаюсь. — Да ладно, паразиты же, — Дэрил затянулся, Мэрл пощелкал ему пальцами. Дэрил вложил в них сигарету. — Одну затяжку, слышишь? Одну! — Пиздец, какие вы наглые стали, — тут же разворчался Мэрл. — Сучата. Бухло нельзя, затяжку — только одну. Чарли засмеялась, наклонилась, поцеловала его. — Ладно, ладно. Заботливые сучата, — он вернул Дэрилу сигарету. — Кстати, я че тут подумал… — Нет! — тут же рявкнул Дэрил. — Нет, бля! Нахуй нужно, скажем дружно! Понял? Нахуй это все! — А че сразу нет? Ты же даже… Чарли вопросительно завертела головой. — Ты че, малыш, не догнала? Ты на морду его посмотри. Вот! Вот! Вот это выражение! Он в Саванну нацелился. За последними картами. — Да ладно, че бы и нет? Все равно в ту сторону ехать, — Мэрл завозился, усаживаясь. — Я, бля, как-то не готов вот так взять — и бросить все это. Тем более, что есть смутная надежда на лягушатников. Так-то я все посчитал, — он лениво потянулся, — но хотелось бы верняк. Банни-то хоть и умненький был, но дурачок. Думал, мы совсем бакланы деревенские, — Мэрл зевнул. — Смотри-ка, закипает. Щас я кофейку сделаю. Он встал, отмерил на глаз кофе, сыпанул в чайник. Размешал. Подождал, пока поднимется пышная аккуратная пенка. Снял, отставил в сторону. Накинул сверху свою толстовку. Повернулся. Шныри смотрели на него. Не отрываясь. И он видел по их глазам, что они были готовы идти за ним куда угодно, несмотря ни на какой их бубнеж. Мэрл хмыкнул. Прошелся взад вперед мимо костра. И начал излагать. То, что Банни попрятал свое барахло уже давно и совсем не ради них, Мэрл понял почти сразу. Как только увидел его мутную записку. Слишком уж далеко друг от друга были разбросаны диски, карты. Банни был трусливым и нычливым хорьком, хотя Мэрл какое-то время упорно пытался убедить себя в обратном. И все, что Банни делал, было только ради спасения его собственной жопы. Мэрл просто очень удачно ему подвернулся, когда он хотел унести эту свою жопу от ребят Фишера в целостности и сохранности. Он знал, что к Мэрлу они не полезут. Хотя Мэрл не обольщался, если что — Банни вполне мог спеться и с ними. Как оказалось, он очень хорошо умел подстраиваться под ситуацию. И все эти его стенания, что он помнил о них всю жизнь, тоже были полным враньем. Мэрл посмотрел на свою аудиторию. Она была внимательна. Почти не шевелилась. Только недоеденный арахисовый батончик перекочевал от Чарли к Дэрилу. Чарли что-то вопросительно прошелестела. — Че? — Мэрл поднял бровь. — Она говорит, — Дэрил сожрал остатки батончика в один укус, — что нахрена тогда был весь балет со скелетами, картами и прочим. Поебень какая-то. Чарли закатила глаза и ткнула Дэрила локтем. Мэрл фыркнул. Можно было не сомневаться, что от ее слов не осталось почти ничего. — А вот это, кстати, был отличный ход, — он снова прошелся туда-сюда. — У него подгорало. Он ссал. Понимал, что Фишер о чем-то таком догадывался, поэтому и попрятал все заранее. Если более или менее знаешь человека, довольно просто найти его тайнички, угадать пароли. Можно даже его и не пиздить. Но тут… эта логика была только для него одного. Никто не догадался бы. Ну кроме тебя. А никто из нас поначалу в его плане появиться не был должен. — Зачем он тогда ноутбук нам оставил? Съебался бы с баблом, и все, — проворчал Дэрил, облизывая пальцы. Чарли снова закатила глаза на Дэрила, полезла в пакет, достала еще один батончик, открыла, сунула ему. — Ну я мог бы его и найти, — пожал плечами Мэрл, — а это уже пиздец как страшно. А может он и хотел съебать, но не успел. Зомби, хуе-мое. Прилепился там к кому-то непонятному, но с нами-то получше было бы. Вот он и расстарался, чтобы не бросили искать-то. Ноут скинул, записочку настрочил. А если Роджерс поймает — так он без ноута чистенький. Влегкую мог бы сказать, что это я его заставил, потом все у него забрал, а он вообще пушистый зайчик. Мэрл достал три кружки. Потом еще ложку и пару пакетиков сахара для Дэрила. Разлил кофе. Шныри зашебуршились, пододвигаясь поближе. Мэрл вздохнул и сел рядом с ними. — Я должен был оценить риски раньше. Но как-то… то ли перспективы, то ли сентиментальность… то ли азарт… И диски-то все его были записаны больше полугода назад, а навигационные данные по точному расположению «Аточа» — удалены. И программа-то считала все из кривой базы, — Мэрл отхлебнул кофе, почесал подбородок. — Не то чтобы это было проблемой. Я нашел скрытую часть массива данных, пересчитал все. Поправил там немного, а то код у него мусорный. Смотреть стыдно. По тем путевым картам, что остались, все сходится. Надо бы еще частную карту и план… но их нет. Где они там, в этой Саванне, это я вообще не ебу, и что там за дом был в этой записке, бля… Он хмыкнул и замолчал, уставившись в чашку. Признавать собственные косяки ему никогда не нравилось. Хотя бы потому, что он практически никогда не лажал. Может поэтому и не лажал. Он снова вздохнул. — Это дом Флинта, — медленно произнес Дэрил, задумчиво размешивая сахар. — Пиратский дом. Самое старое здание в Джорджии. Дом, где умер сам капитан Флинт. В той самой комнате на втором этаже. Как в книге. Ну мы же там с тобой были, — он откинулся назад. — Ты купил мне треуголку с Веселым Роджером. Не помнишь? Там еще таверна есть, где мы обедали, и подвал с бочками рома и потайными выходами к каналам и к реке. — Ром и хавку помню, — буркнул Мэрл. — Остальное не очень отчетливо. — Так вот там на стенах висят страницы из старого издания «Острова сокровищ», — Дэрил искоса глянул на Мэрла и снова уставился в водоворот кофе. — В пыльных таких рамочках. И еще большая рама есть. Золоченая. С цитатой. Про то, что «дьявол доведет до конца», — он посмотрел на Мэрла. — И за нее вполне можно было спрятать оставшиеся карты. --- Они решили остаться ночевать прямо на берегу. Натянули тент, поставили палатку. Когда начал накрапывать дождь, Чарли забралась внутрь нее, зарылась в матрасики, подстилки и уютно шуршащие спальники, свернулась в клубочек, подминая под себя пару подушечек. Закрыла глаза. Полог палатки распахнулся, по голым пяткам скользнула прохлада. Но Мэрл, огромный и жаркий, уже занял собой все пространство. Обнял ее своим теплом. Огладил большими крепкими ладонями. Мягко поцеловал шею. Скользнул губами по плечу, сдвигая футболку. Тихо сказал на ухо: — А кто тут самая смелая карамелечка? Кто, как донесла резидентура, собирался всех там положить? И кто тут самая хорошенькая медсестричка? Кстати, спасибо. Его пальцы двинулись вниз, чуть плотнее стиснули ее тело. Но вместо того, чтобы сильно, с готовностью выгнуться ему навстречу, как она обычно это делала, Чарли пискнула и съежилась. — Че такое? Мэрл отстранился. Мордочка Чарли была перекошена от боли. Он нахмурился и стащил с нее футболку. Оказалось, что не только ее лицо, но и вся она была в ссадинах и синяках. На ребрах сплетались темные пятна. На боку разливался кровоподтек. Желание всечь кое-кому так, чтобы у них, сука, хавальники из жопы повылазили, чтобы кишки они свои, вывернутые наружу, жрали, чтобы кости их гнилые под кулаками его, приятно-саднящими, крошились, чтобы кровь хлестала, чтобы блевали они, скулили, дохли и разлагались, на пару секунд застило все остальное. Но въебать было уже некому. А Чарли — вот она. И смотрит жалобно. — Кисонька, — мурлыкнул он, — бедная кисонька… Кисонька съела таблеточку? — дождавшись ответного кивка, он склонился над ней, осторожно приник губами к тонкой коже, к хрупким косточкам. — Сейчас, сейчас будет легче… сейчас я поцелую… и все пройдет. — А тепло тут у вас, — в палатку забрался Дэрил, — хорошо. Там чета прямо дождь, — он вышвырнул под тент ботинки. — А вы че тут? Трахаетесь? Че ты говоришь? — переспросил он шепчущую Чарли. — Лечитесь? Хуясе, как вы лечитесь. Я тоже так хочу. — Иди сюда, мой маленький, я и тебя поцелую, — ржанул Мэрл. — Но вообще я так не могу, — он сел на пятки. — Я уже привык к тому, что ты все время бубнишь, — сообщил он Чарли. — И прочим твоим… звукам. Ты же сирена, — он погрозил ей пальцем. — Погибель моряков. Зачаровала, признавайся. И не хихикай мне тут. Че? Ну да, пока не рвешь на части и не жрешь, но кто тебя знает. — Это тебе надо ее снова чем-то шокировать, — Дэрил провел пальцами по руке смеющейся Чарли, — чтобы ее обратно переклинило. — А, ну это можно, — фыркнул Мэрл. Он понизил голос до хриплого, почти урчащего. — Ты же еще не сообразила, маленькая моя карамелечка, что формально… по бумагам… ты теперь тоже… твоя светлость баронесса фон Диксон… — Что? — тут же квакнула Чарли. — Кто? Я? Дэрил расхохотался. Легко, весело. Запрокинув голову так, что треснулся многострадальным затылком о борт пикапа, к которому примыкала палатка. — Ну вот, — удовлетворенно хмыкнул Мэрл, — шоковая терапия. Работает безотказно. А теперь давай, карамелечка, — он мягко пробежался подушечками пальцев по ее телу, — погромче назови меня светлостью. — Я иногда удивляюсь, как ты вместе со своим эго в палатку-то помещаешься, — Чарли, смеясь, закинула ногу ему на плечо, покачала головой. — Малыш, а ты что, не заметила, как тут тесно? Так это же все из-за его эго. — Давайте, давайте, побубните мне еще тут… И они грелись, грелись, грелись друг о друга. Возбужденные, в секунды возбужденные уже до самого края. И вокруг них разгоралась огромная, настоящая радость. И необходимость. Радость от возможности завести за ухо растрепавшуюся прядь. Необходимость зарыться в жаркую выемку между плечом и шеей. Вцепиться пальцами в напряженные мышцы. Почувствовать поцелуй. Провести языком по терпкой коже. Прижать к себе. Притереться всем телом. Это было глубинной, идущей изнутри потребностью прикосновений. Потребностью чувствовать друг друга. Ощущать. И ноги сплетались. И дыхание становилось все быстрее. И разлетались в стороны подушки и вещи. И руки Чарли уже давно стащили с Мэрла рубашку, содрали с Дэрила майку. А их руки избавились от ее невыносимо мешающих штанишек и их собственных, таких ненужных сейчас, джинсов. Дэрил накрыл ладонью грудь Чарли, и от прикосновения ее твердеющих сосков, поднимающих тонкую ткань белья, сквозь его зубы прорвалось низкое рычание. Он прикусил ее плечо, втянул в себя мягкую кожу. А Мэрл зарылся в ее волосы, притянул к себе ее голову, впился в приоткрытый ему навстречу рот, в ее ждущие влажные губы, наслаждаясь ее сбитыми стонами, всхлипами. И Чарли что-то рвано шептала, все резче изгибаясь между ними, и жалась, жалась все сильнее, притираясь то к одному до предела напряженному члену, то к другому. И ее губы скользили по их коже, и ее тело жадно ловило каждое их движение, и ее пальцы обхватывали то одну спину, то другую. Вот язык Мэрла обжигающе прокатился по ее выгнутой шее, заставляя ее задыхаться и ловить губами жаркий воздух. Вот она сорвалась на отчаянный вскрик, когда пальцы Дэрила нырнули прямо в ее влажное тепло. Вот она услышала сквозь бьющуюся нервным пульсом в ушах кровь свой собственный прерывающийся голос: — Пожалуйста… пожалуйста… ну же… ну… И вот уже Мэрл сильно и мощно двигался в ней, а она что-то выстанывала в его рот, выстанывала, как ненормальная, цепляясь за его руки, плечи. Дрожа и выгибаясь. Скользя трясущимися пальцами по его мокрой от пота коже, как можно сильнее сжимая его своими бедрами. А вот она лихорадочно билась в руках резко и глубоко входящего в нее Дэрила, ловя каждый его толчок, рвано дыша, беспорядочно сталкиваясь с ним губами, все шире раскрываясь ему навстречу. Слыша его почти звериное рычание. Кусая его кожу. Прижимая его к себе. Впиваясь ногтями в его спину в острой судороге, выбрасывающей ее за все еще непостижимую ею грань. --- Мэрл выключил радиостанцию. Достал из холодильника сцепку пива. Выдрал себе одну банку, вскрыл. Перешагнул через комингс, вышел из рубки. Все было именно так, как он любил — в лицо дул свежий ветер, кожа была пропитана солью и прожарена полуденным солнцем, босые ноги твердо стояли на гладком дереве палубы, рукава рубашки закатаны ровно на три четверти, глаза видели только обманчиво-ласковую синеву океана, сливающуюся с небом в легкой дымке. Снизу послышался разъяренный голос Дэрила. Мэрл прислушался, заухмылялся, отхлебнул пива и направился на корму. — Ты чудовищно безалаберная, — гремел Дэрил, — чудовищно! Как девчонка! Что ты творишь? Острых ощущений тебе захотелось? Я жопе твоей сейчас очень острые ощущения устрою! — Да ладно, да че ты, — невнятно оправдывалась Чарли. — Ты смотри, смотри, че я достала… — Меня! Меня ты достала! Я волосы готов на жопе рвать от твоих выкрутасов! — Масенька, у тебя нет волос на жопе, не преувеличивай. — Поэтому, бля! Вот именно поэтому их там и нет! — Масенька, а тебе не кажется, что слово «жопа» в твоем лексиконе уже стало каким-то определяющим? Да посмотри же ты… — Да потому что жопа уже стала определяющей! Определяющей, бля! — Че вы тут? — поинтересовался Мэрл, спрыгивая вниз. Шныри возились на дайв-палубе. На нескольких металлических столах была разложена сегодняшняя добыча, вокруг стояли ящики с уже разобранным барахлом, валялось оборудование, баллоны, поблескивал серебристым боком Неуловимый Джо — раздобытый Дэрилом небольшой подводный дрон. Мокрая Чарли, еще не успевшая снять гидрик, чем-то трясла перед носом не менее мокрого, но жутко раздраженного Дэрила. — Мусенька, — повернулась к Мэрлу Чарли, — он на меня кричит. — Ты знаешь, что она творит? — одновременно с ней рявкнул Дэрил, но тут же осекся. — Что у тебя с лицом? — быстро спросил он. — Я эту твою морду сразу определяю. — Ты что-то знаешь, — прищурилась Чарли. — Что-то, чего не знаем мы. Колись. Колись немедленно! Мэрл, не торопясь, постукивая пальцами по изогнутому борту, подошел к ним. Вытащил из сцепки пиво Дэрилу. Посмотрел на поднявшую бровь Чарли. — Тебе не предлагаю. У тебя вроде бы там бутылка шампанского на этот случай на камбузе припрятана. — Иди ты! — взвизгнула Чарли. — Иди ты! — Без базара, — фыркнул Мэрл. — Лягушатники справились. Только что поймал трансляцию. Все, бля. Реально, все. Чарли, стуча пятками, рванула на камбуз. Мэрл хотел было ей крикнуть, что какого хера она мокрая в сухую зону чешет, но потом махнул рукой. Посмотрел на Дэрила. Тот хмыкнул. Вскрыл пиво. Покачал головой. Они молча спустились на платформу для погружений, сели. Прибежала Чарли. Мэрл притянул ее к себе на колени. Дэрил открыл ей шампанское. — Но мы же не должны прямо сейчас возвращаться? — спросила она. — Нет, малыш, — ответил Дэрил. — Абсолютно, — сказал Мэрл. — Вернемся, когда захотим. И они сидели, свесив ноги вниз, к самой воде, под которой, если очень приглядеться, угадывались контуры старого затонувшего корабля, занесенного песком и покрытого ракушками. И смотрели на линию горизонта. И все у них было хорошо, спокойно и правильно. Потому что когда ты выходишь в море, ты знаешь, что жизнь — это море, а море — это жизнь. И твой здесь — только крохотный краешек. Но только ты решаешь, каким он будет — светлым или темным. И их край был светлым. Очень светлым.